Китай обвиняют в содержании под стражей без суда и следствия сотен тысяч мусульман в западно-китайской провинции Синьцзян.
Правительство КНР отвергает эти обвинения, утверждая, что люди добровольно проходят «школы перевоспитания» по противодействию терроризму и религиозному экстремизму.
Би-би-си удалось добыть новые важные доказательства того, что там происходит на самом деле.
Лагерь в пустыне
12 июля 2015 года спутник пролетел над пустынями на западе Китая. На одном из сделанных им в этот день снимков был заметен нетронутый участок, покрытый пепельно-серым песком.
На первый взгляд, не самое очевидное место для отправной точки расследования одной из самых острых проблем с правами человека наших дней.
Однако не менее чем три года спустя, 22 апреля 2018 года, снимок того же района показал кое-что новое.
Посреди пустыни возник внушительный, строго охраняемый комплекс построек. Его периметр огражден двухкилометровой стеной с 16 сторожевыми вышками.
Первые сообщения о том, что в Китае появились лагеря для интернированных мусульман в Синьцзяне, стали поступать в прошлом году.
Спутниковые снимки обнаружили исследователи, которые искали доказательства системы этих лагерей в Google Earth.
Этот лагерь расположен недалеко от небольшого города Дабаньчэн в часе езды от столицы провинции, Урумчи.
В попытке избежать изнурительной полицейской проверки, которая ожидает каждого въезжающего сюда журналиста, мы прилетаем в аэропорт Урумчи рано утром.
Но по прилету в Дабаньчэн мы обнаруживаем, что за нами неотступно следуют не менее пяти машин с чиновниками и полицейскими в форме и в штатском.
Становится очевидно, что наш план — посетить дюжину предполагаемых лагерей за несколько дней — осуществить будет непросто.
Двигаясь по широкой автостраде, ведущей от аэропорта, мы уже понимаем, что рано или поздно этот конвой попробует нас остановить.
И тут, в нескольких сотнях метров от нас, мы замечаем кое-что неожиданное.
Обширный пепельно-серый участок, который на фото со спутника выглядел как пыльный пустырь к востоку от комплекса зданий, интенсивно застраивается.
Это выглядит словно выросший посреди пустыни мини-город с торчащими тут и там подъемными кранами, с рядами массивных однотипных зданий из серого бетона — все в четыре этажа высотой.
Мы пытаемся заснять размах строительства, но преуспеть в этом нам не удается: одна из полицейских машин все же останавливает нас. От нас требуют выключить камеры и выйти из машины.
Тем не менее мы обнаружили кое-что важное — впечатляющие масштабы строительства, которые до сих пор оставались скрыты от остального мира.
В таких отдаленных районах изображения на спутниковых картах Google Earth могут не обновляться месяцами.
Другие открытые источники спутниковых фотографий, например, Европейское космическое агентство, делают снимки чаще, но они намного меньшего разрешения.
Вот здесь то, что мы ищем.
Дабаньчэн, Октябрь 2018. Sentinel Images.
Дабаньчэн, Апрель 2018. Google Earth.
Снимок, сделанный компанией Sentinel в октябре 2018 года, показывает, насколько разрослась стройплощадка по сравнению с тем, что мы ожидали увидеть.
Мы ожидали увидеть здесь крупный лагерь для интернированных лиц, а увидели просто огромный.
И это только один из множества похожих на колонию комплексов, которые были построены по всему Синьцзяну за последние годы.
«У них какие-то проблемы с мыслями»
Прежде чем предпринять попытку отправиться в один из таких лагерей, мы делаем остановку в центре Дабаньчэня.
Открыто поговорить с кем-то невозможно: наши соглядатаи не отступают от нас ни на шаг и довольно напористо расспрашивают каждого, кто даже просто отвечает нам на приветствие.
Тогда мы находим выход, начав звонить по случайным номерам в городе.
Что это за огромный комплекс с 16 вышками, который власти так отчаянно запрещали нам снимать?
«Это школа перевоспитания», — сказал нам администратор одной гостиницы.
«Да, это школа по перевоспитанию», — соглашается другой торговец.
«Там сейчас десятки тысяч людей. У них какие-то проблемы с мыслями».
Этот гигантский комплекс, конечно, не подпадает ни под какое разумное определение школы.
В Синьцзяне само выражение «пойти в школу» получило совсем другой смысл.
«Я глубоко осознал свои ошибки»
Китай последовательно отрицает, что лишает мусульман свободы без суда.
Кадры с государственного телевидения демонстрируют жизнь внутри «школы».
Эвфемизм для этих лагерей давно придуман — «воспитание».
Скорее всего, именно в ответ на растущую международную критику власти в своих пропагандистских материалах стали все чаще употреблять этот термин.
Государственное телевидение показывает бравурные репортажи, в которых благодарные ученики сидят в чистых классах, куда они, судя по кадрам, пришли исключительно по доброй воле.
При этом не сообщается, по каким критериям учеников отбирали в эту «школу» и как долго продлятся курсы.
Но некоторые подсказки все же есть.
Интервью в сюжетах звучат скорее как признания.
«Я глубоко осознал свои ошибки», — говорит на камеру один мужчина, обещая быть добропорядочным гражданином, когда вернется домой.
Главная задача этих учреждений, как нам сказали, состоит в борьбе с экстремизмом с помощью смеси правовых дисциплин, трудовых навыков и обучения китайскому языку.
Последний пункт показывает, что как бы вы их ни назвали — школами или лагерями — поставленная цель одна и та же.
Объекты построены специально для мусульман Синьцзяна, многие из которых довольно слабо говорят по-китайски.
Судя по видео, в учреждении действует определенный дресс-код, так как ни одна из женщин не носит мусульманский платок.
В Синьцзяне проживает более 10 млн уйгуров. Они говорят на тюркском языке и внешне похожи на жителей Средней Азии примерно в той же степени, что и на большинство китайцев.
Город Кашгар на юге Китая, как часто отмечается, географически ближе к Багдаду, чем к Пекину, и это порой чувствуется и в его культуре.
У региона долгая история восстаний и борьбы с китайским правлением. Отношения уйгуров и их нынешних пекиснких властей всегда были хрупкими и никогда — особенно близкими.
До прихода к власти коммунистов Синьцзян эпизодически выскальзывал из цепкой хватки Китая и на короткое время обретал независимость. С тех пор он постоянно проверяет нынешнюю власть на прочность спонтанными вспышками протестов и насилия.
Природные богатства региона, почти впятеро превышающего по площади Германию, — в особенности обширные залежи нефти и газа — привлекли огромные китайские инвестиции, подстегнули быстрый экономический рост и привлекли большое число переселенцев из других частей Китая.
Одновременно среди уйгуров нарастало недовольство: они считают, что доходы от этого роста распределяются неравномерно.
В ответ на критику китайское правительство указывает на неуклонно растущий уровень жизни в том числе и среди жителей Синьцзяна.
Но в последний примерно десяток лет сотни человек стали жертвами крупных беспорядков, межклановых столкновений, спланированных нападений и ответных действий полиции.
В 2013 году автомобиль с тремя уйгурами врезался в пешеходов на пекинской площади Тяньаньмэнь. В результате теракта погибли два человека. Трое нападавших также были убиты.
Это стало знаменательной вехой. Несмотря на относительно небольшое число жертв, это нападение сотрясло основы китайской государственности.
Год спустя вооруженные ножами уйгуры устроили резню на вокзале китайского города Куньмин, который находится более чем в 2000 км от Синьцзяна. В результате нападения 31 человек был убит.
Китайское правительство отреагировало со всей решимостью. В последующие четыре года в Синьцзяне были приняты самые жесткие и всеобъемлющие меры безопасности, когда-либо примененные государством по отношению к своему народу.
Для этого широко используются современные технологии: распознавание лиц, устройства для сканирования содержимого мобильных телефонов, массовый сбор биометрических данных.
Власти ввели строгие наказания за демонстрацию приверженности исламу. Среди прочего, под запрет попали длинные бороды, закрывающие голову женские платки, религиозное воспитание детей и даже мусульманские имена.
Эти меры отражают фундаментальный сдвиг в самом подходе государства: сепаратизм больше рассматривается не как проблема отдельных людей, а как общее явление, укоренившееся в культуре уйгуров и исламе в целом.
Это совпало по времени с усилением контроля над обществом со стороны председателя КНР Си Цзиньпина. Преданность семье или вере отныне не должны ставиться выше главной преданности — Коммунистической партии.
Особый национальный уклад уйгуров ставит их под подозрение.
Этот подход властей лишь подкрепили заслуживающие доверия сообщения о том, что сотни уйгуров отправились в Сирию воевать на стороне различных вооруженных группировок.
В результате уйгуры подвергаются проверкам и этническому профайлингу на тысячах КПП, равно как и со стороны пеших патрулей, хотя этнических китайцев подчас спокойно пропускают, не обращая на них внимания.
Возможности для поездок уйгуров, как в Синьцзяне, так и по всей стране, серьезно ограничены. Их обязывают сдавать паспорта в полицию «для надежного хранения».
Уйгурам, занимающим официальные должности, запрещается практиковать ислам, посещать мечети и поститься во время Рамадана.
Учитывая все это, возможно, и не стоит удивляться тому, что китайские власти прибегли к старому и брутальному методу борьбы с тем, что они воспринимают как неблагонадежность со стороны уйгуров.
Несмотря на всё отрицание со стороны властей, наиболее достоверная информация, подверждающая, что исправительные лагеря действительно существуют, содержится именно в сведениях, сообщаемых властями.
Базирующийся в Германии ученый Адриан Ценц обнаружил документы местных администраций, где потенциальных подрядчиков приглашали поучаствовать в строительных тендерах.
В документах — подробности, касающиеся строительства и реконструкции десятков объектов по всему Синьцзяну.
Во многих случаях это тендеры на установку систем безопасности — смотровых вышек, колючей проволоки, системы видеонаблюдения и караульных помещений.
Сопоставив эти данные с информацией из других источников, Ценц делает вывод, что по меньшей мере сотни тысяч, а возможно, более миллиона уйгуров и других мусульманских меньшинств могли быть интернированы в целях перевоспитания.
Разумеется, в документах эти здания никогда не называются «лагерями для интернированных» — вместо этого используется формулировка «центры по перевоспитанию».
Один из документов почти наверняка относится к огромному комплексу, куда мы ездили. В июле 2017 года был объявлен тендер на установку системы отопления в «школе трансформации через образование» около Дабаньчэня.
«Они хотят стереть уйгурскую идентичность»
В 2002 году Рейила Абулаити уехала из Синьцзяна на учебу в Великобританию. Впоследствии она вышла замуж за британца и получила британское гражданство.
В прошлом году ее мать как обычно приехала навестить дочь и внука и посмотреть достопримечательности Лондона.
У 66-летней Шамшинур Пида хорошее образование, она много лет работала инженером в китайской госкомпании.
Она вернулась в Синьцзян 2 июня.
Не получив никаких вестей от нее, Рейила заволновалась и попыталась узнать, всё ли в порядке.
Разговор был коротким и пугающим.
«Она сказала, что полиция обыскивала ее дом», — вспоминает Рейила.
Именно она, Рейила, была объектом расследования.
Мать сказала, что ей нужно было отправить копии ее документов — британского паспорта, подтверждение адреса, британские номера телефонов и информацию о ее учебе в университете.
После того, как Шамшинур попросила дочь отправить документы через китайский мессенджер, она сказала то, от чего у Рейилы побежали мурашки по спине.
«Не звони мне больше, — сказала ей мать. — Никогда».
В тот день они говорили в последний раз.
Рейила считает, что ее мать поместили в лагерь и держат там до сих пор.
«Мою маму задержали безо всяких причин, — говорит она. — Насколько я понимаю, китайское правительство хочет стереть уйгурскую идентичность с лица земли».
«Больше никого не осталось на свободе»
Би-би-си обстоятельно поговорила с восемью уйгурами, живущими за границей.
Их поразительно похожие рассказы проливают свет на условия содержания и быт в лагерях, а также на довольно размытые основания, по которым людей туда направляют.
Обычная религиозная жизнь, самые мягкие формы выражения несогласия с властью и любая связь с уйгурами, живущими за рубежом, — любого из этого поводов хватит, чтобы забрать человека в систему перевоспитания.
Каждое утро, когда 29-летнего Аблета Турсуна Тохти будили за час перед рассветом, у него и у остальных интернированных была минута, чтобы выйти во двор для зарядки.
После построения их отправляли на пробежку.
«Была специальная комната для наказания тех, кто недостаточно быстро бежал, — рассказывает Аблет. — Там находились два человека: один бил ремнем, второй — просто пинал».
Двор для физзарядки четко виден на спутниковом снимке лагеря в городе Хотан в южном Синьцзяне, куда поместили Аблета.
«Мы пели песню «Без Компартии не может быть нового Китая», — добавляет Аблет. — Нас заставляли учить китайские законы. Тех, кто не мог их правильно рассказать наизусть, избивали».
Он провел там месяц в конце 2015 года, и в каком-то смысле ему повезло.
В первое время работы «курсов перевоспитания» их продолжительность была короче.
За последние два года вообще не было сообщений о том, что кого-то освобождали.
А поскольку с тех пор у уйгуров массово изъяли паспорта, Аблет стал одним из последних, кто смог покинуть Китай. Он попросил убежища в Турции, где живет большая уйгурская диаспора.
По словам Аблета, его 74-летний отец и восемь братьев и сестер — в лагерях. «Больше никого не осталось на свободе», — говорит он.
Абдесаламу Мухемету 41 год, он тоже живет в Турции.
Его задержала полиция в Синьцзяне за чтение отрывка из Корана на похоронах. В конце концов ему решили не предъявлять обвинений, говорит Абдесалам, но и не освободили.
«Мне сказали, что меня нужно воспитать», — объясняет он.
Но учреждение, в которое его направили, не было похоже на школу.
На спутниковом снимке можно различить сторожевые вышки и двойной забор по периметру «Центра правового образования» в Ханайрике. По теням на песке можно узнать витки колючей проволоки.
Абдесалам описывает те же занятия в лагере — упражнения, запугивания и промывка мозгов.
25-летний Али (имя изменено) боится говорить открыто.
В 2015 году он попал в лагерь после того, как полиция нашла у него в телефоне фото женщины в парандже.
«Одну пожилую женщину забрали туда за то, что она совершила хадж в Мекку, — говорит он, — а пожилого мужчину — за то, что вовремя не оплатил счет за воду».
Во время одной из принудительных физзарядок машина с кем-то из чиновников заехала в лагерь, и ворота ненадолго приоткрыли.
«Неожиданно маленький ребенок зашел внутрь и побежал к своей маме, которая бегала с нами, — рассказывает Али. — Она пошла к ребенку, обняла его и начала плакать».
«Полицейский схватил ее за волосы, а ребенка выволок из лагеря».
Вместо чистых и ухоженных помещений, которые показывают по государственному китайскому телевидению, рассказы побывавших в этих центрах перевоспитания рисуют совсем другую картину.
По словам Аблета, двери в их общежитие на ночь запирают. «Но внутри нет туалетов, нам просто дают горшок», — говорит он.
Проверить эту информацию невозможно. Китайское правительство не ответило на наш запрос о комментарии.
Семья и вера
До уйгуров, не живущих в Синьцзяне, новости почти не доходят. Страх побуждает к молчанию.
Сообщения о том, что кто-то из родственников удалился из семейных чатов или попросил больше им не звонить, стали обыденными.
Две самых важных ценности в культуре уйгуров — семья и вера — теперь систематически подрываются.
В результате лишения свободы целых семей со всеми родственниками стали приходить сообщения о массовом направлении детей в государственные интернаты.
Билкиз Хибибулла приехала в Турцию в 2016 году с пятью детьми.
Ее младшая дочь Секине Хасан, которой сейчас должно быть три с половиной года, осталась в Синьцзяне с мужем Билкиз.
У девочки не было паспорта, и план был такой — когда она его получит, семья сможет воссоединиться в Стамбуле.
Но паспорт она так и не получила.
Билкиз полагает, что ее мужа задержали 20 марта прошлого года. Она потеряла связь с остальными родственниками и не имеет понятия, где ее дочь сейчас.
«Посреди ночи, когда мои дети ложатся спать, я часто плачу, — говорит она. — Нет ничего хуже, чем не знать, где твоя дочь, жива она или нет».
«Если бы она услышала меня, я бы не могла сказать ей ничего, кроме «прости меня».
Крупнейшие тюрьмы планеты
Используя лишь открытые данные спутниковой фотосъемки, можно узнать некоторые секреты Синьцзяна.
GMV — международная аэрокосмическая компания с опытом распознавания инфраструктуры на спутниковых снимках. Среди ее клиентов — Европейское космическое агентство и Еврокомиссия.
Эксперты компании проанализировали список из 101 комплекса по всему Синьцзяну, составленный по данным СМИ и научных исследований системы лагерей перевоспитания.
Один за другим, они замерили расширение старых комплексов и появление новых.
Они установили некоторые общие характеристики: вокруг зданий были смотровые вышки и ограждения — элементы, необходимые для отслеживания и контроля за передвижением людей.
Аналитики из GMV разбили все эти комплексы на группы в зависимости от вероятности, что это действительно режимные объекты. 44 из них попали в категории «высокая» и «очень высокая вероятность».
Затем они установили время первого обнаружения каждого из этих 44 объектов на спутниковых снимках.
Фотографии показывают масштабы строительства в той части лагеря, где держали Абдесалама Мухемета.
Комплекс в Ханайрике
GMV не может однозначно установить, для чего конкретно используют эти здания.
Но ясно, что за последние годы китайское правительство начало быстрыми и все более ускоряющимися темпами строить множество таких режимных объектов.
Эксперты делают поразительное заключение — налицо тенденция к строительству более крупных комплексов.
Число новых построек в 2018 году меньше, чем в 2017-м.
Но их площадь больше, чем прошлогодних.
В GMV подсчитали, что площадь этих 44 комплексов с 2003 года выросла на 440 гектаров. Это включает в себя не только здания, но все огороженное пространство.
Для сравнения, комплекс площадью в 14 гектаров в Лос-Анджелесе, в котором находится исправительное учреждение «Башни-близнецы» и Центральная мужская тюрьма, вмещает суммарно около семи тысяч заключенных.
Мы показали данные GMV о расширении комплекса в Дабаньчэне команде архитекторов исправительных учреждений Guymer Bailey из Австралии.
По их расчетам, если взять минимальные оценки, в этом учрежденим можно разместить 11 тысяч задержанных.
Даже такая скромная оценка делает комплекс в Дабаньчэне одной из крупнейших тюрем в мире.
Крупнейшая тюрьма в США на острове Райкерс может вместить 10 тысяч заключенных. Тюрьма «Силиври» около Стамбула, которую считают крупнейшей в Европе, расчитана на 11 тысяч человек.
Минимальные оценки вместимости лагеря в Дабаньчэне исходят из того, что все живут в одноместных комнатах.
Если же там устроено общежитие, вместимость этого комплекса увеличивается в разы, вплоть до 130 тысяч человек.
Мы также показали эти снимки Рафаэлю Сперри, архитектору и главе американской организации Architects/Designers/Planners for Social Responsibility.
«Это по-настоящему громадный и страшный комплекс для заключенных, — говорит он. — Выглядит так, будто проектировщики хотели разместить максимальное число людей на минимально возможной территории и при самых низких расходах на строительство».
«Думаю, 11 тысяч — это весьма заниженная оценка… Из доступной нам информации мы не можем понять, как размещены люди в этих зданиях, сколько из них используются как жилые помещения. Но оценка в 130 тысяч кажется, к сожалению, вполне возможной».
Не имея доступа в эти учреждения, проверить эти выкладки независимо не представляется возможным.
Мы попросили власти Синьцзяна объяснить, для чего используется комплекс в Дабаньчэне, но нам не ответили.
Дорога закрыта
Но не все лагеря для интернированных в Синьцзяне одинаковые.
Некоторые из режимных объектов были построены не с нуля, а стали результатом перепрофилирования зданий, которые раньше выполняли другие функции, вроде школ или заводов.
Они обычно меньше и расположены ближе к центрам городов.
В уезде Кульджа на севере Китая мы попробовали посетить несколько таких лагерей.
Мы видели документы о госзакупках для создания пяти «образовательных центров профессионального обучения» для целей «поддержания стабильности».
В центре города мы останавливаемся около крупного комплекса зданий, который раньше был средней школой №3.
Высокий синий забор окружает комплекс, на входе стоит усиленная охрана.
Около игровой площадки установлена смотровая вышка, и еще одна около бывшего футбольного поля.
Сейчас поле целиком застроено шестью зданиями с металлическими крышами.
2018
2017
Снаружи собрались родственники «учеников», они толпятся в очереди около входа.
Снова, куда бы мы ни поехали в городе, за нами следуют две-три машины.
Когда мы собираемся выйти из автомобиля, чтобы снять на камеры окруженный серым забором лагерь, нас останавливают.
Чиновники, закрывая руками наши объективы, говорят, что здесь происходят серьезные военные учения и что мы должны уехать.
Около бывшей школы мы замечаем семью — мать и двух детей, стоящих около забора.
Один из сопровождающих пытается помешать им разговаривать с нами, но его напарник разрешает им говорить.
Я спрашиваю, кого они навещают.
Повисает пауза, а затем мальчик отвечает: «Моего папу».
Наши объективы снова закрывают руками.
Больше никто не приходит
На узких улочках Кашгара, некогда шумного средоточия уйгурской культуры, ныне царит зловещая тишина. На многих дверях висят замки.
На одной из них мы замечаем инструкцию, что говорить, когда у людей спрашивают, куда забрали их родственников.
«Говорите, что за ними присматривают ради блага общества и их семей», — написано в инструкции.
Главная городская мечеть сейчас больше напоминает музей.
Мы пытаемся выяснить, когда следующая молитва, но никто не может нам сказать.
«Я здесь только для помощи туристам, — говорит один чиновник. — Я не знаю ничего о распорядке молитв».
На площади сидят и общаются несколько безбородых пожилых мужчин. Мы спрашиваем, где все остальные.
Один из них сжимает губы и жестом показывает, что ему опасно говорить с журналистами.
Но второй шепотом говорит: «Больше никто не приходит».
Невдалеке от нас полицейский в шлеме моет ступеньки у мечети.
В тишине мы слышим плеск воды в ведре и шуршание швабры — эхо от них разносится по всей площади.
Китайские туристы фотографируются.
Мы выезжаем из Кашгара по трассе на юго-запад, к району, усеянному уйгурскими деревнями и фермами, и множеством предполагаемых лагерей.
Нас как обычно сопровождают, но вскоре мы упираемся в неожиданное препятствие.
Дорога впереди перекрыта и, похоже, перед самым нашим приездом. Стоящие на трассе полицейские говорят нам, что дорожное покрытие расплавилось от жары.
«Дальше ехать небезопасно», — говорят они.
Мы замечаем, что другие машины направляются на парковку торгового центра, а по рации звучат инструкции подержать их там «недолго».
Нам говорят, что мы можем застрять здесь на четыре-пять часов, и советуют развернуться.
Мы ищем другие дороги, но перед нами всегда возникают заграждения, хотя объяснения полицейских меняются.
Одна дорога закрыта на «военные учения».
Четыре раза на четырех разных дорогах нас разворачивают, в итоге мы вынуждены сдаться.
Всего в нескольких километрах расположен еще один гигантский лагерь, где, по некоторым данным, содержится около 10 тысяч человек.
Система контроля
В Синьцзяне много уйгуров на официальных должностях.
Многие чиновники и полицейские, которые следили за нами и останавливали нас, были уйгурами. Если они и чувствуют какой-то внутренней конфликт, они, разумеется, не могут об этом говорить.
Некоторые сравнивают эту систему контроля с апартеидом, но это не совсем точное определение.
Многие уйгуры нашли себе место в системе.
На самом деле, более подходящую аналогию можно найти в тоталитарном прошлом самого Китая.
Как во времена «культурной революции», обществу говорят, что его надо разделить на части, чтобы спасти.
Шохрат Закир, уйгур, и в теории — второй по значимости политик в провинции, говорит, что победа почти одержана.
«За последние почти два года не было совершено ни одного теракта, а число уголовных дел, включая те, что угрожают общественной безопасности, значительно упало, — сказал он государственным СМИ. — Синьцзян не только красив, но еще и безопасен, и стабилен».
Но что будет, когда освободят заключенных?
Все бывшие «воспитанники» лагерей, с которыми мы говорили, преисполнены обиды и злости.
И миру еще только предстоит услышать рассказы тех, кто провел время в местах вроде Дабаньчэня — мрачного и тайного сооружения столь гигантского масштаба.
Наш репортаж добавляет новых свидетельств в пользу того, что массовая программа перевоспитания на деле — не что иное как интернирование, или другими словами, лишение свободы тысяч мусульман без суда и следствия и вообще вне каких-либо правовых рамок.
Китай уже объявил эту программу успешной.
Но история знает немало тревожных примеров того, к чему могут привести подобные проекты.
В материале использованы фото: Getty Images, Reuters, Guymer Bailey Architects, GMV, Google Earth, European Commission /European Space Agency