«Я не нарушал границы Грузии. Мы знаем, как происходит пересечение государственных границ. Есть официальные пограничные системы, но 9 ноября я не пересекал границу Грузии».
Как доктор Важа оказался за линией оккупации
«Я только один раз был в Цхинвали, в 1987 году, провел консультацию пациенту. В этот раз я уехал на консультацию своего старого пациента. Я не могу назвать его имя, назвать село. Я не дошел.
Когда я ступил на территорию села Монастери, я не увидел ни «границы», ни колючей проволоки, ни каких-либо знаков. Они (представители де-факто властей, — прим. СОВЫ) утверждали, что все это было, но я ничего не видел.
Я увидел двух людей в военной форме, с ними была немецкая овчарка. Когда она побежала в мою сторону, я остановился. Я был примерно в ста метрах. Приблизившись, молодые люди спросили, кто я. В ответ я спросил их о том же . Мне сообщили, что я нахожусь на территории Южной Осетии. На что я ответил, что я гражданин Грузии и нахожусь на территории этой страны.
Они показали документы, удостоверяющие их положение в российских вооруженных силах, КГБ. Эти люди сказали мне, что я нарушил «границу» и меня должны задержать. Я ничего не нарушал, но они были вооружены и я, естественно, не стал оказывать им сопротивления. Мы мирно прошли к КАМАЗу. Меня отвели на их военную базу, на нулевой этаж, где были комнаты, скорее всего, предназначенные для допросов».
Первый допрос российскими военными
«Они забрали мой телефон, просмотрели его. Начали спрашивать, кто я, откуда… Я поинтересовался, допрос ли это. Они сказали «нет», просто заполняют документы. Меня спросили, нужен ли мне переводчик. Я сказал, что раз это не допрос, тогда переводчик мне не нужен. Имя, фамилия, адрес, место рождения, работы – все это они записали. Спустя 20 минут зашел молодой, кажется, старший лейтенант, принес это все в распечатанном виде. Фамилия была написана с ошибкой. Я им об этом сказал. Они отнесли обратно и изменили. В своем мобильном нашли мои данные. Я подтвердил, что это я. Они сами выяснили, что я являюсь президентом Ассоциации ортопедов Грузии.
Они спросили, почему я нарушил границу. Я сказал, что границу Грузии не нарушал и сейчас нахожусь на оккупированной Россией территории. Никакого сопротивления не было с их стороны. Они сказали: как ты, образованный человек, не знаешь, где находишься? Я, возможно, знаю, но этого не признаю, ответил я им. Это, говорят мне, ваша воля, нет проблем. Где-то час-полтора мы находились в этой комнате, потом меня вывели на улицу покурить.
Когда меня должны были передать т. н. представителям пограничного департамента, меня спросили, нет ли у меня к ним претензий, не было ли оказано физического давления и т. д. Видимо, у них такая политика. Физического давления не оказывали, но претензия, конечно, есть, ответил я. Спрашивают: «какая?». Моя претензия в том, что вы тут. А я хочу, чтобы вы как можно скорее вернулись домой».
Путь в Цхинвали
«Когда проходила передача, русские сказали, что наручники не нужны, это «нормальный» человек. Мы сели в ВАЗ и поехали. Потом по рации кто-то на осетинском передал какую-то информацию, и мы резко повернулись в другую сторону. Мы, как оказалось, поехали в Ахалгори, где был второй задержанный, которого вместе со мной надо было перевести в Цхинвали. Спустя десять минут вывели второго задержанного грузина, из Душети. Он был в побитом состоянии и очень нервничал. Оказалось, что он вместе с ребенком был в лесу, собирал дрова. Задержали сначала ребенка, а уже после, конечно, пришел отец».
Цхинвальский изолятор
«Когда мы приехали в цхинвальский изолятор, нас встретили два молодых человека из Горийского района, которых задержали двумя днями ранее. Нас поместили в комнату для задержанных. Были два т. н. тапчана и одна кровать. Нас было четверо. Конечно, мы бы не поместились, двоих увели вниз. Меня задержали в 11, а где-то в восемь часов по московскому времени нас привели туда. На российской стороне мне предложили чай, кофе. Я не хотел. Все, что было в карманах, документы, ключи, сигареты – все забрали. Сигареты нельзя курить в комнате, поэтому в день три раза нас выводили на улицу. Три раза в день выводили в туалет на нулевом этаже. Те двое были избиты. Шота Бидзинашвили был побит сильнее, ночью ему стало плохо. У него было кровотечение, я заставил военных отправить его в больницу, чтобы проверить, нет ли у него сотрясения мозга, не сломана ли кость носа. Они сами немного испугались, чтобы с ним чего-либо не случилось. Их избили российские пограничники. Через полтора часа его вернули, сказали, что все снимки сделали, ничего страшного нет».
День второй
«На второй день началось наше общение. Первое, что я сделал ночью, – это снял носки, постирал их и высушил на электропечи. Полдня прошло, нам дали только воды, еды не было. Еда, нам сказали, будет в час. Я сказал, что знаю свой желудок и, чтобы он не был раздражен, мне еды не нужно. Полагался один хлеб на человека. К часу принесли т. н. передачу.
Те молодые ребята, которые нас встретили, были жителями Горийского района. В процессе разговора выяснилось, что у них много родственников здесь. Я сказал, что я врач, у меня много пациентов и тут, и там. И Давид рассказал, что у него тут друг, который его одного не оставит. Его жена ему сообщит. Спасибо Давиду, простому грузинскому крестьянину, который всего лишь хочет вырастить троих детей, трудяга. Его навестила женщина, принесшая три хабизгина (осетинские пироги, — прим. СОВЫ) с колбасой. Там было все, что могло хватить четверым на два дня. Два дня мы были на содержании Дато.
Допрос
«На допросах я говорил тоже самое, что и русским. Я не признаю т. н. границы. Допросы проходили два дня. 13 числа мне уже сказали, что, поскольку я не признаю вины в нарушении границы, это уже становится не административным правонарушением, а уголовным. Я сказал: «Вы лучше знаете, я в этих законодательствах не разбираюсь». Три дня я находился в камере, в карцере, где нет окна. Есть отверстие в 20 см, через которое ты связываешься с окружающим миром, коридором. Когда в первый день одному из избитых стало плохо, я сказал, что сам спущусь туда.
14 числа меня перевели в изолятор предварительного заключения. Я даже не успел попрощаться с уже ставшими для меня друзьями. Здесь начались вопросы о том, почему я не признаю «границ». Я говорил, что не покидал пределов Грузии, это международно признанные границы. Признаю эту территорию, как оккупированную Россией».
Первый т. н. суд
«После первого суда начинаются вопросы про НАТО. Мне присудили два месяца в СИЗО. На всех допросах я говорил одно и то же. Потом включились местное КГБ и российское ФСБ. Они начали спрашивать, знаю ли я, что в Грузии находятся базы НАТО (военной базы сил НАТО на территории Грузии нет, — прим.СОВЫ). Я говорю «не знаю». Он говорит, как не знаете, я же знаю. Я говорю, было бы очень хорошо, если бы они были. Для всех это было бы радостью, потому что это один из инструментов защиты наших территорий. Если бы сегодня их база была в Грузии, вы бы тут не смогли так стоять, сказал я им. Один агрессивный ответил, что, если бы не мой возраст, то он бы мне голову проломил. Мне кажется, я не так уж старо выглядел на тот момент. Я решил до вынесения окончательного приговора не брить бороду и не есть тюремную еду, только хлеб».
О помиловании
Когда вынесли приговор, я не собирался его оспаривать. Я не ожидал полученного срока. Два года – это был максимальный срок, хотя никаких отягчающих обстоятельств в моем поведении, согласно заключениям прокурора и следователя, не было, так же, как и смягчающих.
Адвокат сказал, что обязательно нужно просить о помиловании. Я знаю, исходя из своего небольшого опыта, что если задержанный не признает нарушения, речи о помиловании идти не может. Адвокат сказал, что мы опустим этот факт. Составили текст, где говорилось о моем задержании, но не упоминалось, что я не признаю нарушения. Утром ко мне заходят и говорят, что меня освободили. Меня посадили в машину, сами собрали мои вещи и перевели через т. н. границу».
О посредниках
«Телевизор у меня был только последнюю неделю, и там, в основном, показывали российские телеканалы. По цхинвальскому телеканалу я увидел только акцию с запуском белого халата. В основном я интересовался состоянием моей семьи. Адвокат передавал им информацию о моем здоровье.
На мой взгляд, в процессе моего освобождения принимали участие все.
Полтора месяца я существовал за счет передач, приходивших от осетинского населения. Возможно, с самого начала я выбрал неправильный путь, поскольку ел только хлеб и яйца, никакую другую тюремную пищу там я не принимал. Были только те передачи, которые приходили от местного населения на мое имя, и я хочу еще раз поблагодарить их за то, что побеспокоилось за меня, хочу принести большие извинения за то, что их из-за меня побеспокоили. Именно эти слова я сказал там и, возможно, их по-своему интерпретировали. Я извинился перед ними за то, что их из-за меня побеспокоили, а не за то, что я их побеспокоил».
— Готовы еще раз пройти этот путь ради пациента?
— Наверное, да. Не знаю…
«Я простой гражданин Грузии и благодарен всем, кто поддерживал меня. Нельзя, чтобы гражданина Грузии наказывали за то, что он находится на своей территории».
…
«Представители цхинвальского КГБ мне говорят: «Ленингор». Я говорю – это Ахалгори. Они мне: «Вы хотите отнять у нас многовековое название Ленингор? Я спрашивают, а когда Ленин родился? А тот: «Тьфу, бл***, поймали опять!».