В лондонской галерее Atlas проходит выставка классической советской фотографии из коллекции Льва Бородулина. Среди экспонатов — всемирно известные работы Александра Родченко, Евгения Халдея, Аркадия Шайхета и других мастеров ранней советской фотографии.
Лев Бородулин — не только и, наверное, не столько коллекционер. Он в первую очередь сам замечательный фотограф. Точнее фотохудожник, ибо именно в Советском Союзе в 20-30-е годы усилиями многих мастеров, самый известный из которых Александр Родченко, фотография из простой фиксации объекта или документации события превратилась в искусство.
В 1940 году 17-летним юношей Лев Бородулин поступил на художественное отделение Московского полиграфического института, но уже через год ушел на фронт. В отличие от своих старших и более именитых коллег — Романа Кармена, Евгения Халдея — он не был фронтовым фотокорреспондентом, скорее фотографом-любителем. Командование знало о его увлечении, и после окончания войны перед демобилизацией его попросили сделать фотолетопись полка. Так началось собирательство, выросшее впоследствии в страсть жизни.
Даже если осознание фотографии как искусства уже существовало, то до осознания фотоснимков как носителей материальной ценности, как предметов искусства, которые могут стоить денег, было еще далеко, и фотографы охотно делились с молодым энтузиастом своими работами.
Вот как вспоминает свои первые шаги коллекционера сам Лев Бородулин:
«Я начал с Евгения Халдея — автора самых знаменитых военных фотографий: сгрудившиеся у репродуктора люди слушают речь Молотова на московской улице, дорожный регулировщик на Александр-плац в Берлине, водружение знамени победы над Рейхстагом. Мастера не только охотно делились со мной снимками, но и рекомендовали меня коллегам. Так я попал к Рюмкину, Шагину, Альберту. В конце концов, я так влюбился в фотографию, что и сам стал фотографом».
До войны, еще подростком, Бородулин активно занимался спортом, и когда в 1950 году он поступил работать фотокорреспондентом журнала «Огонек», именно спортивная фотография стала его специальностью.
Причиной тому было не только юношеское увлечение. Во-первых, спорт давал возможность путешествовать, ездить на соревнования, в том числе международные — привилегия редкая, и невероятно ценимая в Советском Союзе. Он даже умудрялся получать награды — на фотовыставке, приуроченной к открытию Олимпийских Игр в Мюнхене в 1972 году, его фотография получила золотую медаль, что дало повод газете «Правда» гордо заявить в заголовке статьи: «Первая олимпийская золотая медаль — советская».
Но главная причина была сложнее. Спорт, как тема политически нейтральная, давала ему возможность уйти от довлеющей и нередко подавляющей идеологизации работы любого советского журналиста. Хотя в Советском Союзе политика и идеология были везде, и даже невинный спорт не спасал Бородулина от неусыпной и беспощадной критики.
Фотография на обложке номера «Огонька», который был посвящен Летним Олимпийским играм 1960 года, была раскритикована тогдашним главным партийным идеологом Михаилом Сусловым, чья статья была опубликована в «Правде» как «письмо читателя». «Негоже такому мастеру снимать с таких ракурсов», — писал «читатель», комментируя снимок снятой сзади прыгающей в воду пловчихи.
Последовала критика за формализм, и даже поездку на ту самую выставку в Мюнхене, где его фотография получила золотую медаль, и где он был признан «лучшим спортивным фотографом мира», советские власти сочли «нецелесообразной».
Мюнхенская награда не осталась единственной в послужном списке Бородулина-фотографа. Photography Year Book в 1964 году признаёт Льва Бородулина «звездой» мировой фотографии. В 1967 году японская газета «Асахи» признала Льва Бородулина лучшим фотографом года.
В 1973 году Бородулин переехал в Израиль, где продолжил и фотографировать, и пополнять свою коллекцию, в чем ему активно помогал сын, тоже фотограф и тоже коллекционер Александр Бородулин.
Фотографии Бородулина продавались на аукционах Sotheby’s, Christies, Bonhams, Swann.
Представляем некоторые из привезенных на лондонскую выставку фотографий из коллекции Льва Бородулина. Комментирует куратор коллекции Майя Кацнельсон.
Лев Бородулин. «В космос»
«Лев Бородулин в душе был истинным художником. В то время, когда он начинал работать, фотография была средством пропаганды, а он сам говорил, что не хочет служить советской идеологии. Его интересовало именно искусство. И он осознанно уходит в спортивную фотографию, потому что там было больше простора для творчества, больше возможностей. Он был поклонником Родченко, поклонником его стиля съемки. Я думаю, что это просматривается в его фотографиях, которые тоже сняты с неожиданных ракурсов.
Каждая фотография — это определенная композиция у него. Но в лучших работах помимо чисто формальных задач, решались еще и задачи содержательные. Снимок «В космос» был сделан тогда, когда весь СССР был одержим космосом, каждый новый полет воспринимался как эпохальное, глобальное событие, о котором говорила вся страна. В этом снимке, казалось бы, не имеющий никакого отношения к космосу спортсмен, метатель ядра, становится символом космической эры».
Самарий Гурарий. «Черчилль, Рузвельт и Сталин в Ялте«
«Сама по себе эта фотография слишком хорошо известна, и говорить о ней, быть может, и не стоило бы, если бы не стоящая за ней интересная история. Самарий Гурарий был фотографом, который был допущен к «великим мира сего». Не каждому позволяли снимать Сталина. Но эта привилегия несла с собой и гигантскую ответственность, которая в сталинские времена могла, как известно, составлять свободу, а то и жизнь.
Гурарий рассказывал, что снимки для печати из всего отснятого материала Сталин всегда отбирал самостоятельно. Самарий Гурарий всегда вычислял, с какого ракурса правильно нужно снимать вождя, чтобы ему нравилось — чтобы он казался выше, крупнее, значительнее, чтобы на него падал правильный свет», — рассказывает Майя Кацнельсон.
Вот что он сам рассказывал об истории этого снимка:
«Мы должны были снимать Большую тройку в Ливадийском дворце, где шли переговоры. У меня с собой были две «Лейки», заряженные «кодаком». Объектив v широкоугольник, 35 мм. Пока члены делегаций прохаживались и беседовали, я снимал жанровые кадры, и в одной камере пленка почти подошла к концу. Взялся за вторую.
Главы трех великих держав уселись в кресла специально для фотографирования. Я сделал этот кадр, естественно, с несколькими дублями, и помчался проявлять в отведенный для нас дом. Там непременно дежурил чекист. Открываю камеру и с ужасом вижу, что не перемотал пленку обратно в кассету и, боже мой, я же ее засветил! Крышку захлопнул и, ни жив, ни мертв, стал проявлять. Что я пережил за эти десять минут, передать трудно. Что там осталось на этой пленке? От этого в буквальном смысле зависела моя жизнь, ведь все фотографии просматривал лично Сталин и отбирал, какие куда дать. Чекист спрашивает: «Ты что это, Самарий, такой бледный?» Устал, говорю, просто, а у самого в голове одна мысль, что меня ждет, если этот главный кадр засвечен? Выхватываю из бачка еще не промытую пленку и вижу, есть! Вот он, этот снимок, спасся, и меня спас! А через два кадра от него пошла засветка. Пощадила меня судьба.
Страх перед Сталиным был такой, что все на цыпочках ходили, а из кабинета задом пятились. У меня в его присутствии разум попросту выключался, и спасал меня только профессиональный автоматизм. Это теперь легко говорить о нем все, что угодно, а тогда… Нет, это не был, так сказать, голый страх, тут примешивались ещё и другие чувства — уважения, любви, даже благоговения, и что-то ещё трудно улавливаемое. Все надо рассматривать с позиций своего времени».
Евгений Халдей. «Знамя над Рейхстагом»
«Еще одна икона советской фотографии. Не все знают, что снимков знамени было сделано достаточно много, и Халдей был не единственный, кто снимал поднятие флага. До него подобные фотографии сделали Яков Рюмкин и Виктор Темин.
Выглядящий совершенно спонтанным и естественным снимок на самом деле на сто процентов постановочный. Халдей подготовился: в сумке у него с собой было несколько сшитых из скатерти знамен. Он нашел солдат, которые согласились ему позировать, и сделал целую серию снимков. Один из них появился на обложке «Огонька», правда, уже немного позже, к какому-то юбилею Победы, и знамя тогда было выкрашено в красный цвет.
И еще любопытная деталь. Для первой публикации снимка сразу после победы его пришлось заретушировать. Как теперь хорошо известно, советские солдаты с населением захваченного Берлина не сильно церемонились: они собирали, а то и отбирали ценные вещи. И вдруг на снимке проявилось, что у державшего в руке знамя победы солдата на запястье три пары часов. Вот и пришлось их заретушировать, чтобы не выставить в «неправильном» свете советских солдат-освободителей».
Аркадий Шайхет. «Комсомолец за штурвалом»
«Появление этой фотографии на нашей выставке знаменательно. Почти 90 лет назад, в декабре 1930 года, в Лондоне прошла первая международная выставка ведущих советских фотографов — фотокорреспондентов «Огонька». Открывал выставку Бернард Шоу, и она получила множество восторженных отзывов британской прессы.
Шайхет уже тогда был признан, был звездой, его фотографии были символом эпохи, и на выставке было представлено довольно много его снимков, в том числе и этот, в котором неприкрыто откровенную идеологическую задачу фотограф решает радикальными эстетическими средствами. Необычный ракурс, съемка снизу приподнимает, возвеличивает до монументальности фигуру молодого комбайнера.
Войну Шайхет прошел фронтовым корреспондентом. Умер он, что называется, на боевом посту — прямо во время съемок на улице Горького в Москве».
Александр Хлебников. «Молоко»
«Цель нашей выставки в том, чтобы представить не только уже признанных в России и во всем мире мастеров, но показать еще и тех, кто по уровню и таланту совершенно им не уступает, но в силу различных обстоятельств, к сожалению, пока еще малоизвестен. Один из таких художников — Александр Хлебников, имя известное, пожалуй, только искусствоведам и любителям фотографии, но в кругу профессионалов его работы ценят очень высоко.
Это совершенно потрясающий фотограф, вместе с Родченко он входил в в группу «Октябрь», Он тоже снимал с неожиданных ракурсов, у него очень авангардный стиль съемки. Он занимался съемкой деревни: колхозы советские, коммуны. И большой мастер натюрморта. Как никто другой, он мог показать фактуру вещей, предметного мира. Вот эта фотография, которая представлена на выставке, натюрморт «Молоко», считается для него знаковой. Это один из его самых известных снимков. Он, наверное, лидер в съемке натюрморта своего времени.
«Его имя сегодня уже наравне с Родченко становится известно, он становится очень популярным».
Николай Свищев-Паола. «Модель с мячом»
«Один из старейших русских фотографов, он родился в 1874 году и во многом сформировался еще в дореволюционные годы. Он владел уникальным способом съемки и печати фотографии. Его фотографии представленные были сделаны для выставки «Искусство движения». До 1920-х годов он был очень известен.
Его фамилия — Свищев. Он просто приобрел студию, где снимал многих знаменитостей — Сергея Есенина, Сергея Лемешева, Василия Качалова и многих других. Студия называлась «Паоло», и она стала настолько популярна, что даже в паспорте его фамилию записали как Свищев-Паоло. Так он и остался, под таким именем. Он участвовал в выставках, но с приходом советской власти такая манера съемки стала неугодной.
Интересно, что в 1927 году четырехлетний Лёва Бородулин побывал в мастерской Свищева.
Свищева-Паоло многие критиковали, в том числе Борис Игнатович и Семен Фридленд: считалось, что после революции он никаким образом не изменил свой стиль, а должен был. Поэтому, к сожалению, о нем забыли вплоть до 50-х годов. Он это, конечно же, тяжело переживал. Умер он в 1964 году, в возрасте 90 лет.
