Николаев обстреливают каждый день. Российские войска уже вплотную подобрались к городу с востока и юга, обратив в бегство тысячи жителей близлежащих деревень.
Наша машина пробирается через пригород этого крупного порта. Раздается вой сирены воздушной тревоги, это — прелюдия к глухому удару справа. Столб дыма в нескольких километрах подтверждает попадание еще одной ракеты.
Мы следуем за фургоном украинского Красного Креста, который пытается спасти хотя бы кого-то из тех, кто попадает под регулярные обстрелы. Теперь люди бегут и из Николаева, повышая статистику этого исторического исхода.
За прошедшие 100 дней прощания стали привычным делом по всей стране, что вовсе не означает, что они перестали бередить душу.
Людмила решила, что пришла пора отправить своих младших детей в безопасное место. Она не может допустить, чтобы они играли на улице под обстрелами.
Она крепко прижимает их к себе до самого последнего момента, когда приходит пора прощаться. Этого она уже не выдерживает. Не в силах смотреть в их уходящие спины Людмила отворачивается и начинает безудержно рыдать. «Я увижу их снова, когда прекратятся бомбежки», — говорит она мне. Но никто не знает, когда наступит этот день.
Николаев был одним из первых городов, на который российские войска напали сразу же после вторжения. Они вплотную подошли к городской черте, но были отброшены. Этот регион является ключевым для российской стратегии по отсечению всего южного побережья Украины.
Если Николаев падет, то путь на Одессу, крупнейший гражданский порт страны, расположенный в 130 км к западу, будет открыт.
Захват Николаева и Одессы позволит российским войскам организовать сухопутный коридор в Приднестровье, самопровозглашенную республику, отколовшуюся от Молдавии.
В последние недели интенсивность атак российских войск резко усилилась. Многие опасаются, что если Кремль одержит победу на Донбассе, он сосредоточит свои силы на юге и снова попытается захватить Николаев.
Губернатор города Виталий Ким сказал мне, что недавние авиаудары на юге были направлены против украинских контрнаступлений. «Николаев, так же как и Херсон с Мариуполем, является триггером для россиян, — говорит он. — Они разочарованы тем, что мы контратакуем. У нас есть за что бороться и есть воля к победе. Это наша земля, и мы сделаем все возможное».
Он стоит возле своего бывшего офиса, здания областной администрации, которое в марте разорвало на части крылатой ракетой. Тогда погибли 36 человек.
Ранее на этой неделе еще два человека погибли после того, как российские войска обстреляли жилой дом и детскую площадку. Сам Виталий Ким прекрасно понимает, с какими опасностями сопряжено его решение остаться в городе.
«Я больше не знаю, что это такое — жить нормальной жизнью. Я бы очень хотел не иметь дела с этой войной, но не могу, — говорит он — Пока что у нас есть только одна цель, и абсолютно все ресурсы — люди, деньги и время — расходуются только на победу».
«Мы держимся»
Жители Николаева проявляют недюжинную стойкость. Подача воды прекратилась после того, как Россия захватила соседний Херсон. За ней стоят длинные очереди, а температура в июне может достигать 30 градусов.
Но люди и тут приспособились. Воду можно набрать на специальных станциях, открытых в каждом районе.
На ежедневные обстрелы почти никто не реагирует. Народ, сидящий на скамейках в парке, как ни в чем не бывало продолжает пить кофе.
По главной улице ездит конная повозка, в которой с удовольствием катаются влюбленные пары.
Да, Николаев стал военной целью Кремля, но не перестал быть для этих людей домом.
Мы едем в деревню в 30 км к югу от города, чтобы увидеть путь отступления армии России в марте. Десятки семей вернулись после того, как захватчики были отброшены.
Староста Наталья Панаший очень хочет показать мне, что она сделала с воронками от бомб.
«Смотрите, я превратила их в цветочные клумбы, — с гордостью говорит она мне. — Слава богу, мы держимся. Иногда я очень боюсь, что меня могут просто похитить и увезти. С другой стороны, я уверена, и я постоянно говорю об этом всем остальным, что им тут не место. Как будто у них нет других дел, кроме как слоняться по нашей земле».
«Да, мы боимся, что русские могут перейти в наступление, очень боимся. Но мы верим, что победа будет за нами», — говорит она.
Неподалеку раздаются взрывы, как мне говорят, кассетных бомб. Я спрашиваю Наталью, не подрывает ли это ее оптимизм? По-прежнему ли она верит в победу?
«Да, да, верю, несмотря на весь этот грохот, — отвечает она. — Мы считаем, что это какой-то пьяный русский стреляет только для того, чтобы нас напугать. Но ничего у него не выйдет».
Все 100 дней, прошедших с начала войны, Наталья одновременно старалась жить как обычно, но при этом пребывала в постоянном страхе. Она признается, что когда я уеду, она наверняка расплачется.
Направляясь к машине, я замечаю, что на дорогах, окружающих деревню, до сих пор видны следы российских танков. Наталья указывает на них и качает головой. «Нет, нет, нет». Однажды российские войска уже были у ее дверей. Она уверена, что они не вернутся.