Кадровый голод. Как война и мобилизация привели к дефициту сотрудников в России

В апреле уровень безработицы в России упал до 3,3% с мартовских 3,5%. И та, и другая цифра — это исторические минимумы. Такой низкой безработицы в стране еще не было.

Для российских властей это повод для оптимизма. В послании Федеральному собранию 21 февраля Владимир Путин гордился, что власти “не допустили просадки на рынке труда” — он, по его мнению, стал более комфортным. Для российского президента это стало подтверждением, что российская экономика справилась с рисками — то есть последствиями развязанной им войны и санкций.

Правда, позже Путин заговорил и о трудностях. В конце марта он упоминал проблемы на отдельных предприятиях и регионах, а в апреле — дефицит кадров.

Но для российских чиновников дефицит кадров стал поводом строить оптимистичные прогнозы, например, о рекордном росте зарплат в реальном выражении.

Действительно в России сейчас хорошее время для тех, кто хочет менять работу или уже находится в ее поисках. Работодатели на фоне нехватки кадров готовы увеличивать зарплаты или предлагать соискателям больше. Открыто и много вакансий в менеджменте: из-за войны многие эмигрировали и им ищут замену, а это возможность добиться повышения на работе.

Но в долгосрочной перспективе дефицит на рынке труда ударит по эффективности российской экономики и производительности. Работодатели повышают зарплату не потому, что люди стали лучше работать, а потому, что работать некому. Многие высококвалифицированные специалисты из страны уехали.

Би-би-си рассказывает, откуда в России взялся кадровый дефицит и как он влияет на экономику.

“Мы находимся в ситуации, при которой безработица низкая не потому, что так быстро развивается экономика, а потому, что сокращается рабочая сила”, — объясняет экономист Рубен Ениколопов.

Одна из главных причин — это демографическая яма, в которой Россия оказалась задолго до начала войны. На рынок труда выходят малочисленные поколения — в 1990-х годах и начале 2000-х годов детей рождалось мало.

“[Начиная] с 2008-го каждый год молодых людей на рынок выходит примерно на 100 тысяч меньше, чем в предыдущий, — описывает тенденцию президент сервиса по поиску работы и подбора сотрудников SuperJob Алексей Захаров. — Если тогда на рынке труда молодежи было полтора миллиона человек, то в этом году — примерно 700 тысяч”.

Другие значимые факторы — мобилизация, крупнейшая волна эмиграции и отсутствие гибкости на российском рынке. Последнее связано с тем, что все участники рынка плохо реагируют на изменения. Работодатели с опозданием повышают зарплаты или предлагают какие-то дополнительные бонусы для соискателей. В стране не слишком развита и система переквалификации сотрудников, поэтому рынок труда медленно реагирует на изменения запросов компаний.

Дефицит людей сохранялся и по состоянию на май, следует из последнего обзора HeadHunter, одного из крупнейших в России сервисов по подбору персонала. Его авторы регулярно оценивают динамику hh.индекса — это отношение среднего числа активных резюме к среднему числу активных вакансий. Это показывает, как меняется уровень конкуренции за открытую позицию, объясняет старший аналитик hh.ru Александр Ильин.

Сразу после 24 февраля hh.индекс резко возрос, что говорит о неопределенности среди работодателей. Они просто не понимали, чего ожидать, поэтому решили заморозить наём. Соискатели же стали активнее интересоваться новыми вакансиями и обновлять свои резюме.

Такая тенденция сохранялась до июня 2022 года, после чего пошла на спад. По состоянию на май 2023 года индекс опустился до минимального значения за период наблюдения с января 2021 года. Это и свидетельствует о дефиците соискателей, в то время как количество активных вакансий только растет.

“Нехватка кадров ощущается абсолютно во всех отраслях, — отмечает Захаров из SuperJob. — Нужны и врачи, и программисты, и учителя — мы не можем говорить, что кто-то более, а кто-то менее востребован”.

Как будет выглядеть ситуация в ближайшее время, представить довольно сложно, говорит директор Центра исследования экономической политики экономического факультета МГУ Олег Буклемишев. “Это очень многофигурная игра с большим количеством неопределенностей, — поясняет он. — Как активно продолжатся мобилизационные мероприятия? Будет ли объявлена новая волна? Как поведет себя государство? Это лишь часть вопросов, без ответов на которые исследователям сложно давать прогнозы».

В апреле Институт экономической политики им. Егора Гайдара зафиксировал крупнейший с 1996 года уровень кадрового голода в промышленности. Опрос бизнеса показал, что трети промышленных предприятий (35%) не хватает сотрудников.

Наиболее остро эта проблема ощущалась в легкой промышленности. Предприятия “просто кричат” об отсутствии средних специальных учебных заведений для подготовки рабочих с востребованными квалификациями, говорил заведующий лабораторией конъюнктурных опросов института Сергей Цухло.

«Рынок после начала санкционной войны фантастически освободился, ушли не только дорогие, но и массовые бренды, которые могла бы заместить продукция российской легкой промышленности, но ее просто некому выпускать”, — цитирует РБК экономиста.

Многие экономисты в начале войны пугали массовой безработицей из-за ухода иностранного бизнеса. Но на деле выяснилось, что уходящие из страны иностранные компании, как правило, продавали свои активы, которые продолжали работать с новыми собственниками.

Кадровый голод — это давняя проблема для российской промышленности, говорит вице-президент по операционному управлению рекрутинговой группы “Анкор” Алексей Миронов.

“Промышленность развивается быстрее, чем рынок труда в этой части, — объясняет он. — Система образования не готовит специалистов в таком объеме, который востребован. Людей с необходимыми знаниями, опытом и компетенциями просто физически не хватает”.

По промышленности частично ударила и мобилизация. Компании рассказывали Би-би-си, что под нее могли попасть редкие специалисты — в том числе в промышленности. Таких специалистов сложно обучить и соответственно заменить.

Многие компании в период мобилизации получали письма с требованием предоставить данные о сотрудниках. В некоторых случаях рабочие с предприятий буквально были мобилизованы в своих цехах.

А вот на рынке топ-менеджеров ситуация противоположная. Массовый уход зарубежных компаний привел к тому, что на рынок труда вышли топ-менеджеры — бывшие управленцы покинувшего Россию бизнеса.

Логичного, на первый взгляд, перехода на сходные позиции в российских компаниях не последовало. Практика показала, что эти специалисты далеко не во всех случаях смогли закрыть образовавшиеся на рынке потребности, говорит Алексей Миронов.

Проблема в том, что требования российских компаний могут не соответствовать тому опыту, который есть у топ-менеджеров из международного бизнеса.

“Люди, которые имеют опыт работы в европейских компаниях, не всегда востребованы в компаниях из Юго-Восточной Азии, Турции, ОАЭ, которые развивают свой бизнес в России. [В этих структурах] топ-менеджеру часто нужно иметь прямой опыт взаимодействия с азиатскими рынками”, — поясняет Миронов.

Миронов называет этот тренд “китаизацией”. “У человека может быть очень интересный международный опыт, который сам по себе ценен, но он все равно не будет востребован компанией из Южной Кореи, Китая или Японии”, — объясняет он специфику тенденции.

В российских же компаниях есть запрос на специалистов с опытом развития бизнеса именно на территории страны — то есть с фокусом на региональный, а не международный рынок.

Для специалистов среднего звена за последний год карьерные перспективы только улучшились, отмечает Рубен Ениколопов. Этот тренд прямо связан с отъездом за рубеж тех людей, которые были “на ступеньку выше”.

Ситуация здесь выглядит как “win-win”: работодатели, которым не хватает управленцев, могут ею воспользоваться. “Но чтобы этот метод не оказался искусственным — когда менее квалифицированных сотрудников “продвигают” вверх и ставят на более высокую позицию — надо компенсировать это дополнительными вложениями в обучение”, — говорит он.

Низкая безработица и быстрый рост зарплат, с одной стороны, открывают возможности для части населения. Но с другой стороны, их закрывают.

Опережающий рост зарплат сейчас наблюдается в госуправлении и секторах промышленности, связанных с военно-промышленным комплексом, — это, например, оптика, электроника, производство готовых металлических изделий.

Это далеко не вся экономика, но даже это в текущей ситуации поможет восстановлению после кризиса — за счет роста потребления, поясняет главный экономист по России Bloomberg Economics Александр Исаков.

Правда, для компаний это грозит сокращением прибыли — бизнес будет меньше зарабатывать, так как больше будет тратиться на персонал, предупреждает Исаков.

Он считает, что у экономики есть резерв — люди в возрасте до 30 лет. В марте в этой группе уровень безработицы составлял 11%.

Экономисты сейчас неохотно строят долгосрочные прогнозы и говорят о том, что будет в будущем. В теории рост зарплат, когда он не подкреплен ростом производительности труда, для экономики негативен: в долгосрочной перспективе такая экономика становится менее конкурентоспособной, так как произведенные товары в ней стоят дороже, чем в других странах.

Потеря конкурентоспособности — это всегда отставание в развитии от других стран. Правда, на Россию тут влияют куда более ярко выраженные факторы, например, санкции, которые ограничивают импорт товаров и технологий.

Да и рост зарплат и карьерные возможности, которые сейчас предлагает рынок труда, имеют двойное дно.

“Но если посмотреть глобально, то это молодые образованные люди, которые раньше участвовали в мировой экономике и по сути могли в перспективе переехать работать в другие страны, — отмечает Рубен Ениколопов. — Теперь же для них снизился потолок того, чего они могут добиться в России. Поскольку экономика не так быстро развивается, то и потолок ниже. Дальше перед ними возникнет вопрос: оставаться или уезжать?”