Два месяца назад через многочасовые очереди в Казахстан прорвались около 400 тысяч россиян. Что ждало их дальше? Гостеприимство — но и раздражение местных из-за роста цен и конкуренции за работу. А некоторым предоставился шанс избавиться от бытовой ксенофобии. Би-би-си съездила в Казахстан поговорить с уехавшими и теми, кто встретил их на новом месте.
Еще недавно Дыгыл, оперативник погранслужбы ФСБ на Алтае, не мог представить, что окажется в Алматы и будет работать психотерапевтом онлайн. О службе он мечтал с юности. Вырос в Тыве, поступил в московский Голицинский погранинститут ФСБ. Там получил специальность психолога и в 2014 году отправился защищать границу с Монголией в Алтайском крае. О работе рассказывает сдержанно: занимался «ведением агентурного аппарата со всеми вытекающими».
Оказавшись в системе, Дыгыл быстро понял: «это туфта». «Все построено на трех китах: очковтирательство, шаблонность и формализм. В основном процветают те, кто терпит, не имеет своего собственного мнения, а если и имеет, то молчит». Дыгыл бесился из-за ненужной бюрократии. Как-то спросил полковника, зачем они «занимаются этой херней». Тот ответил: «Лучше нести херню, чем бревно» — мол, работа непыльная.
Уволившись в 2017-м, через пять лет после начала службы, Дыгыл вместе с женой пытался строить бизнес. Параллельно проходил курсы повышения квалификации и в итоге стал работать по институтской специальности — психологом.
Именно жена уговорила его уехать от мобилизации: «Ты мне мертвый не нужен. И детям ты мертвый не нужен».
Дыгыл и сам не собирался «за ленточку»: «Не хотел бы никого убивать и сам бы не хотел быть убитым за идеалы тех, чьи взгляды противоположны моим. Я бы не хотел быть участником этого преступления». С мыслью «за родину надо жить, а не умирать» уехал в Алматы.
К такому выводу пришли и многие его соотечественники. По разным оценкам, после 21 сентября из России сбежали около 700 тысяч, а то и миллион человек. Из них 400 тысяч въехали в Казахстан, говорят в местном минтруда.
«Ваших тут много»
В синюю дорожную сумку 24-летний Магомед Гайсаев сложил в основном книги. Гиппократ, «Этика и общая медицина», «Тайная мудрость человеческого организма» сбежавшего от советской власти во Францию Абрама Залманова, учебники по педиатрии и психотерапии.
С этой сумкой Гайсаев, врач-педиатр из Ростова-на-Дону, 25 сентября сел в поезд до Оренбурга. Через два дня он уже был в степи возле КПП. Тысячи людей ждали своей очереди, разложив на пожухлой траве рюкзаки и туристические коврики. «Вот такая *** [ерунда], парни», — комментировал он видео для друзей.
Магомед выпустился из Ростовского медуниверситета вскоре после начала войны. Устроился участковым педиатром в поликлинику, где принимал детей беженцев из Донецкой и Луганской областей. «Сердце разрывалось на куски, не мог нормально дышать. Как будто воздух сдавливался». А через несколько месяцев и сам стал переселенцем.
За сутки в плацкарте до Оренбурга Магомед познакомился с соседом. Тому уже пришла повестка, и он воодушевленно рассказывал, как пойдет на фронт. Магомед начал рассуждать, что если бы сам поехал, то только «лечить, а не калечить людей». «А я что, еду калечить, что ли?» — возмутился мобилизованный. «Да, вы — калечить. А я не хочу».
Молодой врач едва успел обогнать свою повестку. Когда мать обнаружила ее в ростовском почтовом ящике, он уже из казахстанского Актобе рассылал резюме по чатам для релокации медиков.
Тем же занимались сотни его коллег. Би-би-си поговорила с акушером из Подмосковья, анестезиологом-реаниматологом из центра медицины катастроф в Нижнем Новгороде, семейной парой врачей — психиатром и детским лором из Санкт-Петербурга. Все они сбежали от мобилизации — медики попадают под нее как военнообязанные — именно в Казахстан. Здесь легко подтвердить диплом и работать по профессии.
Рассказать о судьбе новых эмигрантов хочет каждый таксист, в машине которого мы оказываемся. «Ваших тут много. Как отличаю? Вы всегда картой платите, у нас так не принято». В крупных городах, Алматы и Астане, приток россиян действительно ощущается. Заказываем пиццу — курьер рассказывает, как сбежал от мобилизации из Бурятии. Стоим на остановке — маршрут до центра спрашивает, как быстро выясняется, бывший пилот «Аэрофлота» из Башкирии.
Казахстан стал главным направлением для побега по очевидным причинам: наземная граница протяженностью 7,5 тыс. километров, россиян пускают по внутреннему паспорту, можно спокойно жить три месяца, а потом получить ВНЖ.
Для многих это первая, максимум вторая заграничная поездка. Магомед впервые в жизни полетел на самолете из Актобе в Алматы, где нашел работу педиатром. Программист Никита из Бурятии давно мечтал уехать из России, но за всю жизнь успел побывать только в Турции.
Когда Путин объявил мобилизацию, Никита гостил у своей девушки в Еравне — район в 300 км от Улан-Удэ. Думал отсидеться там, но вечером в деревне начались облавы. Выходить на улицу боялся, через окно смотрел, как сотрудники военкомата и полицейские «буквально из постели» выволокли жителя соседнего дома. О повальной мобилизации из Еравны писала и «Медиазона» (причислена властями РФ к СМИ-«иноагентам»).
Первые автобусы с мобилизованными выехали в столицу республики в десятом часу вечера. Колонны шли и утром, когда Никита мчал из Еравны в Красноярск, чтобы успеть на поезд до Петропавловска.
«Здесь я сливаюсь с толпой»
Никита коротко формулирует еще одну важную причину уехать именно в Казахстан: «азиатское население». Бывший оперативник ФСБ Дыгыл прямо говорит, что в Алматы ему комфортнее, чем в России. «Там я чурка. Представитель второсортной национальности. Которые тупые, ничего не умеют. Титульная нация нам все [блага] привезла».
Царившая в системе ФСБ ксенофобия стала для него одним из аргументов в пользу увольнения. Во время учебы — постоянные нападки в адрес представителей нацменьшинств, в том числе со стороны офицеров: «с гор спустились», «чабаны». На месте службы — не лучше. «Казалось бы, Сибирь, Алтайский край, да? Но мне говорили в автобусе: «Подвинься, чурка». По молодости Дыгыл пытался бороться с таким отношением, потом перестал. «Те, у кого внутри эта ненависть, и попадают в жерло войны. И она их уничтожает».
В алматинском такси Дыгыл объясняется по-казахски: водитель принимает его за местного. «Это, как и тувинский, тюркский язык, и я уже что-то понимаю, — объясняет он. — Я здесь сливаюсь с толпой».
Бизнесмен Александр Хапатареев — этнический бурят, уже несколько лет живет на две страны, Россию и Казахстан. Он вспоминает рассказы родственника, который в Москве бегал от скинхедов: «Все думал, не дай бог, прибьют, что будет с мамой?»
На этом фоне объявленная Путиным «денацификация» Украины вызвала у Александра недоумение. Как и то, что «русский мир» должны нести буряты, которым, как он считает, «в Бурятии ничего не принадлежит»: в богатом ресурсами регионе около 20% живет за чертой бедности.
Это не война малых народов, но представители национальных республик едут на фронт и погибают там чаще выходцев из «русских» регионов. Сравнительно малонаселенные Бурятия и Дагестан лидируют по числу убитых: их примерно по 350 человек в каждом регионе. Для сравнения: в Москве, на которую приходится около 8% всего населения страны, — 50 погибших (это подсчеты Би-би-си, «Медиазоны» и команды волонтеров).
- Сотни мобилизованных, офицеры и ВДВ: что известно о потерях России в Украине за девять месяцев войны
Риск погибнуть на войне для молодого мужчины из Бурятии или родной для Дыгыла Тывы в сто раз выше, чем для москвича (оценка доцента Эксетерского университета Алексея Бессуднова на основе данных о погибших и численности молодых мужчин). На 10 тыс. мужчин в возрасте 22-37 лет в Бурятии приходится 28,4 смерти на войне, в Тыве — 27,7, в Санкт-Петербурге — 1,4, а в Москве — 0,3.
Мобилизацию в Бурятии местные назвали «судным днем». «Повестки вручали всем — студентам, мертвецам, людям с инвалидностью», — вспоминает глава фонда «Свободная Бурятия» Александра Гармажапова, которую российский минюст недавно объявил «иноагентом». Вместе с коллегами она помогала землякам выехать, а потом адаптироваться в Казахстане. Ее удивило, что на первую встречу фонда в Астане пришли 60 человек, 59 из которых были этническими бурятами — при том, что в самой республике их только 30%.
Среди уехавших больше этнических бурят, потому что их забирали чаще — многих от повестки спасли русские имена и фамилии. Так считают сами беглецы. «Официального подтверждения этому нет, — подчеркивает Гармажапова, — но то, что в этом убеждены все, показывает общее настроение».
Эти ощущения подтверждает и подсчет Бессуднова. В Бурятии доля погибших с неславянскими именами и фамилиями больше, чем доля неславянского населения как такового. Для этнического бурята риск погибнуть в Украине на 23% выше, чем для этнического русского.
Генетически заложенная функция
Бизнесмен Александр из Бурятии шутит, что с начала мобилизации у него «неожиданно появилось много родственников». С сентября он по несколько раз в день звонит казахским друзьям: «Приехал брат, дядя, племянник, надо прописать». Друзья, не задавая вопросов, регистрируют у себя по три-четыре «родственника».
Просьб помочь — с жильем, документами, контактами ведомств — было так много, что Александр создал телеграм-чат: «Ребят, чем смогу — помогу. С жильем проблемы, но, думаю, найдём варианты для вас. Берегите себя».
В поисках «вариантов» Александр колесит по Астане вместе с Александрой Гармажаповой. Шелтер для уехавших планируют открыть на деньги фонда «Свободная Бурятия», но приютить готовы не только бурят. «Фейс-контроль проводить не будем. Пустим всех».
На один просмотр берут корреспондента Би-би-си. Помещение Александру нравится. Непритязательный частный дом, в комнате со светлыми стенами примерно на 30 квадратов — двухэтажные кровати, общая обеденная зона и ряды шкафчиков.
Менеджер уверяет, что в эту «мужскую комнату» поместится 20 человек, и ведет Александра в соседнюю:
— А это — для девчонок, сюда влезет человек 16.
— Двадцать плюс шестнадцать — это тридцать шесть. Округляем до сорока. Ну, а где 40, там и 50! — радостно подсчитывает Александр.
Так оптимистично он настроен не во всем. Хотя волна бегущих из России схлынула, и он, и Александра Гармажапова опасаются, что место понадобится: второй этап мобилизации не за горами. Российские власти об этом не говорят, но, по прогнозу украинского генштаба, он может начаться уже 10 декабря.
Все переехавшие благодарят Казахстан: не ожидали, что за них здесь так впрягутся.
Олжас, предприниматель из Астаны, называет помощь вынужденным переселенцам «генетически заложенной у казахов функцией». «Бабушка рассказывала, как в 1930-е к ним в деревню привезли ингушей. Первую ночь они сидели буквально в степи, накрывшись ковром. Потом каждая местная семья взяла себе несколько человек. Те удивлялись: пугали, что везут к людоедам, а тут нормальные люди».
Во время сталинских репрессий в Казахстан сослали больше 100 тысяч дальневосточных корейцев, около полумиллиона немцев, десятки тысяч месхетинцев, чеченцев, ингушей, поляков, литовцев — представителей около 60 народов. К середине Второй мировой тут жили больше миллиона «спецпереселенцев» и еще полмиллиона эвакуированных.
Они вспоминали, что местные быстро смекнули: приехавшие — «лишенцы, а не враги», и стали помогать. «Добрый казах в ауле Майбулак, у которого было шесть или семь баранов, постоянно нас угощал», «казахские соседи делились всем, что имели», — рассказывали историкам депортированные поляк и кореянка.
Нынешние переселенцы вызывают у местных не только сочувствие. «Тенге! Ну где, где там буква «э»!? — с сентября казахстанские блогеры пытаются научить россиян правильно произносить название местной валюты. Но главная претензия не в этом — хотя многие признаются, что «слух реально режет».
Россиян обвиняют в росте цен на жилье: по сравнению с ноябрем 2021-го новостройки подорожали на 17%, вторичка — на 27%, а аренда — аж на 54%. Сейчас, судя по сайту с объявлениями «Крыша», в центре Алматы однушку можно снять, в пересчете на рубли, за 40-60 тысяч. Подальше — за 20-30 тысяч. Цены чуть ниже московских, но для местных и приехавших из российских регионов — более чем ощутимые.
Педиатру Магомеду удалось снять в Алматы койко-место в импровизированном общежитии для уехавших от мобилизации. Четырехкомнатная квартира на нижнем этаже пятиэтажки из силикатного кирпича сдается примерно за 60 тысяч рублей. За койку — в комнатах живут по двое — Магомед платит около 11 тысяч.
Местные опасаются и конкуренции за работу: осенью прошлого года через HeadHunter в Казахстане, как писала «Медуза» (СМИ названо властями РФ «иноагентом»), пытались трудоустроиться 17 тысяч россиян, сейчас — около 50 тысяч. В основном это айтишники.
«Работодатели начали косо посматривать на своих сотрудников. Увольняют казахстанца, на его место берут москвича и зарплату ставят в два раза больше [поскольку нанять его считается престижным]. Я понимаю, что казах без понтов — беспонтовый казах. Но боссы, здесь вы перегибаете», — негодует в своем TikTok пресс-секретарь фонда Назарбаева Тимур Асылханов.
По его словам, проблема была и раньше («берут казахстанца и иностранца на одну и ту же должность, иностранцу платят больше»), но стала заметно острее. В серьезные конфликты это недовольство, к счастью, не выливается: в СМИ нет ничего о межнациональных стычках, не слышали о них и собеседники Би-би-си.
«Попытаться благоустроить ад»
В больших городах наплыв россиян видно невооруженным глазом, и это может сбить с толку. На самом деле местная экономика гораздо крупнее соседних, поэтому и беглецы, и их деньги для нее — капля в море.
Вот иллюстрация. В Таджикистане объем денежных переводов из России в нынешнем году достиг 25% ВВП, а в Казахстане — только 1%. В Армении и Грузии россияне разогнали темп роста экономики до 13% и 10% соответственно — а в Казахстане он, наоборот, снизился: волна миграции не смогла компенсировать падение нефтедобычи.
На нефтегазовый сектор приходится около 40% доходов местного бюджета — прямо как в России. И это не единственное сходство. Уровень ВВП на душу населения в двух странах сопоставим: около $10 тысяч в Казахстане и $12 тысяч в России. Для сравнения, в Грузии, Армении и Азербайджане этот показатель находится на уровне $4,5-5 тысяч. В Узбекистане и Кыргызстане он меньше $2 тысяч.
Вот еще одна параллель: в Казахстане есть две столицы — фактическая, Астана, и экономическая, Алматы. И есть депрессивные регионы, рассерженные, что все доходы идут в центры, а сами они живут бедно. Географическое расслоение стало одним из триггеров январских протестов, которые обернулись гибелью двух сотен человек, говорит эксперт центра Карнеги Темур Умаров.
Бытовая экономика в обеих столицах мало отличается от довоенной в России: есть все те же сервисы и бренды. Этим Казахстан, по словам Умарова, сильно отличается от соседнего Узбекистана. Там высокие пошлины ограничивают вход иностранных компаний на рынок, и его делят между собой местные монополии, которые пытаются производить аналоги зарубежных товаров.
Как и Россия, Казахстан — суперпрезидентская республика. Вскоре после распада СССР Нурсултан Назарбаев инициировал референдум о переписывании конституции. Среди прочего, это дало ему право назначать кандидатов на все ключевые посты, от судей до глав регионов. Назарбаеву и его семье приписывают активы на миллиарды долларов, и в Казахстане, и за его пределами. По данным Financial Times, 55% активов в стране принадлежат 162 людям.
Как и в России, власти здесь преследуют оппозицию. Суды разыгрывают «экстремистскую» карту для борьбы с ней и наказывают за «негативную оценку» страны, высказанную в соцсетях.
На январские протесты 2022 года режим ответил частичной демократизацией. Ставший не формальным, как до этого, а реальным президентом Токаев ограничил свои полномочия одним сроком — но продлил его до семи лет. Он обещает сократить полномочия президента, но пока сохраняет контроль над всеми ветвями власти. Внеочередные выборы, на которых он набрал больше 80% голосов, были по сути безальтернативными, за что Казахстан раскритиковали в ОБСЕ.
Казахстан легко «переварит» сбежавших от мобилизации, уверен директор исследовательского центра Talap и зампред одной из трех парламентских партий страны Рахим Ошакбаев. Из 400 тысяч прибывших в Казахстан после 21 сентября 320 тысяч уже выехали, говорят в местном минтруда. По оценке Ошакбаева, в итоге в стране останется около 10-15 тысяч.
Возможно, кто-то вернется в Россию. Но ни один из собеседников Би-би-си на родину пока не собирается. Программист Никита «не горит желанием» ехать обратно по «объективным причинам»: «Не хочу убивать и не хочу умирать». Дыгыл, который раньше мечтал охранять границы России, теперь видит будущее только за ее пределами. Хотел бы увезти детей в США или Канаду, «там перспективы и свобода слова».
Врач Магомед из Ростова-на-Дону тоже сразу понимал, что уезжает надолго. Возвращаться не видит смысла: «Это все равно что попасть в ад и пытаться там все благоустроить».
И все же надеется, что «история на Путине не заканчивается». «Пройдет 100, 150 лет. Рана затянется, и у российского народа будет шанс».
