Вторник 31 августа — официальный «дедлайн» вывода войск США и стран международной коалиции из Афганистана. После того как западные военные покинут страну, там останутся те, кто помогал международным силам, работал на них или правительство, свергнутое талибами. США и другие страны коалиции заявили, что не смогут эвакуировать всех желающих — в частности, из-за ситуации в аэропорту Кабула и на плотно перекрытых из-за пандемии и террористической угрозы сухопутных границах. За свою историю Афганистан пережил несколько волн эмиграции — одна из наиболее масштабных произошла после вывода советских войск в 1989 году. Русская служба Би-би-си рассказывает истории людей, в разное время и по разным причинам покинувших Афганистан.
Некуда бежать
У Фатимы (имя героини изменено в целях ее безопасности — прим.ред.) короткая стрижка, розовое худи и огромные глаза над серой маской. Она сидит на фоне абсолютно безликих обоев типичной съемной московской квартиры с «бабушкиным» ремонтом и бесконечно теребит рукава, поглубже укутывая в них руки. Это не первая съемная «конспиративная» квартира, которую она меняет в России: опасность исходит и от властей — девушке не получилось получить официальный статус беженки, — и от ее родственников. Родственники всегда ее находят.
Фатима родилась в Кабуле в год, когда «Талибан» (организация, признанная террористической и запрещенная в РФ), занял его в первый раз, в пуштунской семье полицейского и госслужащей. Через год вся семья уехала в Пакистан — работы для отца не было, зато прямая опасность была. Отец девушки вспоминал, как однажды талибы хотели расстрелять его за отсутствие бороды, но один из них, родственник его жены, вступился: «Он сказал, дескать, дадим ему возможность исправиться!». После этого семья бежала.
- «Важные уроки»: изменился ли «Талибан» за последние 20 лет?
- Фото: талибы осваиваются в Кабуле, люди бегут из страны
Фатима и ее родня вернулись в Кабул, когда город заняли США и их союзники по международной коалиции. Фатима говорит, что она сразу пошла в школу — что для ее старшей сестры было непредставимо, при талибах девочкам учиться не позволялось. «Девушек старше десяти лет талибы брали в жены насильно, если хотели. Моя семья побрила сестру налысо и одевала в мужскую одежду до того, как мы смогли сбежать в Пакистан. Им было все равно, согласна ли семья девочки или нет, хотя по исламу так не полагается», — добавляет она.
Впрочем, правила в семье все равно остались строгими: Фатима и ее младшие сестры ходили в школу для девочек, хотя совместные школы после 2001 года уже были дозволены. «Они все были под турецким началом, — говорит девушка, — это стоило очень дорого, да и моя семья не позволила бы мне учиться в такой». Ей не позволяли не только общаться с мальчиками или мужчинами, но даже бывать в таких местах, где их было много. Будущее Фатимы родственники видели только одним образом — замужество. Сама она хотела другого.
«Я всегда хотела свободную жизнь, я не хотела жить, как они, — говорит Фатима. — Я с детства задавала вопросы: почему все нельзя женщинам, а мужчинам можно? Почему я не могу ни с кем разговаривать? Почему я не могу работать, мама же когда-то работала? Семья говорила мне, что я одержимая, что вопросы подсказывают мне демоны, что я выйду замуж и стану нормальной только так. Но я клялась, что я не дам разрушить мою жизнь и все мои мечты. Я не вещь, чтобы меня можно было забирать».
В юношестве Фатима в первый раз подверглась сексуальному насилию от родственника, но семья ей не поверила и она ушла из дома. Я спрашиваю, что такое «оказаться на улице в Кабуле в 2014 году», могла ли девушка пойти к друзьям или обратиться в полицию за помощью. Та усмехается: если бы она обратилась в полицию, она рисковала оказаться в тюрьме, а ночевки у друзей в Афганистане не приняты. «Что вы, спать не в своей постели у нас — это позор, да и вообще мало принято ходить в гости к друзьям, а не к семье, а чтобы ночевать — я не помню таких случаев у своих друзей».
Девушку приняла сестра. Старше Фатимы на 12 лет, очень религиозная, та вышла замуж и жила вместе с родителями мужа. Легче Фатиме не стало: сестра все время попрекала девушку, что та живет не дома «и позорит ее». В конце концов она связалась с родственниками, уехавшими в Россию еще после падения просоветского правительства Наджибуллы и хорошо здесь устроившимися. Те согласились помочь Фатиме деньгами и даже обещали продолжить ее обучение.
«Когда я в Москве вышла из самолета, у меня просто был шок, — вспоминает Фатима, — Я поняла, что вот та жизнь, которую я видела в фильмах иногда, но даже не представляла, что так можно. Я зашла в туалет в аэропорту и поняла, что в платке я одна».
Девушка еще долго не могла позволить себе снять платок: «Я всегда с ним ходила сначала, а потом когда сняла — все время казалось, что я без одежды». Впрочем, этим и возможностью учиться изменения и ограничились: оказалось, что семья соблюдает тут традиционный образ жизни и также желает поскорее выдать Фатиму замуж.
Семью беспокоило, что Фатима вообще не интересуется молодыми людьми. Она говорит, что никогда не испытывала никаких чувств к ним: «Я общалась, конечно, уже в России, даже одного из них могу назвать другом, это не любовь». Фатима испытывала чувства к девушкам с самого детства, но никогда об этом никому не говорила. В юношестве она попробовала рассказать про свои ощущения подругам, но несколько из них прекратили с ней общаться и вели себя так, «как будто я прокаженная». Братья с самого детства говорили, что она не похожа на девушку, «у тебя какие-то мужские гены», — цитирует Фатима. Кроме того, оснований доверять мужчинам у Фатимы не было никаких.
«Я, как это можно сказать по-русски, многократно… еще раз подверглась в семье насилию… То есть меня сначала просто били, а потом…» — она не договаривает фразу. По словам Фатимы, жена его родственника никак не отреагировала на случившееся, но стала рассказывать остальной семье и кругу общения, что девушка сошла с ума.
«Было время, когда со мной не хотели сидеть на парах одногруппники, потому что родня приходила и рассказывала, что я ненормальная. Было время, когда я приходила вся в синяках, но я понятия не имела, к кому обратиться за помощью — тем более, что я полностью зависела от своего родственника, и жилье, и деньги…»
В 2018 году Фатима не выдержала и вернулась к отцу в Афганистан. «Тут было совсем наоборот: я вышла из самолета, накинув платок, но поняла, что этого все еще недостаточно». По словам Фатимы, несмотря на то, что талибов не было уже много лет, правила не изменились, например, ее подругу как-то вытащили из машины, где она ехала с непокрытой головой, и сильно избили. Сохранялись и другие ограничения, хотя в целом Фатима признает, что жизнь стала чуть свободнее. «Но фотографии женщин с непокрытыми головами и в коротких юбках, которые вы все перепащиваете, это только при поколении моих родителей. При ДРА, при американцах такого уже не было», — добавляет она.
- «Думаю, все кончено». Что ждет женщин Афганистана при «Талибане»?
- Афганцы под властью талибов горюют о потерянной свободе
С отцом Фатима смогла прожить только две недели. Поняв, что взгляды дочери на ее жизнь и брак не изменились, он выгнал ее из дома. Фатиме было некуда бежать, и она вернулась в Россию.
В Москве она продолжила учебу и переселилась в общежитие. Те времена она вспоминает как очень темные: у девушки началась депрессия, она не могла толком учиться, «спала и плакала». Родственники не оставляли ее в покое, приходя в общежитие и даже избивая ее время от времени. «Но все-таки сейчас я была уже не одна, девчонки-соседки вступались за меня, — говорит Фатима. — Утащить и выдать замуж силой меня все же не могли».
Осенью 2020 года Фатима подала на беженство в России и получила отказ. Бесконечные жалобы и апелляции ничем не закончились. В квоте для иностранных граждан ей тоже отказали. Дядя девушки нашел сначала одну квартиру, где она пряталась у подруги, потом другую. Российская ЛГБТ-сеть помогла девушке с убежищем. Я спрашиваю, что она собирается делать дальше.
«Не знаю, — говорит Фатима и прячет лицо в воротник кофты. Она плачет, но старается этого не показывать, — У меня нелегальная работа, я боюсь каждого полицейского на улице. Я боюсь, что дядя меня найдет. Я боюсь, что меня вышлют в Афганистан. Все говорят, что талибы сейчас другие — но как они могут быть другими? Как убийца может измениться? Никак».
На вопрос, хотела бы она когда-нибудь вернуться на родину, Фатима отвечает просто: «Конечно, это же родина». Немного помолчав, добавляет: «Сейчас говорят, что это их выбор, афганцев, что там происходит — но это не так. Я точно знаю, что таким выбор быть не может».
«Некоторые ограничения»
«Я на круглосуточной связи с родственниками и друзьями. Они устали от войны. Каждый день в Кабуле было по три-четыре взрыва, безопасно на улицу при «союзниках» выйти было просто невозможно. Люди гибли десятками, — президент Центра диаспор Афганистана в России Гулам Мохаммад Джалал показывает мне свой телефон с многочисленными чатами. — Они говорят мне, что они рады приходу талибов, что готовы принять определенные ограничения, «лишь бы больше не было войны».
Джалал сидит в своем офисе на втором этаже бывшей гостиницы «Севастополь». В Москве эта 16-этажная советская высотка известна как самый большой рынок восточных товаров: бус, благовоний, ярких тканей, специй. Торгуют ими индийцы, пакистанцы, много среди продавцов афганцев. Выбор офиса для Центра диаспор обусловлен в том числе близостью к «своим», так можно находиться в самом центре событий. В кабинете Джалала на стене висит портрет Владимира Путина, а на потолке сияет подсветкой нарисованная карта Афганистана. Президент Центра диаспор показывает провинцию Кунар на границе с Пакистаном. В подконтрольном советским властям правительстве Афганистана он был ее губернатором.
Гулам не считает себя беженцем, а Россию называет второй родиной. Он приехал в Советский Союз в 1980 году, а в 1986 окончил юридический факультет Ленинградского высшего политического училища при МВД СССР. Вернувшись в Афганистан, занимал посты начальника отдела кадров Главного политуправления МВД Афганистана, получил генеральское звание и губернаторскую должность. В Россию уехал на лечение в 1993 году, пережив опасное покушение, с тех пор живет здесь.
Свою семью Гулам вывез, когда в Кабул в 1996 году впервые вошли талибы. По его словам, тогда границы были значительно прозрачнее — сейчас они закрыты наглухо и из-за пандемии, и из-за того, что соседние страны боятся, что под видом беженцев к ним поедут террористы, в том числе из ИГИЛ (организации, признанной террористической и запрещенной в РФ), враждующей с «Талибаном». Кроме того, по его словам, все, кто хотел уехать, уехали еще во время, когда страна была захвачена моджахедами — и Россия как правопреемница СССР в целом относилась к тем, кто работал на просоветский режим ДРА, достаточно лояльно, признавала дипломы и помогала в легализации.
«Когда советские войска выходили — мы знали об этом заранее, догадывались и что помощь прекратится, — рассказывает он. — Но мы были уверены в своей победе. У нас была инфраструктура, были так называемые «стоки» — неприкосновенный запас техники и других ресурсов. Но главное, мы верили друг другу, мы знали друг друга, дух наш знали! Защищает Родину человек в двух случаях: на нее кто-то нападает или если он родину любит. Это большая сила».
Гулам Мохаммад Джалал говорит, что они и родину любили, и нападение переживали: провинция Кунар стала форпостом на пути моджахедов из пакистанских тренировочных лагерей. «Когда моджахеды все-таки смогли прорвать нашу оборону, они взяли власть и просили показать оборонительные позиции. Они не верили, что на них сражались по 5-6 человек, говорили, что нереально так долго их удерживать. Но мы знали, что на нас нападают. Мы дали присягу. Мы сражались».
Просоветское правительство Мохаммада Наджибуллы продержалось еще три года после ухода советских войск. Правительство Ашрафа Гани пало, когда войска США и стран международной коалиции еще не завершили выход из Афганистана. Гулам винит в этом коррупцию, пронизавшую всю жизнь страны, и недальновидность властей. «За неделю до падения правительства правая рука президента Гани, секретарь совбеза приехал в Москву, я с ним встречался и спрашивал, как обстановка, а он мне отвечает: «Все нормально, все в порядке», — возмущается генерал. — Миллиарды же тратили на разведку — так где твоя разведка?!»
Он говорит, что несмотря на бегство президента, большинство должностных лиц осталось на своих местах и сейчас участвует в процессе передачи власти и управления. Пример Хашмата Гани, младшего брата президента, присягнувшего на верность талибам, наиболее показателен — но Гулам говорит, что видит в телерепортажах из Афганистана «половину бывшего кабинета министров». На основе имеющейся у него информации и предыдущего опыта жизни при моджахедах он считает, что опасность для тех, кто сотрудничал с силами коалиции, сильно преувеличена: «И у нас никто не вытаскивал из домов губернаторов или государственных чиновников, когда моджахеды вошли, и сейчас не будут — им выгодно сотрудничество», — утверждает он.
Новости, приходящие из Афганистана, это не вполне подтверждают: несмотря на то, что талибы говорят, что изменились и обещают амнистию и безопасное существование тем, кто занимал должности на государственной и военной службе, из разных провинций поступают сведения о том, что талибы казнят бывших полицейских и чиновников, ограничивают права женщин, препятствуют работе журналистов.
Одним из символов новой политики «Талибана» стало появление в прямом эфире государственного телевидения одного из лидеров, давшего интервью телеведущей Бехенте Аргханд. Она разговаривала с Мавлави Абдулхаком Хемадом с покрытой головой, но открытым лицом. Несколько дней назад Аргханд сообщила CNN, что бежала из Афганистана, потому что «как и миллионы людей, боюсь «Талибана».
Гулам Мохаммад Джалал говорит, что сопротивление порядкам, которые не нравятся людям, может быть не только военным. «Да, сейчас будут все эти ограничения — но, может, хотя бы будет порядок, — размышляет он. — Я знаю свой народ, большинство из нас воюет, потому что делать нечего. Последние двадцать лет у людей не было денег буквально на хлеб. Автомат стал единственным способом его получить. А борьба бывает не только вооруженная».
На фотографиях Гулам с женой, одетой по-европейски и с детьми, которые выросли и выучились в России. На вопрос, позволил бы он дочери пойти на выпускной в коротком платье, Гулам отвечает без запинки: «Конечно, если это ее решение. Я растил детей так, чтобы они могли принимать решения сами, это ее дело». Отвечая на вопрос, где его семья хотела бы жить в будущем, он тоже отвечает сразу: «Конечно, в Афганистане. Я очень скучаю. Мы очень скучаем. Надеюсь, что когда-нибудь это будет возможным».
«Мне снятся кошмары про мою семью»
«Моя семья — это четыре женщины, — говорит Хазратти. — Как они будут жить при «Талибане» без мужчины? Без мужчины они не могут выйти из дома!»
Тридцатилетний Хазратти — единственный мужчина в доме: с ним живут две младшие сестры, жена и девятимесячная дочка. Но сейчас они в Джелалабаде, а он — в Москве. Хазратти приехал просить в России убежища. Жена с дочкой должны были прилететь другим самолетом, через несколько дней после него, но не смогли. «Если я потеряю свою семью, мне незачем жить. Семья — это все», — говорит беженец.
Хазратти помнит жизнь под властью талибов: он пошел в школу еще при «Талибане». Помнит, как в первом классе купил жвачку и обнаружил в ней вкладыш с картинкой. На картинке была изображена девочка. Мимо проходил директор школы, увидел, что ученик разглядывает вкладыш, и несколько раз ударил его — согласно идеологии талибов, изображения людей, тем более женщин, недопустимы.
В детстве Хазратти гулял с отцом и видел висящие на улицах отрубленные руки — талибы отрубали руки за воровство и выставляли их на всеобщее обозрение. Однажды отец пришел домой и принялся бить руками стены и рыдать. Проходя по улице, он увидел, как талибы избивали женщину. Это было обычным делом — прилюдно наказать женщину, которая что-то нарушила. С точки зрения талибов даже выход из дома без сопровождения мужчины был нарушением.
«Я не хочу быть человеком, я хочу быть животным, чтобы этого не видеть», — плакал отец. Он не поддерживал правила исламистов: например, те запрещали слушать музыку, а отец музыку очень любил. От него у Хазратти осталась большая коробка кассет с музыкой афганских певцов. Отец погиб от взрыва по дороге на работу, когда Хазратти было десять лет.
Когда «Талибан» пришел к власти в первый раз, тетя Хазратти училась в университете. Согласно идеологии «Талибана», женщины не могут получать образование, так что двадцать лет назад она оказалась запертой дома — как и младшие сестры Хазратти, которым было запрещено ходить в школу. Тетя много занималась детьми, все время говорила им, как важно учиться: именно из-за этих наставлений Хазратти поехал получать высшее образование в Пакистан — он объясняет, что в Афганистане вузы очень слабые. Он учился на программиста.
Когда после вторжения американцев женщины снова получили возможность полноценно жить, тетя пошла работать учительницей. Сестры Хазратти смогли получить образование: средняя сейчас на последнем курсе медицинского вуза, младшая только окончила школу. Но как только «Талибан» взял Джелалабад, они перестали ходить на учебу и работу. Никто не понимает, какие сейчас правила, что разрешено, а за что талибы могут избить на улице. Но помня о том, как все было 20 лет назад, близкие Хазратти стараются не выходить из дома.
Впрочем, проблемы Хазратти начались еще до прихода «Талибана» к власти. Когда он еще жил в Кабуле, женился на соседке своей тети — девушке по имени Биби. У Биби своя сложная история: ее брат живет в Германии, он отказался от ислама и принял христианство. Когда об этом узнали соседи в Кабуле, они закидали камнями дом Биби и ее родителей. После нескольких нападений Хазратти увез молодую жену из Кабула в Джелалабад — туда, где их никто не знал и где они могли быть в безопасности.
Это время было самым счастливым в жизни Хазратти. «У нас была хорошая жизнь, — говорит он. — Бог дал нам дочку». Сам он устроился в школу под эгидой турецкого фонда Маариф — хорошая работа, денег хватало.
Хазратти преподавал подросткам математику. Общаясь с детьми, он обнаружил, что его ученики ненавидят христиан — так же, как те люди, что закидывали камнями дом его невесты. «Я знаю, что многие ненавидят другие религии. И я попытался убедить их, что христианство — это религия любви, если ты ее ненавидишь, ты просто не понимаешь, что она собой представляет. Я прочитал Библию, Иисус всегда учит любви». Но когда дети рассказали дома, что учитель говорит с ними о христианстве, родители поняли все неправильно. Вечером, когда Хазратти в темноте шел домой, на него напали отцы его же учеников и стали бить, приговаривая: «Ты хочешь обратить наших детей в христианство!»
«Я просто хочу чтобы они любили окружающих, а не ненавидели», — говорит Хазратти.
Он решил не обращаться в полицию, потому что не был уверен, что и там его попытку научить детей любви не поймут превратно. Вместо этого он стал искать пути уехать из Афганистана вместе с семьей. Визы, говорит он, получить сложно, тем более в европейские страны. Он был счастлив, когда смог получить паспорта болельщика в Россию — часть матчей чемпионата Европы летом 2021 года проходила в Санкт-Петербурге, а многие страны пускают зрителей на соревнования в упрощенном порядке.
Купить билет на самолет в Москву тоже было трудно. Он смог взять билеты себе и жене только на разные дни. Жена сказала, чтобы он летел первым — ведь именно Хазратти находился в опасности из-за угроз сердитых родителей учеников. Биби с дочкой должны были прилететь через несколько дней, но что-то пошло не так, и на самолет их не посадили. Теперь она прячется дома, боясь талибов, а он пытается получить в России хоть какой-нибудь статус.
Получить статус беженца в России очень сложно, это удаётся немногим. Например, за весь 2020 год беженцами в России были признаны всего 28 человек, подсчитал благотворительный комитет «Гражданское содействие» (признан в России организацией, выполняющей функции иностранного агента). Бегущих в Россию за безопасностью в разы больше. Сейчас у Хазратти нет никакого документа: в миграционной службе ему сказали, что позвонят. Это стандартная процедура, объяснили Би-би-си в «Гражданском содействии»: ждать соискателям убежища приходится долго.
Однако Хазратти может не бояться депортации по крайней мере до конца сентября. С момента начала пандемии президент Путин своими указами регулярно продлевает «амнистию» для мигрантов: их могут только оштрафовать за отсутствие документов, но не выслать из страны. Вопрос в том, получит ли он какие-либо документы к концу сентября.
В «Гражданском содействии» объяснили Би-би-си, что формально беженец имеет право на воссоединение с семьей, если она осталась в другой стране. Но на практике это ни у кого не получается.
Но Хазратти продолжает надеяться, что сможет каким-нибудь образом привезти в Россию жену и дочь. «Я читал много книг по психологии. Но теперь я ничего этого не могу применить на себе, — на глаза Хазратти наворачиваются слезы. — Мне снятся кошмары про мою семью. Иногда я просыпаюсь среди ночи, и в три утра пишу жене: у тебя все в порядке?»
При участии Амалии Затари и Ольги Ившиной
