Еще недавно феминистской повестки в Азербайджане не было: восьмое марта ассоциировалось исключительно с букетами цветов и плюшевыми медведями, а образ женщины как слабого и трепетного создания в рекламе и СМИ не вызывал вопросов. Но два года назад движение за права женщин вышло на улицы Баку. Все больше людей стали обсуждать проблему домашнего насилия и критически относиться к гендерным стереотипам.
Феминистское движение в Азербайджане — это всего несколько десятков активисток, которых травят в соцсетях, а на акциях регулярно задерживает полиция.
Пожалуй, самая известная фигура этого движения — Гюльнара Мехтиева. Ее имя можно встретить в каждой второй статье про права женщин в Азербайджане, а ее саму — на публичных дискуссиях, уличных акциях и у судов во время процессов над активистами.
«Отец бы меня убил»
С Гюльнарой мы встречаемся в центре Баку в кафе, популярном у активистов и молодой интеллигенции. На интервью она приходит с деревянным этюдником, где лежат краски: вместе с соратницами они рисовали плакаты для акции 8 марта.
Это третий митинг, приуроченный к Международному женскому дню, который проводят в Баку феминистки. Первую акцию в 2019 году с требованием прекратить насилие и дискриминацию в отношении женщин довольно быстро разогнала полиция: у женщин отобрали плакаты, а нескольких немногочисленных присутствовавших там мужчин задержали.
На акции собрались несколько десятков человек — для несогласованной акции в Баку это немало. «Я не ожидала, что придет 60 человек, что можно их собрать в одном месте. Я удивилась, что столько людей хотят того же, что и мы, — вспоминает Гюльнара. — А раз хотят, значит этим нужно заниматься».
- Женщины открывают глаза. Как азербайджанки отстаивают свою независимость
- «Не молчи ради Элины». Как одно самоубийство потрясло Азербайджан
- В Азербайджане все чаще говорят о насилии над детьми. Что изменилось?
Гюльнаре Мехтиевой 30 лет. Она выросла в Сумгаите — приморском городе в 35 километрах от Баку, училась в столице на эколога. Ни у кого из ее родителей не было высшего образования, папа занимался бизнесом — покупал и ремонтировал, а затем перепродавал квартиры. Мама занималась хозяйством и детьми — у Гюльнары есть младшая сестра.
Интерес к феминизму у Гюльнары возник из интереса к ЛГБТ и русскоязычным ЛГБТ-фанфикам. Любопытство привело ее в благотворительную организацию, оказывающую поддержку сообществу, в том числе психологическую — многие страдали от травли на учебе или работе, проблем с семьей и необходимости постоянно скрывать свою идентичность. «Мы пытались создавать план — как улучшить имидж сообщества, как им помочь, хотелось изменить восприятие общества», — говорит Гюльнара.
Начав читать литературу о феминизме, она поняла, что проблемы ЛГБТ и женщин в чем-то схожи: «Я провела параллели и увидела, что как ЛГБТ, так и феминизм борются с патриархатом. В патриархате корень этих проблем в том, что он указывает, каким должен быть мужчина, а какой — женщина, — рассказывает Мехтиева. — Феминизм стал ближе, потому что я все-таки лучше понимаю и чувствую женщин, и где-то в 2017 году я поняла, что это мое, что я хочу этим заниматься, и это то, что делает меня счастливой».
Во многом все это стало возможным благодаря переломному, по словам Гюльнары, моменту в ее жизни: в 2014 году после операции умер страдавший от рака ее отец. Вспоминая его, Гюльнара крепко сжимает руки и говорит с длинными паузами.
«Если бы отец был жив, я не стала бы той, кто я сейчас, — уверена она. — Он бы просто убил меня за любое теперешнее высказывание».
В старшей школе папа запрещал ей встречаться с мальчиками; школьные вечеринки, дни рождения, походы с классом и пикники проходили без нее. Других девушек пускали — и это было обиднее всего.
«Если я узнаю, что ты меня позоришь, я тебя убью, закопаю в яме, и никто об этом не узнает», — вспоминает Гюльнара слова отца.
При этом удивительным, рассказывает Гюльнара, было его желание дать ей хорошее образование. В отличие от многих других консервативных родителей, которые считают брак главной ценностью для своих дочерей, отец учил ее не мириться с недостойным человеком.
«Он говорил, что, мол, если твой муж будет что-то вытворять, ты можешь спокойно с ним развестись, — говорит Гюльнара. — Он даже грубо говорил, какими именно словами я должна посылать моего будущего мужа, если он что-то натворит».
В их последнем телефонном разговоре перед операцией отец просил ее не беспокоиться и не огорчаться, если его не станет — первое, по ее словам, проявление теплой поддержки с его стороны за всю жизнь: «У тебя есть все, чтобы прожить без меня — дом, работа, деньги».
Сейчас Гюльнара живет на фриланс — переводит с русского на азербайджанский и пишет рекламные тексты для «Инстаграма». Занимается разными проектами, в том числе журналом об ЛГБТ Minority и YouTube-каналом о феминизме «ФемУопия», а также организует семинары и тренинги.
Кому-то нужны деньги на адвоката, психолога или просто совет — Гюльнара и ее сподвижницы собираются и помогают. Ее страница в «Фейсбуке» похожа на новостную ленту с историями о насилии и призывами помочь той или иной женщине. Одной нужны деньги на врача, другой — помочь забрать детей у мужа-абьюзера. Для некоторых важно просто чтобы о их проблемах рассказали.
Обычный день, по словам Гюльнары, проходит хаотично: бывает, что за несколько часов она узнает о заседании по делу кого-то из активистов — и едет к зданию суда.
Наш разговор часто прерывается звонками: что-то случается, кто-то куда-то зовет.
«В нашем обществе травмированы все»
С первыми проблемами она столкнулась за два дня до первой акции в честь 8 марта. По словам Гюльнары, ее задержали полицейские и в отделении заставили отменить мероприятие в соцсетях. «Но они не додумались до того, чтобы потребовать нажать на кнопку отмены ивента, — рассказывает она. — Текст я написала, но само мероприятие было все еще активно». Вернувшись домой, она сказала друзьям, что все в силе.
С тех пор феминистки проводили и другие акции, не только 8 марта. В прошлом году, по словам Гюльнары, у нее взломали все аккаунты в социальных сетях и почте. На это же жаловались и другие активистки.
«Постоянно получаю сообщения о том, что нас надо убить, что я работаю то на Европу, то на «дядю Сороса», что мы получаем какие-то гранты на все это, — рассказывает Гюльнара. — Да, я иногда делаю какие-то проекты (на гранты — Би-би-си), но марши к этим проектам не относятся. Марши — это не проекты». Впрочем, реальных угроз расправы, как считает Гюльнара, ей не приходило.
«Феминисток обвиняют в том, что у них есть какие-то личные семейные травмы, поэтому они просто ненавидят мужчин, а все остальные женщины живут в нормальных семьях, и у них все хорошо, — говорит она, — А эти 50 человек (вышедшие на акцию — Би-би-си) — травмированные и обиженные, потому они и выступают. Но в том-то и дело, что так или иначе в нашем обществе травмированы все».
В феврале одной из главных тем в азербайджанских соцсетях было самоубийство 20-летней Севиль Атакишиевой; в СМИ писали, что девушка страдала от постоянных побоев отца. Сам он эти обвинения отрицает.
«Я открыла мессенджер — может, мы переписывались когда-то, — вспоминает Гюльнара свою реакцию на новость о смерти Севиль. Сообщения с просьбой о помощи приходят Мехтиевой каждую неделю. — Там (в переписке — Би-би-си) была фраза: «Если со мной что-то случится, покажи другим эти сообщения».
Севиль рассказывала о физическом и психологическом насилии, переживаемом в семье, и говорила, что хочет уехать учиться в Турцию. «Я сказала ей: соберешься — скажи мне, я найду тех, кто поможет», — вспоминает Гюльнара. В последнем сообщении она просит девушку сделать загранпаспорт.
«Мне все кажется, что я виновата, — говорит сейчас Гюльнара. — Хотя я понимаю, что не могу следить за каждым, переспрашивать, все ли у них в порядке — мне пишут многие. Но я все равно чувствую вину».
После публикации скриншотов в стране возобновилась дискуссия о домашнем насилии. Среди комментариев, выражающих шок и призывающих бороться с этой проблемой, были и те, где вина перекладывалась на феминисток. «Смерть Севиль Атакишиевой показала нам, что феминизм — очень опасное направление и ведет наших детей в пропасть», — говорится в одном из таких заявлений.
Активизировалась кампания против самой Гюльнары. Неизвестные выложили в интернет одно из старых голосовых сообщений активистки, записанных в момент сильного психологического кризиса: в нем она в слезах рассказывала подруге о том, как ей плохо. Аудиозапись сопровождалась комментарием о том, что такой человек, как Гюльнара, не может помогать другим, потому что у нее самой психические проблемы.
«Мы творили историю»
«Женщиной быть трудно — ты должна вставать раньше всех, заранее подготовить одежду для всех на день, проводить мужа на работу и проследить, чтобы он ничего не забыл, сама поработать и быть готовой к трудностям. Потом снова приготовить еду, снова поработать. Но ты счастлива, когда есть те, кто это ценят», — это реклама к 8 марта от азербайджанской компании бытовой техники.
В индексе глобального гендерного неравенства, который ежегодно составляет Всемирный банк, Азербайджан находится на 100 месте из 156. В регионе Восточной Европы и Центральной Азии, к которому составители отнесли страну, хуже дела обстоят только в Кыргызстане, Армении и Таджикистане.
- «Что покажет простыня». Как древние свадебные традиции Кавказа преследуют современных женщин
- Не одна. Почему женщины в Кыргызстане соглашаются на роль второй жены
Но, уверена Гюльнара, реакция в соцсетях на упомянутый ролик свидетельствует о прогрессе, которого достигли феминистки. Если раньше на такую рекламу все смотрели спокойно, то теперь «500 человек пишут, что это сумасшествие, кто это придумал, что вы вообще курили, чтобы это сделать».
«Мы тогда этого не осознавали, но я сейчас понимаю, что мы тогда, наверное, творили историю», — говорит Гюльнара, называя их первый «8 Марш» поворотным днем. Тогда ее удивило, что полиция не применяла насилие к женщинам, а задерживала только мужчин. «Они хватали парней, пятерых задержали, а потом в отделении их спрашивали, кто из вас геи», — вспоминает она.
«Такого до нас никогда не было, мы заложили фундамент того, что происходит сейчас. Феминизм обсуждается везде, многие пытаются быть корректными и… — Гюльнара улыбается, — Не злить феминисток».
При этом она признает, что до регионов, где патриархальные традиции особенно сильны, достучаться сложнее. У многих женщин там «одна опция», говорит Гюльнара, — выйти замуж. Но, по ее словам, ей часто пишут девушки из отдаленных областей, рассказывая о том, как они хотят учиться и работать вместо того, чтобы оставаться домохозяйкой.
«Когда ущемление является рутиной твоей жизни, как почистить зубы или умыться, то ты не представляешь, что может быть по-другому. Ну вот мужик же должен иногда бить, ну бывает, что с него взять, — рассуждает Гюльнара. — Человек не понимает, что может быть иначе — например, если ты совершеннолетняя, то имеешь право жить отдельно».
Активистка признает, что не сможет сама в корне перевернуть патриархальную систему общества, но видит свою цель в том, чтобы «посадить зернышко».
«Когда один раз видишь гендерное неравенство, это уже не получается развидеть, и дальше идет клубочек, который разматывается, — говорит Мехтиева. — Достаточно один раз понять, что тебя ущемляют, и ты уже не сможешь это игнорировать. Да, моя задача — показать это ущемление, а дальше они сами разберутся».
Этой же неспособностью «развидеть» она объясняет и свое желание продолжать. «Иногда я представляла, чем бы я занималась, если бы не было активизма, что, может, бросить и найти что-то другое, — рассуждает Гюльнара. — Но я не представляю, как это будет теперь: куда бы я ни пошла и чем бы ни занималась, я все время смотрю, как относятся к женщинам. Я уже не могу по-другому смотреть на мир».
«Если меня арестуют, никто замуж не возьмет»
Сейчас Гюльнара живет с матерью и сестрой. «Мама беспокоится за меня, она считает, что кто-то другой должен заниматься этим делом, а я должна работать, как все нормальные люди, с девяти до шести, — говорит Гюльнара. — Ее беспокоит, что я бегу в 11 часов ночи помочь кому-то».
Она старается готовить мать к непредвиденному — например, к аресту. «Но у мамы свои стереотипы — мол, если меня арестуют, то никто замуж не возьмет».
Сестра — успешный менеджер, и род занятий Гюльнары не понимает и не поддерживает. «Ее тяжело убедить», — говорит Гюльнара. По ее словам, они мало общаются и феминизм не обсуждают. «Конечно, мне обидно, но зато давить на нее и шантажировать [меня] не получится».
Из-за карантина в прошлом году азербайджанская оппозиция, обычно собирающая на митингах тысячи людей, не проводила публичных акций.
Но феминистки, которых в Баку едва наберется несколько десятков, продолжили выходить на улицы с одиночными пикетами, акциями и перформансами. На митинг в защиту задержанного оппозиционного политика Тофига Ягублу пришли не члены его партии, а феминистки и другие молодые активисты.
В феврале, говорит Гюльнара, они с друзьями обсуждали, что акции, возможно, стоит прекратить, так как недавняя война в Нагорном Карабахе и пандемия «отправили феминистскую повестку на второй план — люди говорили о своих социальных проблемах, повышении цен на воду, никто феминизм не обсуждал. Мы думали, что он перестает быть актуальным».
Но новые громкие случаи насилия над женщинами заставили активисток передумать. Гюльнара уверена, что проводить акции максимально ответственно — в масках и с соблюдением, где это возможно, социальной дистанции — можно и нужно, несмотря на риск заражения.
«Нам было важно создать и поддержать традицию, — говорит Гюльнара, ссылаясь на опыт турецких феминисток, которые каждый год выходят на акции, несмотря на разгоны. — И мы хотим, чтобы это было в центре Баку каждый год, и спустя 10-20 лет это станет важной частью истории».
***
Через два дня после нашего разговора, 8 марта, в это же кафе зашли мужчины в штатском, выпроводили сидящих там девушек и увели в противоположном направлении от площади, где вскоре должна была пройти акция.
Гюльнаре добраться до места удалось — но вскоре после начала акции ее в маске с надписью «Сражайся как женщина!» увели в автозак — как и два десятка других участниц протеста. Задерживая активисток, полицейские выкручивали им руки — в этот раз на митинге работали женщины.