Одной из целей войны России против Украины якобы должна была стать защита прав русскоязычных. Через полтора месяца после ее начала социологи фиксируют небывалое сплочение украинцев вокруг защиты украинского языка. Что в этой ситуации ждет русский язык и как чувствуют себя его носители в Украине?
Ресторанчик украинской кухни в центре Львова. На барной стойке стоит табличка с надписью «Дорогой украинский народ! Мы живем на украинской земле, едим украинский хлеб, так давайте же говорить на украинском языке, а не на языке оккупанта! Слава Украине и слава ВСУ!»
За столиком прямо возле стойки сидит компания — несколько взрослых и девочка лет десяти.
В какой-то момент они просят счет, и один из мужчин за столиком благодарит официантку по-русски. В разговор вмешивается девочка: «Дядя Коля, а тут написано, что говорить нужно только по-украински».
За столом повисает неловкое молчание. Ситуацию разряжает сосед «проштрафившегося» дяди Коли. «Так он просто наш пленный, а мы своих пленных кормим!» — громко и по-украински провозглашает он. Смеются все: и «пленный» дядя Коля, и девочка, и гости за соседними столиками, и официантка.
Защита русскоязычных жителей Украины стала одним из поводов для вторжения российских войск в эту страну — по крайней мере, именно ее называют чаще всего в качестве такого повода респонденты опроса «Левада-центра» (признан в России «иностранным агентом») от марта этого года. Но в результате оно только запустило новую волну дискуссий о роли русского языка в Украине — сейчас и в послевоенном будущем.
Ничего хорошего для русского — это уже показывает украинская социология — эти обсуждения не несут.
Суть современной дискуссии на чистом русском языке недавно сформулировал президент Украины Владимир Зеленский: «Россия сама делает все для того, чтобы на территории нашего государства состоялась дерусификация… За одно поколение и навсегда. Это еще одно проявление вашей самоубийственной политики».
Украинский в плюс
Данные проведенного в середине марта социсследования показали: еще никогда украинское общество не было так сплочено вокруг защиты украинского языка.
76% украинцев называют украинский своим родным (десять лет назад эта цифра составляла 57%). А 83% опрошенных считают, что украинский должен быть единственным государственным языком в их стране.
Поворот украинцев в сторону украинского языка — феномен не последнего месяца, говорит Би-би-си директор социологической службы «Рейтинг», проводившей этот опрос, Алексей Антипович.
В 2005 году, после победы «первого Майдана» и прихода на президентский пост Виктора Ющенко, его оппоненты внутри и за пределами Украины заговорили о «насильственной украинизации» страны. Некоторые шаги в поддержку украинского языка и культуры тогда действительно предпринимались, но в социологическом смысле они привели скорее к мобилизации сторонников расширения сферы употребления русского.
«Победа Януковича в 2010 году означала закручивание гаек для всего украинского. И маятник качнулся в другую сторону. В 2012 году, за год до «второго Майдана» мы фиксировали рост количества людей, называющих украинский родным, на пять процентных пунктов», — говорит социолог Антипович.
В 2014 году, после бегства Януковича, аннексии Крыма и начала конфликта в Донбассе, продолжает он, это число выросло еще на десять процентных пунктов.
Во-первых, объясняет Антипович, изменилась структура населения Украины. «Чисто арифметически: минус два миллиона избирателей, живших в Крыму, минус три миллиона на оккупированной части Донбасса, — а ведь это в основном были русскоязычные люди, поддерживавшие русский язык».
Во-вторых, украинская власть — в том числе реагируя на общественный запрос — приняла ряд законов о поддержке украинского языка. Украинский стал языком образования, рекламы, печатной прессы, сферы обслуживания — по крайней мере, формально. Квоты на языки были установлены для телевидения и радио.
Вопреки ожиданиям скептиков Владимир Зеленский после прихода на президентский пост не предпринимал попыток изменить языковое законодательство, и мягкая украинизация продолжилась.
«При этом количество людей, постоянно использующих в быту исключительно украинский язык, в последние годы остается примерно на одном и том же уровне — сейчас это около 48%. Огромные изменения мы фиксируем в другом сегменте: за последние десять лет [доля] исключительно русскоязычных граждан Украины уменьшилась с 40% до 26% в конце прошлого года и до 18% в начале войны. Зато очень сильно выросло число людей, одновременно использующих в быту и украинский, и русский, — с 15% до 32%», — говорит Антипович.
Главный результат событий последних полутора месяцев — небывалая консолидация украинцев вокруг мнения о том, что только украинский должен быть государственным языком в их стране: эта точка зрения доминирует даже в восточных регионах Украины.
«О намерении в ближайшем будущем перейти исключительно на украинский заявляют около трети русскоязычных украинцев и около двух третей двуязычных граждан страны», — обращает внимание Антипович.
#язабула
Уже сейчас эти тренды можно заметить в соцсетях. Десятки если не сотни пользователей «Тиктока» и «Инстаграма», до этого времени публиковавших контент на русском, перешли на украинский. В «Тиктоке» даже появился специальный хештег «язабула» (я забыла): им перешедшие на украинский пользователи соцсети отвечают на вопросы комментаторов, мол, как же так, ты всю жизнь говорила по-русски.
С началом войны перевела свои соцсети на украинский одесская психолог Анастасия Алексеенко.
«На самом деле я считаю, что у меня два родных языка, и украинский, и русский. Но для меня важно, чтобы человек, который меня читает, особенно сейчас, сразу понимал, кто я и что я транслирую. Сейчас я транслирую безусловную поддержку своего государства», — говорит она.
После этого перехода от одного из телеграм-каналов, которые ведет Анастасия, отписались около тысячи человек из шести тысяч его подписчиков.
О полном переходе на украинский для Анастасии речи не идет: она продолжит общаться по-русски с родителями и готовится к тому, что будет предоставлять психологическую помощь беженцам из восточноукраинских регионов, в которых сейчас продолжаются боевые действия.
«А пока — я удалила русскую раскладку из своего ноутбука. У меня макбук, и там эти флажки языков. Я поняла, что меня тупо раздражает этот «аквафреш». Остались только английская и украинская. Теперь, чтобы напечатать русские буквы, мне нужно нажимать дополнительные клавиши, неудобно. Но пусть лучше будет так», — улыбается она.
Алена Жук, 33 года, иллюстратор, тату-мастер, Киев, сейчас — вынужденная эмиграция в Германию:
Я была русскоязычной с рождения. Моя мама из России, папа из Украины, но из русскоязычной семьи.
Когда я пошла в первый класс, украинского я не знала вообще. Для меня это был абсолютно иностранный язык, я не понимала, что мне говорила учительница. Но я как-то очень быстро адаптировалась и потом все время была отличницей. Потом я поступила в вуз, где рабочими языками были украинский и английский, но в быту все равно оставалась русскоязычной.
Мы с моим бывшим мужем, тоже русскоязычным, пробовали переходить на украинский — просто чтобы идентифицировать себя со своей страной. Но у нас не получалось, потому что мы годами были вместе по-русски, и когда мы начинали между собой общаться по-украински, это казалось очень искусственным. Не те слова, не та эмоция, это чувствовалось чужеродным и мы «забили» на эту историю. Мы разве что немного переходили на украинский за границей, чтобы не было, что мы from Russia, а конкретно from Ukraine. Раздражало, что Украину знают только по Чернобылю и Шевченко — тому что футболист, хотелось собственным примером показать, что мы — классная культурная европейская страна.
После рождения дочери мы и дальше общались по-русски, но много читали по-украински, смотрели по-украински мультики.
А потом как-то Алисе было четыре, мы утром собирались в садик, и она сказала какое-то слово — сейчас уже и не вспомню, какое — которое было чем-то очень средним между украинским и русским, совсем неправильным. Я ее исправила и сказала: по-русски так, а по-украински так. Она начала у меня спрашивать про новые и новые слова, и в какой-то момент сказала мне: «А почему ты не разговариваешь со мной как в садике, по-украински? Было бы классно». Говорю: ОК, вызов принят. То есть, в этом не было никакой идеологической подоплеки, какой-то позиции: просто это решение вызрело во мне, мне очень нравилось, как я звучу по-украински, а тут еще и ребенок попросил.
Тогда я поняла, что для того, чтобы с ребенком разговаривать по-украински и не запинаться, было бы классно полностью перейти на украинский. И все, с того дня, как я сказала это Алисе, я переходила на русский буквально несколько раз — с теми, кто не знает украинского совсем.
Сначала мне было неудобно, потому что я очень сильно тупила. Я не могла подобрать слов, я не могла быстро и уместно пошутить, а для меня это очень важно. Меня это очень сильно угнетало, первые несколько недель было очень тяжело и больно — у меня от этого реально болела голова. А потом оно как-то постепенно прошло, и где-то месяца через три мне приснился сон по-украински, и я проснулась с мыслью: о, меня приняли, теперь я официально украиноязычная.
Я не чувствовала, что от перехода на украинский я теряю часть себя. Русский не был для меня ни ценностью, ни элементом самоидентификации. Ну, да, мама русская, но только по паспорту, по месту рождения. Мы не носили дома кокошники, не варили щи — мы не лелеяли русскую культуру. Это просто был доступный способ общения.
Меню на День победы
«Нашим домашним заданием было подготовить меню на праздничный стол по случаю дня победы в войне против России», — говорит высокий бородатый мужчина своим ученикам — двум десяткам людей, от школьников до пенсионеров, которые сидят перед ним на стульчиках.
Дело происходит в библиотеке в центре Коломыи, 60-тысячного городка в Ивано-Франковской области, украиноязычного практически на сто процентов. Преподаватель — Артур Пройдаков, учитель украинского, в прошлом году о нем много писали после того, как он выиграл украинскую версию конкурса Global teacher prize — здесь ее называют «нобелевкой» для учителей. После начала войны он выехал из Киева в безопасную Коломыю и обнаружил, что его примеру последовали тысячи жителей Харьковщины, Черниговщины, Донбасса.
«В местных коломыйских «Фейсбук»-группах я увидел, что много здешних жителей обращали внимание на то, что много переселенцев общаются на улицах города по-русски, — говорит он. — И я подумал: может, я помогу им овладеть языком, чтобы они могли общаться на нем хотя бы в магазинах, других общественных местах. Ведь я понимаю: люди украинский понимают, им просто сложно говорить».
Пройдаков знает, о чем говорит. Он родился и вырос в Стаханове, городе, подконтрольном самопровозглашенной ЛНР, его первый язык — русский, а полностью на украинский он перешел только после того, как выехал оттуда осенью 2014 года. Артур обратился в Коломыйский горсовет, там ему помогли с рекламой и помещением — и вот он проводит уже третье занятие для своих слушателей.
«Какова мотивация людей, которые приходят ко мне на курсы и хотят перейти на украинский? Лучшая мотивация — посмотреть на политическую ситуацию вокруг себя. Чтобы никто не приходил нас защищать от чего-то мифического, не придумывал абсурдных поводов нападать на нашу территорию», — говорит он.
«Я жил на Луганщине, в Сумской области, в Киеве, теперь здесь. Для меня очевидно, что там, где господствует украинский язык, там господствует другая идеология и объединенная вера в будущее твоего государства… Сейчас у многих русскоязычных людей меняются принципы и стереотипы. Они не хотят говорить по-русски, потому что это приравнивает их к тем русским, которые бомбят наши мирные города и села», — улыбается Артур.
Одна из студенток Пройдакова — 49-летняя Светлана. До войны она жила в Харьковской области, ее городок попал под бомбежки в первые дни вторжения. На западной Украине никогда не бывала: жилье в Коломые нашли с мужем в интернете уже в процессе бегства из родных мест.
«Если бы мы праздновали день победы дома, намариновали бы мяса и пошли на природу», — медленно подбирая слова, по-украински говорит она.
«А тут — приготовили бы местные блюда: банош (кукурузная каша на сметане), полядвицу (копченое свиное филе), голубцы — они тут из квашеной капусты готовятся, а не из сырой, как у нас», — с видимым облегчением дочитывает «домашку» Светлана.
Дома Светлана работала бухгалтером на агрофирме, и украинским, по сути, не пользовалась. Даже английский знала лучше, чем украинский.
Приехала в Коломыю, и поняла, что в украиноязычной среде даже слышать русский на улицах ей немного стыдно и неприятно. Записалась с мужем на курсы Пройдакова, пытаются разговаривать по-украински дома. Сейчас муж нашел работу и на уроки не ходит — «на дистанционном обучении», смеется она, но домашние задания делает и высылает учителю по «Телеграму».
«Я только здесь поняла, что украинский язык люблю с детства. Стыдно, что до этого его не знала. Думаю, в семье будем продолжать общаться на украинском и после войны. Возможно, мы бы к этому и так пришли, — просто война все очень ускорила», — говорит Светлана.
А пока что она старательно повторяет за Артуром Пройдаковым украинские слова. Одна из главных задач, которые он ставит перед своими учениками, — перестроиться на украинское произношение.
«Звук «Ч» в украинском языке твердый. Повторяйте за мной: ніч, піч», — класс хором повторяет. «Ч» практически у всех учеников мягкое, русское. «Ну, уже значительно лучше», — вздыхает Артур.
Спрашиваю у него, как он думает, за сколько времени можно было бы научить правильно произносить слово «паляниця», например, Ольгу Скабееву.
«Да думаю, при должном желании студента за пару занятий можно выправить. Но там же не в произношении проблема, а в психологии и понимании геополитической обстановки в мире. Не в палянице дело», — отвечает Пройдаков.
Что такое паляниця?
Паляница — это такой приплюснутый округлый хлеб из пшеничной муки, но всеобщую известность это слово обрело не поэтому.
Паляниця — это шибболет. А шибболет — это одновременно библейский и лингвистический термин, означающий характерную речевую особенность, по которой можно опознать человека, для которого тот или иной язык — не родной.
Согласно сюжету из Книги Судей, галаадитяне, нанеся поражение своим соседям ефремлянам, опасались, что представители проигравшего колена Израилева смешаются с местным населением и смогут избежать справедливого, по мнению галаадитян, наказания. Посему победители заняли переправу через Иордан и заставляли всех желающих переправиться на другой берег произнести фразу со словом «шибболет» (поток). В диалекте еврейского языка, которым пользовались ефремляне, не было звука «ш», поэтому тех путников, которые произносили фразу на ефремлянский манер — «сибболет», тут же убивали.
«И пало в то время из ефремлян сорок две тысячи», — констатирует Библия.
В годы Второй мировой войны — и это зафиксированный факт — советские солдаты заставляли подозрительных граждан четко произнести слово «дорога». Немцы якобы с таким шибболетом не справлялись: они говорили «тарока», чем выдавали свое происхождение.
Сегодня распространенная в Украине городская легенда гласит, что немало российских диверсантов были разоблачены на блокпостах Вооруженных сил именно потому, что не сумели произнести «паляницю» правильно. Мол, даже русскоязычные украинцы, если напрягутся, то произнести его могут. Русские — ни за что.
«Секрет «паляници» состоит в том, что украинский звук Ы абсолютно отличается от русского. Он формируется в совершенно другой части речевого аппарата, и даже в транскрипции обозначается другим значком. А мягкий звук Ц — это древнее отличие украинского от всех остальных славянских языков. Когда эти два фактора накладываются друг на друга, то для людей, не являющихся носителями украинского, начинаются большие проблемы», — говорит Би-би-си языковед, заместитель директора Института языкознания Академии наук Украины Александр Скопненко.
Украинский русский
Собственно, по проблемам с произношением часто можно определить, что украинский не является для говорящего родным. Отношение к таким людям в украинском обществе неоднозначное. Кто-то отдает должное стараниям говорящего и помогает ему справиться с непокорным языком. Для кого-то это предмет шуток и насмешек.
«Хитом» такого рода «подколок» является сравнивание говорящего с бывшим премьер-министром Украины Николаем Азаровым. Уроженцу Калуги, который большую часть жизни прожил во вполне русскоязычных Москве, Туле и Донецке, украинский давался крайне тяжело. Некоторые слова и фразы, сказанные экс-премьером — да хоть те же «кровосиси», так он как-то назвал кровососов (по-украински пишется «кровосиси», произносится «кровосысы») — до сих пор вспоминаются украинцами со смехом.
Впрочем, политиков, имевших проблемы с украинским, в Киеве хватало и без Азарова. Один из самых известных их представителей — бывший министр внутренних дел страны, долго считавшийся одним из самых могущественных людей Украины, Арсен Аваков.
Многие комментаторы упрекали его в нежелании разговаривать по-украински. В прошлом году Аваков ответил своим недоброжелателям колонкой, в которой заявил, что у России нет монополии на русский язык, а на территории Украины сформировалась особая версия русского, «на которой мы будем читать наших классиков, писать наши книги и петь наши песни».
Можно ли говорить об особом варианте русского — подобно американскому английскому, отвечает языковед Александр Скопненко.
«Отличия русского языка, на котором разговаривают в Украине, от того, который употребляется в Беларуси или России, несомненны. Например, в Украине вместо русского (взрывного) Г повсеместно употребляется фарингальный Г. Вместо русского «что» употребляется «шо». Есть специфические лексемы: например, абсолютное большинство русскоязычных украинцев употребляют слово «буряк», и только единицы называют этот овощ «свеклой», — говорит Скопненко.
«Но этого мало для того, чтобы утверждать о наличии отдельного варианта языка. Для этого он должен быть кодифицирован. Должны появиться словари. Должна быть литература на этом языке. Речь идет о колоссальных многолетних усилиях ученых, писателей, журналистов. А главное — носители этого языка должны осознать свою отдельность от языковой метрополии, развивать именно свой вариант языка и не ориентироваться на правила, установленные языковедческими учреждениями Российской академии наук», — продолжает он.
Искусственно создать и кодифицировать «украинский русский», превратив его в литературный язык, тоже не получится, убежден Скопненко.
Во-первых, говорит он, у каждого литературного языка должен быть свой центр формирования. А русский в Харькове явно отличается от русского в Одессе или Киеве. И какой вариант тогда кодифицировать?
А во-вторых, продолжает он, в литературном языке не может быть десятков вариантов нормы. То есть для того, чтобы говорить о наличии отдельного варианта языка, все носители украинского русского — от простого рабочего до писателя — должны отказаться от «что» в пользу «шо» и от русского взрывного «г» в пользу украинского. А что тогда делать с теми, кто не захочет «шокать», спрашивает языковед.
Поэтому, резюмирует он, ни о каком отдельном украинском русском с научной точки зрения речи не идет, а большинство русскоязычных жителей Украины используют «разговорный русский язык с определенными характерными элементами, появившимися в ней в результате влияния на него украинского языка».
Любить Украину по-русски
Тем не менее, среди украинцев всегда было довольно много людей, считающих, что ни использование украинского в быту, ни умение правильно произнести слово «паляниця» не являются самодостаточными признаками патриотизма или любви к Украине.
Вплоть до последних дней одним из самых захватывающих сюжетов украинской спортивной жизни (раз уж на время военного положения проведение всех спортивных состязаний в стране было заморожено) было обсуждение политической позиции многолетнего капитана украинской футбольной сборной, легенды донецкого «Шахтера» (и питерского «Зенита») Анатолия Тимощука.
До начала войны он, уроженец западноукраинского Луцка, был эталоном патриотизма. Это он выходил на матчи чемпионата мира-2010 в сине-желтой повязке в волосах, выносил украинский флаг на поле после победного для «Зенита» матча за Суперкубок УЕФА, посещал раненых в Донбассе украинских бойцов.
После вторжения России в Украину Тимощук, ныне входящий в тренерский штаб «Зенита», не делал никаких публичных заявлений. И это молчание в Украине слышалось очень громко: местная федерация футбола лишила его тренерской лицензии и исключила из официального реестра игроков сборной — за причинение вреда имиджу украинского футбола.
А едва ли не главным оппонентом Тимощука в публичном пространстве стал еще один бывший футболист сборной Украины, экс-полузащитник киевского «Динамо» и московского «Локомотива», уроженец Хабаровска Александр Алиев. Это он не так давно называл украинский и российский народы братскими, а сейчас — записался в тероборону и регулярно появляется в прямых включениях украинских телеканалов с автоматом Калашникова на плече.
Случай Алиева — не единичен. Немало наблюдателей утверждают, что доля русскоязычных украинцев в Вооруженных силах Украины очень высока, и это, пожалуй, лучший ответ на одну из заявленных целей «спецоперации», инициированной Владимиром Путиным: стремление защитить права русскоязычного населения.
Результаты социсследования группы «Рейтинг» от марта этого года показали, что только 2% украинцев считают, что целью вторжения России была защита русскоязычных граждан Украины.
Иван Сияк, 41 год, бывший копирайтер, сейчас — боец теробороны Киева:
У меня полностью русскоязычная семья. Все известные мне родственники и с маминой стороны, и с папиной, говорят на русском. В моем роду были люди, говорившие на украинском, но я их не знал.
С четырех до двенадцати лет я жил с родителями в Амурской области, они строили БАМ. Естественно, там вокруг был русский язык, я вернулся в Киев сразу в седьмой класс, в украиноязычную школу — ну, и выучил украинский.
У меня по-моему никогда не было украиноязычной девушки. Моя жена, с которой мы живем 15 лет, русскоязычная. Мой сын Нестор, ему семь лет, говорит на русском языке. Практически все мои друзья русскоязычные. В Киеве в заведениях я говорю по-русски, даже когда официанты или продавцы обращаются ко мне на украинском, потому что я знаю, что они меня понимают.
При этом стаж моей работы журналистом, редактором, копирайтером — все, что связано с текстами — больше двадцати лет, и все это время я писал и на русском, и на украинском. В последнее время все чаще на украинском, и никогда это не было проблемой. Часто я даже не могу вспомнить, на каком языке я делал тот или иной проект. Языки у меня абсолютно взаимозаменяемы, хотя мой русский, конечно, лучше за счет того, что я им постоянно пользуюсь.
На войну я пошел добровольцем. Формально я солдат батальона теробороны, фактически — тренер по эвакуации раненых в центре, где обучают солдат и полицейских навыкам тактической медицины.
В медицинское подразделение попал случайно — пошел в военкомат со знакомым хирургом. Его оторвали с руками, я шел «в комплекте». Научился всему, чем я тут занимаюсь, уже здесь, на месте.
Сейчас свои занятия в тренинговом центре я веду на украинском, хотя большинство солдат, которых я обучаю, общаются между собой по-русски. Но я чувствую себя представителем ВСУ и поэтому говорю на государственном языке. Если военнослужащие задают мне вопрос на русском, отвечаю по-русски, конечно.
Русский язык — это для меня просто система получения и передачи информации голосом. Я не строю свою идентичность на русском языке — я политически украинец, который имеет право в частной жизни пользоваться той системой передачи информации, которая ему удобна.
Я согласен с тем, что украинский язык должен быть единственным государственным. Но при этом я считаю, что многие положения языкового законодательства несправедливы к языковым меньшинствам, к которым я себя отношу. Я считаю, например, что невозможность открыть частную школу или садик, где занятия будут на русском языке, — это неправильно, и это ущемляет права русскоязычных.
Еще с 2014 года я постоянно спорил с людьми, которые считают, что это русскоязычные виноваты в том, что Путин напал на Украину, потому что якобы ему нужен был повод — защита нас от притеснений. Я устал это делать и надеюсь, что эта тема будет закрыта, поскольку для войны-2022 были использованы другие, но такие же нелепые поводы — необходимость нас денацифицировать или демилитаризировать.
А разрушение русской армией главных русскоязычных регионов Украины показывает, что ни о какой реальной защите русскоязычных речи не идет и надо меньше обращать внимания на то, что ****** (врет) Владимир Путин.
Навязывать любые решения по поводу языка в будущем своему сыну я не собираюсь. У него, наверно, будет лучше украинский, чем у меня: он три года провел в украиноязычном садике, теперь два класса проучился в украиноязычной школе.
Сейчас он во Франции. Если все будет плохо, возможно, французский станет его родным языком. Если мы победим, я буду жив, и они смогут вернуться, тогда очень может быть, что из-за подъема патриотических настроений в Украине со временем он захочет перейти на украинский язык.
Я понимаю, что положение русского языка в Украине после этой войны ухудшится. Говорить на нем в некоторых ситуациях станет неудобно, неприлично, некрасиво. Вырастет враждебность по отношению к русскоязычным — сто процентов.
Сам я в частной жизни, в быту на украинский переходить не собираюсь. Считаю, что это мое личное дело, я хочу поступать так, как считаю нужным, и не считаю, что использование русского языка делает меня худшим гражданином Украины.
Какое будущее ждет русский язык в Украине? Социолог Алексей Антипович уверенно говорит о «чрезвычайно быстрой, сногсшибательной украинизации Украины».
«Языковой вопрос в Украине, по большому счету, был решен бегством Януковича и путинской агрессией в 2014 году», — говорит он, имея в виду, что именно тогда был дан старт необратимым тенденциям увеличения популярности украинского языка и роста числа сторонников его статуса как единственного государственного.
«Война просто ускорила этот процесс украинизации. Я не знаю, сколько лет в социологическом смысле втиснулось в эти полтора месяца», — говорит Антипович.
А лучшим ответом на языковой вопрос в современной Украине могут служить другие цифры из исследования его группы. Лишь 12% украинцев считают, что языковой вопрос является серьезной проблемой, угрожающей внутренней безопасности и миру в Украине. 67% — (большинство во всех возрастных, географических и языковых группах респондентов) убеждены, что между украиноязычными и русскоязычными гражданами Украины никаких проблем не существует.
При участии Олега Карпьяка
