– Опять новая история? – спрашивает идущий навстречу нам Бэги у своего друга Росто.
– Нет, рассказываю старые. Можешь тоже послушать.
Росто – кладезь историй собственной жизни, накопившихся за 40 лет. Их он оформит в книгу, которую его друзья, согласно данному обещанию, издадут после того, как Росто не станет.
«Когда меня не будет и у меня не будет инструмента вмешаться, вот этой книгой и опытом я смогу продолжать свое дело. Когда меня не будет, я буду даже тогда».
Его существование, по собственному признанию, многих в городе не устраивает: слишком неудобный человек. «Раздражительный». Росто Зарандия – гражданский активист из Зугдиди, выбравший языком своего общения уличное искусство.
«Думаю, когда человек слушает устную речь, он все же ограничен. А когда воспринимает картину – в его голове могут возникнуть множественные синапсы».
То, чем занимается Росто, местные официозы называют вандализмом. И ему это нравится. Потому что в вандализме, по его словам, отражается протест, а не варварство, которое разрушает.
«Вандализм – это идеальное для них понятие, с точки зрения закона, где вандализм – это порча чего-то. Но когда ты на церкви пишешь и рисуешь правду – для меня это не вандализм. Я не думал о том, как называется то, что я делаю. Это просто моя жизнь. Это не развлечение, это не кино об идеальной жизни или герое, который борется со всем и всеми. Здесь приходится переступать через себя и, тем самым, заботиться о других. Представь, люди находятся в своей зоне комфорта, чувствуют себя в ней хорошо, а ты приходишь и вмешиваешься, потому что знаешь, что им точно плохо. И ты им показываешь правду, говоришь следовать за тобой. Но кто тебе верит? Они предпочитают чувствовать себя хорошо в своем «прибранном порядке», довольствуясь собственным ломтиком хлеба».
Наводить настоящий порядок Росто начал давно. Начал со своего района. Писал заявления, чтобы сделали освещение, проложили дорогу, поставили мусорные урны. Но от «бумажек» результата не было. Принесли только пару урн. Одной ночью Росто, не имея кисточек, ватой, натянутой на палку, нарисовал на одной из мусорок Спанч Боба.
«Это было резонансно. А я думал, что делаю что-то криминальное, под светом фар машины, ожидая, что меня вот-вот поймают. Но получилось настолько хорошо, что потом я разрисовал 10 таких урн. Все это разошлось по соцсетям. Кстати говоря, и дорогу потом сделали, и освещение. Я думаю, что творческий подход хорошо доставляет посылы до адресатов. Особенно до ответственных людей».
Ответственные люди в городе часто создают проблемы Росто. Он не раз был оштрафован и проходил по административным делам. Однажды смог убедить суд в том, что вандализм – вовсе не его рисунки, а методы их закрашивания черной краской местной администрацией.
Для своих работ Росто выбирает «резонансные стены», в зависимости от темы, на которую хочет реакции. После самоубийства подростка Луки Сирадзе, шокировавшего всю Грузию, активист не знал, что делать. В тот вечер он плакал на парковке близ здания местного бюро, когда увидел Facebook-пост зугдидского депутата о том, что все должны молиться о завтрашнем дне. Именно это послужило сигналом для действия.
«То, что написал депутат, больше походило на слова митрополита Герасиме. Это не то, что я ожидал услышать от депутата. Меня это разозлило. Я встал и написал на стене «Аминь».
Работы Росто в городе часто закрашивают. Но на это он смотрит одобрительно.
«Если то, что ты пишешь и рисуешь, остро, то это должны стереть. То есть, я ударил туда, куда целился. А рисовать на закрашенном повторно даже приятнее».
Последняя из его закрашенных надписей – «Русня, уе***ай» во дворе дворца Дадиани. Аналогичный призыв появился и в местном скейт-парке.
«Среди русских, которые приезжали во время войны, есть и мои друзья, активисты, представители НПО. Было неприемлемым их встречать здесь, но я им говорил: не переживайте, я за вами присмотрю, если приедете. Я сам приглашал тех, кого знал и кому нужна была поддержка. «Русня, уе***ай» не касается русского человека по признаку национальности. «Русня» в этом случае –оккупант. И если кто-то приезжает и не понимает, что представляет оккупантов – это очень опасно. Опасно, если не будет этой «Русня, уе***ай».
Российская тема периодически становится предметом творчества Росто. К примеру, когда бизнесмен Михаил Хубутия, которого СМИ часто называют «главным грузином России», приезжал в Зугдиди праздновать свой день рождения и юбилей своей школы, он раздал ученикам и учителям айофны. Росто же решил нарисовать поблизости Владимира Путина. Правда, в Тбилиси решили, что авторами портрета главы Кремля в действительности стали местные сторонники Хубутия.
«Всегда есть риск, что кто-то прочитает в твоей работе другой смысл. Но я предпочитаю, чтобы у человека была возможность интерпретации мысли».
Образ Путина был использован и во время акции «Давид Гареджи – это Грузия», организованной ультраправым движением «Альянс патриотов», который не раз уличали в связях с Россией. Росто с друзьями развернул над радикалами шестиметровый портрет президента РФ с украинским и грузинским флагами. Это, говорит активист, было хорошим ответом «патриотам». Теперь для этого же плаката Росто ищет резонансную высоту.
Активизм «зугдидского бунтаря» проявился и за пределами страны. Полномасштабное вторжение России в Украину застало его в Вене. Там Росто оказался на акции украинцев и понял, что может и сам что-то организовать. Он нашел адрес посольства РФ в Австрии. Оказалось, оно находится на одной территории с церковью.
«Это было главным триггером. У меня просто не было шанса не сделать там что-либо. Я буквально напал на них. Ночью на двери написал: «Русский военный корабль, иди на***» и разлил красную краску. Как я был счастлив. Было ощущение, что я дал хороший подзатыльник Путину».
Росто считает, что творческий подход делает его месседжи более обширными. Например, нарисованный священник со словами «Твои слезы притворны» сработал бы не так эффективно, как плачущий крокодил в рясе и с трубой вместо креста на шее.
«Человек тут же сам себя идентифицировал и за час заставил своих людей стереть надпись. Это работает».
Росто не любит «реакционерство» – действовать после того, как что-то уже произошло. Но бездействие его угнетает еще больше.
«Когда я рисую, мною зачастую руководит злость. На что я злюсь? Очень банально – на несправедливость и угнетение людей. Мало что затрагивает лично мое достоинство. Но есть какие-то общие вещи, которые обязательно нуждаются в защите. Возможно, остальные слабы, и ты должен им что-то показать. Возможно, кто-то что-то предпринимает, но им не хватает сил и нужна твоя помощь. Это вечная война. Возможно, я идеализирую и у меня есть свои иллюзии, но я реально нахожусь в войне, уверенный, что меняю свое окружение. И сколько раз я думал уехать отсюда, но не успевал закончить это предложение, как уже строил планы остаться и что-то сделать».
«Городской сумасшедший»
Росто стал много читать, когда ему приходилось прятаться от «Мхедриони» – военизированной группировки Грузии начала 90-х. Только в книгах и снах он мог получать ту свободу, которую хотел. Для этого он специально закрывал глаза.
«В то темное время меня спасли книги».
Страсть к ним была настолько велика, что однажды Росто даже обокрал две библиотеки.
«Никто не заботился о стране и уже тем более о библиотеках. А там были книги, которые я хотел прочитать. Зато в 2010 году я собрал 2 000 книг и отправил их в сельскую библиотеку для вынужденных переселенцев. Думаю, я расплатился за свой грех», – смеется активист.
«Росто сумасшедший» – пожалуй, одна из самых частых фраз, которую он слышит в свой адрес. Но это самая мягкая формулировка. Активисту не нравится, что некоторые расценивают его сопротивление как сумасшествие: когда человек делает что-то новое, неприемлемое для комфорта социума, это создает дискомфорт определенным людям, и его всячески хотят дискредитировать.
«Есть два варианта – или он признает, что сам неправ и ему кто-то указал на правду. Или тот человек просто сумасшедший. Конечно же, проще выбрать второй вариант. Друзья и родственники мягко пытаются сказать мне, что это безумие. Но я не обращаю на них внимания. И даже боюсь. Я боюсь, что мне придется объяснять кому-то, что я не сумасшедший».
Свобода Росто не умещается в границы города. Он периодически ночует в парках, живет в постоянном протесте, оспаривает каждый штраф.
«Я обжалую даже штраф в 20 лари. В этом обществе не принято протестовать, нужно терпеть. Но как я могу экономить время и ресурсы там, где я прав и могу это доказать? Как я могу не беспокоиться о 20 лари, а о 50 лари – беспокоиться? Это вопрос не денег, а достоинства».
В Зугдиди Росто достается не только за его работы, но даже за оранжевые носки. И за любовь к краскам.
«Я разрисовывал коммерческое здание, пекарню. Нарисовал возлюбленных, думающих о десерте. Фоном использовал цвета этой пекарни. Администрация города заставила меня изменить тона, аргументируя это тем, что мой рисунок не подходит городу. Зугдиди провозгласил своим тоном серый. Это город, который боится красок».
Многие местные жители предпочитают, чтобы Росто в Зугдиди не было. Но он убежден, что его работа нужна этому социуму.
«Я уже осознал, что здесь я должен умереть в борьбе. Я принял происходящее как данность. Мне бы не понравилось, если бы я им понравился. Это ведь унизительно, когда социум, который стоит на неприемлемых для тебя принципах, тебя принимает. Это значит, что ты – как они».
Росто убежден: у любого действия есть результат – плохой или хороший. И если бы что-то могло заставить его опустить руки, то это бы уже давно произошло.
«Я настолько пострадал от всего, что рациональнее было бы отстраниться от этого. Но у меня нет такого права. Если я не изменю здесь что-то, тогда у будущего поколения будет меньше шансов что-то поменять. Я могу создать плацдарм для грядущего поколения, который сможет встать на него для продолжения борьбы. Когда у нового поколения будут эти ресурсы, оно быстрее достигнет того, ради чего мы сегодня боремся».
В Тбилиси, говорит Росто, сосредоточено полстраны. В столице – другие ресурсы, много единомышленников. Но в Зугдиди акции обычно собирают человек 30, и одни и те же люди.
«Здесь другие ресурсы протеста. В Тбилиси больше придираются к организаторам, а здесь – ко всем. Когда ты здесь делаешь то, что делаю я, – ты уже автоматически опасен для социума. В Зугдиди не инертное общество, просто, когда человек голоден, его волнует только это. Здесь социальные условия хуже, чем в Тбилиси. Здесь люди другие. У меня всегда была претензия: не воспринимайте провинции как «провинции». Повышение сознания не происходит только грантами. В Тбилиси много ресурсов, много людей делает свое дело. Здесь их мало или вообще нет. И условия здесь сложнее. Поэтому очень важно, чтобы в этом социуме я «размножился». Не чтобы я был один уникальный. Надо, чтобы было много Росто».
