Каждый год в начале сентября на черноморском побережье Грузии проходит Batumi Black Sea Music and Art Festival. Его основателем является признанная во всем мире грузинская пианистка Элисо Болквадзе. Этот фестиваль – единственное в мире культурное мероприятие, которое работает под патронатом ЮНЕСКО. На него съезжаются не только именитые музыканты, но и начинающие дарования. Марта Ардашелия побеседовала с Элисо Болквадзе о положении классической музыки в Грузии.
— Была в Грузии такая традиция: хоть один ребенок в семье должен был ходить в музыкальную школу, играть на фортепиано. В доме обязательно стояло пианино, и не важно, пользуются им или нет… Эта традиция все еще жива?
— К сожалению, кое-что изменилось. Это было в то время, когда я была маленькой и везде в семьях были инструменты, как вы сказали, даже если на них не играли. В то время фортепиано было очень популярным. Дети ходили в Центральную музыкальную школу. Это было такой традицией.
— Что сегодня представляет собой грузинская школа преподавания, если сравнивать с международной практикой?
— Дети стали немного меньше интересоваться фортепиано. Стало очень мало хороших учителей. У нас была хорошая традиция, московская традиция, люди из Московской консерватории приезжали. Такого рода интеграция была очень популярна. Люди приезжали из советских городов, играли в консерватории. Сейчас все поменялось. У учителей стало меньше возможностей ездить на конкурсы. Это уже не система, все происходит индивидуально. Культура теряется, и нужно над этим работать. У Грузии огромный потенциал. Здесь очень много талантливых людей, которые должны суметь реализовать себя. Я восхищаюсь системой Китая, она гениальная. Появился такой большой интерес к инструменту. В этом, конечно, помогает государство. Это у них культурная идеология не только фортепиано, но и музыкальной школы. Новый Китай, как мы их называем, очень быстро развивается.
— Вы упомянули роль государства. У Грузии горький опыт с точки зрения его участия в поддержке искусства, культуры. Каким было бы правильное, невредительское участие государства в процессе?
— Культура — не политическая идеология. Если культура финансируется, это не значит, что она финансируется потому, что… Музыка и вообще арт стоят выше всего. Это сфера, которая должна существовать во имя культуры народов, а не во имя каких-то интересов. Это существенный вопрос. Так происходило в Советском Союзе. Таковой была идеология… Артисты могли сказать, что Советский Союз — лучшая система в мире. С одной стороны, прекрасно, что этого уже нет. Но с другой, есть иные вызовы. Если культура — это идеология, как в Китае, то она должна финансироваться. Школы не могут существовать, жить, развиваться, если они не будут на государственных дотациях. Над этим, думаю, нужно работать. Нужно заинтересовать детей, создать для них несколько платформ, которые будут их мотивировать идти на фортепиано, рисовать… Это и есть культура.
— Какой может быть роль Грузии на мировой культурной арене?
— Должна быть создана комиссия из людей, которые понимают, что такое арт, что такое грузинская музыка. Я уверена, что есть люди, которые думают об этом. Но должна существовать система, которая сейчас не очень хорошо работает.
Если мы хотим в Европу, мы должны понимать, что Грузия — очень древняя культура, которая может обогатить европейскую. И о нас должны знать. У нас ведь такие композиторы, поэты, талантливые люди, которые создали Грузию. Они должны быть знамениты. И мы должны стремиться, чтобы новое поколение создало Грузию, которая будет частью Европы.
— Есть ли у нового поколения возможность себя развивать, выходить на международный уровень?
— Мы подходим сейчас к проблеме образования. В семье родители должны прививать детям мысль о том, что они в этой жизни должны что-то сделать сами, индивидуально развиваться. Вернусь опять же к Китаю, потому что такого быстрого развития я нигде не видела. Я восхищена. Они добились того, что в десять лет человек уже знает, что будет делать, к чему будет стремиться. А стремление идет от семьи. Не нужно говорить только о том, что государство должно об этом думать.
Талант — это такая энергия, такое рвение, которое что-то ищет. Если есть такой талант, который рвется и хочет стать пианистом, тогда, к слову, в Хуло, может быть, есть какой-то инструмент и это кто-то услышит.
Идея фестиваля, который я делаю в Батуми, как раз заключается в том, что ребенок, который родился где-то далеко от Батуми или Тбилиси, получил шанс сыграть, быть услышанным. Их заметят и, возможно, помогут их таланту выйти на международный уровень. Но без развития никакой талант невозможен. Это и школа, и саморазвитие.
— Расскажите какой-нибудь случай, когда вы в рамках своего фестиваля нашли гениального ребенка и открыли ему путь в большой мир…
— Фестиваль существует уже пять лет. Я не хочу сейчас называть одного ребенка, потому что у нас много талантливых ребят, которые не только через фестиваль, но и созданный мною фонд «Лира» многого добились. Дело в том, что импульс, который я каждый год вижу от детей из Кутаиси, Ахалкалаки — это огромная платформа. Я думаю, очень многие сделали так свою карьеру, стали лауреатами. Батуми — место, где эти таланты можно оценить и послушать. Затем работает и учитель, и образование. Это система, работу которой я стараюсь сделать еще масштабнее.
— Насколько существующая система образования открыта для новых подходов?
— Она закрыта. Я отношусь к этому категорично. Нужно ее обязательно пересмотреть и поменять. Нужно переквалифицировать кадры. Я даже не назову это системой, это бессистемное преподавание. Например, ребята, которые приносят в 13-14 лет программы, не понимают, что техники нет. Без техники ничего нельзя сделать. А здесь ничего не делают для того, чтобы рука была свободна. Если этюд Шопена играем, то значит уже потенциальный пианист! Но это не так.
В 13-14 лет ребенок уже должен уметь играть трудные произведения. Я не говорю, что каждый должен быть Рихтером, но должен быть уровень. Средний уровень в мире очень высокий. У китайцев, японцев, немцев, итальянцев… А у нас, к сожалению, это все нужно пересмотреть.
— Ведь в Грузии, по сути, нет индустрия классической музыки?..
— У нас нет нотного магазина. Где у нас продается компакт-диск? Откуда достать ноты? Не все можно достать в интернете. И вообще, это не всегда правильно. Каким образом мы можем узнать, что происходит в мире, если у нас нет журнала или газеты? Это те моменты, о которых кто-то должен подумать.
— Ваше становление пришлось на советский период, потом случился развал. Как тогда вы переключились на новые правила игры?
— Это был очень трудный процесс. В Советском Союзе была совсем другая система. Мы играли, было одно прослушивание, потом второе. Мы ни о чем другом не думали. То есть я приходила, играла, уезжала. Никаких контактов не было, мы всегда были под слежкой, какие-то люди преследовали нас. Это было сложно. Когда Советский Союз, а вместе с ним и госконцерт развалились, у нас не было центровки, артисты потерялись. У меня не было никаких ресурсов сделать себя, я не знала ни английского, ни французского. Я существовала в системе госконцерта.
Я поняла, что умираю как музыкант, и стала бороться. Я практически построила вторую карьеру, начала вторую жизнь после поездки в Париж. Я сделала это сама, потому что никто не верил, что в 27 лет я еще смогу это сделать: поехать на конкурс, выучить языки, получить новое вдохновение в жизни. Я так этого хотела! Я поверила тогда, что, если чего-то очень захотеть, оно обязательно случится!
