Что объединяет ученых, продавцов, блогеров, домохозяек, топ-менеджеров и журналистов? Это далеко не полный список тех, кого в последние годы в России обвиняли в государственной измене.
«Под каток этой статьи сейчас может попасть любой — вообще любой — человек», — считает специализирующийся на этой теме адвокат Иван Павлов. Его коллега Анна Ставицкая подтверждает: 275-я статья давно стала если не массовой, то уж точно «народной»: «Мы, адвокаты, даже шутим: в каждом регионе — по шпиону».
Как большинство людей представляют себе шпионаж? Например, гражданин N работает на некую военную организацию или любую другую организацию, занимающуюся секретными разработками. В какой-то момент гражданин N находит документ, на котором написано: «Секретно». N думает: «Отлично, если я скопирую этот документ и передам его иностранному государству, я смогу получить за это деньги». Дальше N фотографирует бумаги и, действительно, отдает их представителю иностранной разведки.
Вообще-то примерно так же трактовал госизмену и закон. Но в сентябре 2012 года в 275-ю статью по инициативе ФСБ внесли изменения. Там появилась формулировка: измена — это «оказание финансовой, материально-технической, консультационной или иной помощи» иностранному государству.
Такая формулировка — «иная помощь» — показывает, насколько «резиновая» эта статья, а значит, по ней можно привлечь кого угодно, считает адвокат Ставицкая.
У внешнего наблюдателя нет никакой возможности сделать свои выводы о виновности того или иного человека, потому что суды проходят в закрытом режиме.
Сейчас по такому делу проходит известный журналист Иван Сафронов. Суть обвинений против него не знают даже адвокаты.
- «От правды до госизмены — маленький шажок»: осужденный за госизмену военкор о деле Сафронова
- «У него, честно скажу, есть враги»: военные эксперты о деле Ивана Сафронова
- К оппозиционным активистам в Москве пришли с обысками
«Это все видели — значит, это не тайна»
В 2015 году Антонина и Константин — пара из Калининграда — играли свадьбу. Среди приглашенных был знакомый семьи — сотрудник ФСБ. По традиции, на торжестве делали многочисленные фотографии, на которые и попал эфэсбэшник. А спустя пять лет Антонину и Константина обвинили в государственной измене.
Как писал ТАСС со ссылкой на свои источники, супруги переслали по интернету несколько фотографий со свадьбы своим знакомым в Латвии. Как считало обвинение — таким образом они «раскрыли латвийским спецслужбам информацию о сотруднике ФСБ». Дело сейчас передано в суд, Антонина и Константин уже больше года сидят в московском СИЗО.
В 2015 году обвинение в госизмене было предъявлено продавщице хлебного магазина в Сочи Оксане Севастиди. Весной 2008 года — еще до начала военного конфликта России и Грузии — ей прислал смс знакомый из Грузии. Мужчина поинтересовался, правда ли, что в Сочи стоит российская военная техника. Севастиди ответила, что видела железнодорожные платформы с танками, но не знает, где они сейчас. В 2016 году бывшую продавщицу признали виновной в госизмене и осудили на семь лет. На странность этого дела обратил внимание президент России Владимир Путин.
«Если она что-то написала в своих смс-сообщениях, то она же написала то, что видела. Это все видели, значит, это не представляло из себя никакой большой тайны», — сказал Путин, отвечая на вопрос журналистов в декабре 2017 года. Вскоре после этого Севастиди помиловали. К этому времени в общей сложности за решеткой она провела почти два года.
От шести до 12 лет тюрьмы за отправку смсок об открытом передвижении российской военной техники по Сочи во время российско-грузинского конфликта также получили жительницы Краснодарского края России Инга Тутисани, Екатерина Харебава, Марина Джанджгава и Анник Кесян.
Обвинение в госизмене выдвигали и против многодетной матери Светланы Давыдовой. В апреле 2014 года она позвонила в посольство Украины и сообщила, что воинская часть рядом с ее домом в городе Вязьма Смоленской области опустела. Дальше Давыдова пересказала услышанный ею в маршрутке разговор о том, что военные, предположительно, были отправлены в Донецк. Дело Давыдовой в итоге закрыли.
В 2013 году в госизмене обвинили бывшего диспетчера сочинского аэропорта Петра Парпулова. Делу был присвоен гриф «совершенно секретно», поэтому ни обвиняемому, ни его адвокату долго не раскрывали сути претензий. Уже на суде стало известно, что сведения, которые Парпулов рассказал представителю Грузии за бутылкой вина, находились в открытом доступе, — в частности, в прессе.
«Проблема в том, что сейчас все чувствительно, потому что война. И речь не только о конфликте на востоке Украины, а о необъявленной войне России со всеми, — говорит в интервью Би-би-си адвокат Иван Павлов. — В эфире телевидения постоянно звучит: «Все против России». Милитаристские настроения в обществе и государственных СМИ нарастают. Война поселилась, в первую очередь, в головах людей. И эта война требует каких-то действий. Внешние враги есть, и они понятны — это все вокруг. Но должны же быть и внутренние враги. И ФСБ показывает, как она с ними борется».
«Почти резиновая статья»
Адвокат Анна Ставицкая, участвовавшая в делах по госизмене, говорит, что 275-я статья стала «народной» еще в 1998 году — тогда начало возбуждаться больше дел, чем раньше.
«ФСБ — для того, чтобы поднять свой авторитет и доказать, что они являются сильной структурой, — начала возбуждать дела практически в каждом регионе России. Но тогда они в основном были против ученых, которые чаще других контактировали с иностранными коллегами. Так что можно было «нажиться» на этих ученых в плане возбуждения дел по госизмене», — говорит Ставицкая.
«Ученые — удобная для обвинения категория, — согласен Иван Павлов. — Как правило, это старые советские люди, — чуть поднажми — они на все согласятся, подпишут все, что делали и не делали в обмен на обещание скинуть срок».
Так, например, в 2016 году на семь лет за госизмену в пользу Китая был осужден 75-летний ракетостроитель Владимир Лапыгин. По версии следствия, он по электронной почте передал КНР «программный комплекс, позволяющий рассчитывать оптимальные аэродинамические характеристики гиперзвуковых летательных аппаратов, содержащих сведения, составляющие государственную тайну».
По словам Лапыгина, он переслал китайцам демоверсию программы, которая не содержала секретных сведений и была зарегистрирована в Роспатенте. В защиту ученого публично выступили 23 коллеги, но суд, проходивший в закрытом режиме, признал Лапыгина виновным и приговорил к семи годами колонии строгого режима.
Эксперты считают, что есть два основных фактора риска: первый — если человек по работе взаимодействует с «чувствительной» информацией, второй — если он выезжает за границу или общается с зарубежными коллегами.
«Головная боль любого суда»
275-я статья предусматривает наказание в виде лишения свободы от 12 до 20 лет. Правда, судебная практика свидетельствует, что примерно в трети случаев осужденных приговаривают к сроками меньше нижнего установленного предела.
В советское время был анекдот: у судьи спрашивают, может ли он посадить невиновного человека. Судья отвечает: «Нет, я дам ему условный срок». В наше время, считает адвокат Иван Павлов, стоит этот анекдот перефразировать: можно ли посадить невиновного? «Да, ответит судья, но я дам ему наказание ниже нижнего предела, установленного законом».
Уголовными делами о шпионаже и госизмене занимается ФСБ, потом дело уходит следователям, после чего утверждается прокурором. Если суд оправдывает человека по такой статье, получается, что всю цепочку людей, участвовавших в расследовании, необходимо наказать за незаконное преследование.
«Суд и понимает, что вроде как не надо человека привлекать к ответственности, но у нас же не могут оправдывать человека, раз машина работала. Поэтому придумывают основания, по которым его можно осудить на срок ниже нижнего предела», — поясняет Ставицкая.
Например, как смягчающее обстоятельство работают наличие малолетних детей и тот факт, что человек ранее не привлекался к ответственности.
«Это и говорит о том, что судят невиновных людей. И что суд это понимает. Но что может сделать судья? Рядом сидит спецслужба, которая не снижает давление и внимание. От этого ведь зависит карьера контрразведчиков. И выходит, что единственное, что может сделать судья в таких делах, чтобы облегчить свою совесть, — это дать небольшой срок наказания», — говорит Павлов.
Довольно уникальный с этой точки зрения случай произошел с ученым Олегом Коробейничевым, обвиненным в госизмене. Вскоре его дело было закрыто за отсутствием состава преступления, разбирательство до суда не дошло. Освобожденный от уголовного преследования новосибирский ученый потребовал публичных извинений со стороны начальника УФСБ. Правда, извинилась перед ним в итоге прокуратура.
Судьи, по словам адвокатов, не любят вести дела о госизмене — такие дела «как кость в горле». Например, если в открытой части процесса кто-то сошлется на секретный документ, то это будет уже проблема и ответственность суда. Кроме того, нельзя просто взять и отправить документ на экспертизу: можно отправить не тем экспертам и самому стать фигурантом дела о разглашении гостайны.
«Суды очень боятся неверных решений, потому что законодательство в этом вопросе очень мутное. Поэтому удобно все закрыть к чертовой матери, никого не пускать и у всех взять подписки», — отмечает Иван Павлов.
Все из ФСБ, кроме судьи?
В делах о госизмене огромное значение имеет заключение экспертов, которые решают, составляют ли переданные за границу сведения гостайну и какие негативные последствия все это может иметь для безопасности России. При этом такую экспертизу чаще всего проводят сотрудники так называемых «первых отделов» организаций и предприятий.
В СССР «первый отдел» существовал на каждом крупном предприятии и контролировал все поездки сотрудников за границу, а также доступ к секретной информации и содержание научных публикаций. Такие отделы до сих пор есть на государственных предприятиях и в вузах России, в них, как правило, работают прикомандированные сотрудники ФСБ или люди, имеющие постоянный контакт с контрразведчиками.
«Получается, что экспертизу проводят люди, которые либо подчиняются ФСБ, либо собственно являются сотрудниками контрразведки», — отмечает Иван Павлов, защищавший нескольких человек, обвинявшихся в госизмене. Он вспоминает, что на одном из процессов по делу о госизмене следствие вело ФСБ, экспертизу о секретности сведений проводили сотрудники ФСБ, большинство свидетелей также были эфэсбэшниками.
«Получается, все участники процесса — кроме обвиняемого и судьи — были сотрудниками ФСБ. Хотя про судью я даже до конца не уверен», — улыбаясь, добавляет адвокат.
Адвокат Ставицкая считает, что нередко сторона обвинения в суде предоставляет сведения, которые никакой гостайной не являются.
Во время одного из разбирательств по делу о госизмене, в котором принимала участие адвокат, оценивать секретность сведений пригласили представителей различных родов войск: «Пришел представитель ракетных войск и сказал, что нет, эти сведения не составляют гостайну. Более того, сказал он, данные вообще не соответствуют действительности. А потом пришел эксперт Генштаба и сказал, что это не просто гостайна, но у сведений еще и самый высокий гриф — «особая важность». Как это возможно? Не может быть, что для одних — тайна, а для других — не тайна».
Почему важно дело Ивана Сафронова?
Единственным известным в России делом о госизмене в отношении журналиста до сих пор было дело Григория Пасько. Пасько, который был военнослужащим и работал в газете «Боевая вахта», обвинили в шпионаже в пользу японской телекомпании Эн-эйч-кей. В 2001 году суд признал его виновным и приговорил к четырем годам тюрьмы. Через полгода Пасько вышел на свободу, поскольку ему зачли срок, который он отсидел за решеткой в ходе следствия и рассмотрения дела.
В июле 2020 года в госизмене обвинили бывшего журналиста Ивана Сафронова, недавно перешедшего на работу в корпорацию «Роскосмос».
Суть обвинений Ивану Сафронову пока неизвестна, отмечает один из его защитников — адвокат Иван Павлов.
«Обвинение состоит в том, что он в 2017 году какую-то информацию собрал и передал чешской спецслужбе. Вообще, это профессия журналиста — собирать и распространять информацию. А что такое передача информации? Это субъективно-оценочный вопрос, когда одни скажут — да, вот же он передал. А другие скажут — нет же, это его обычная деятельность. У обеих версий есть свои сторонники. Но журналист в России не защищен практически ничем, у него нет никакого иммунитета от подобного обвинения», — отмечает Павлов.
Большинство людей, как считают юристы, думает, что если человека «взяли» — значит, есть за что. Проблема в том, что, поскольку дела о гостайне проходят в закрытом режиме, у общества нет даже возможности сделать свой вывод. Защитник имеет право ознакомиться с материалами дела, но он тоже не может публично раскрыть информацию. Он может только сказать, что доказательств виновности нет.
«Кто-то поверит, если у адвоката хорошая репутация. А кто-то скажет: ну это же адвокат, его задача — защищать клиента и обелять его перед обществом. А свой вывод человек сделать не может», — заключает Ставицкая.
