Феодальные разборки и потеря контроля Путиным. Как можно трактовать мятеж Пригожина?

Спустя двое суток после начала первого масштабного вооруженного восстания в путинской России явно виден урон, которые понесли абсолютно все участники конфликта: от Путина до Пригожина. Контуры приобретений пока не видны. Однако очевидно, что российский общественный консенсус, который подразумевает идею, что Путин умеет балансировать интересы элит и в целом управляет ситуацией, оказался под большим вопросом. Кремль по сути лишился главной своей монополии — на насилие. Это приближает «десятилетия опасной и непредсказуемой России». Как так вышло, Би-би-си спросила у наиболее авторитетных политических исследователей России.

События, развернувшиеся в России в пятницу и субботу, когда основатель ЧВК «Вагнер» Евгений Пригожин объявил о «марше справедливости» на Москву с требованием отставки военного руководства страны, стали кульминацией нарастающего в последнее время напряжения между ним и российским Минобороны. Его мятеж закончился так же внезапно, как и начался — вагнеровцы заняли Ростов-на-Дону и прошли несколько областей в сторону столицы, а затем Пригожин после звонка главы Беларуси Лукашенко внезапно принял решение развернуть колонны.

Такое стремительное развитие событий с последующим разворотом до статуса-кво многими было воспринято как инсценировка, если не цирк. Вместе с тем опрошенные Би-би-си ученые, изучающие политику, и эксперты сходятся во мнении, что это не было инсценировкой. Скорее всего, всё происходившее в последние два дня каким-то образом отражало реальное развитие событий, считает профессор университета Хельсинки Владимир Гельман: «Инсценировать такие события крайне тяжело. Это требует хорошей режиссуры и актерского мастерства от тех участников, которые в других обстоятельствах этого не проявляли».

Решение начать мятеж Пригожин принимал не единолично, а заручившись поддержкой, пусть даже внутри самого коллектива ЧВК, убежден научный сотрудник Университета Принстона (США) Евгений Рощин. Пригожин, бизнесмен и человек с уголовным прошлым, смог построить большую частную военную компанию и набрал туда людей с боевым опытом, напоминает собеседник Би-би-си.

«Очевидно, что какими-то самыми важными подразделениями „Вагнера“ командуют авторитетные офицеры. Заручиться их поддержкой — это уже большое дело для человека из сферы бизнеса и госзаказов. Так что это уже не только личная история Пригожина, но и его поддержка в офицерских кругах», — говорит Рощин, добавляя, что эти офицеры, вероятно, вполне могли иметь контакты в минобороны, разведке и других силах, где люди тоже вполне могут быть недовольны как министром обороны Сергеем Шойгу, так и состоянием российской армии в целом.

По мнению Гельмана, подтолкнуть Пригожина начать мятеж мог стать недавний указ Шойгу о том, что все добровольческие формирования, воюющие в составе довольно разношерстной российской военной группировки в Украине, должны подписать контракт с Минобороны. Указ министра вызвал резкое неприятие Пригожина, и комментируя его, тот заявил, что «никто из бойцов ЧВК „Вагнер“ не готов идти по пути позора, и поэтому никто заключать договоры не будет».

«Для Пригожина был крайне неприемлем вариант, если бы он лишился своей автономии, а подконтрольные ему части [ЧВК „Вагнер“] передали бы под управление Минобороны. Он бы в этом случае лишился значительной части своих ресурсов и своего политического влияния», — говорит Гельман.

Впрочем, если мятеж Пригожина был продиктован желанием отстоять за собой созданную им структуру, то ему это, вероятно, не удалось, отмечает политолог, — как сообщил вечером в субботу Кремль, часть вагнеровцев, не участвовавших в мятеже, подпишут контракты с минобороны.

Своим мятежом Пригожин артикулировал запрос, который давно назревал в разных кругах российского общества: что «специальная военная операция» в Украине, как ее продолжают называть российские власти, больше не может продолжаться в том виде, в котором она идет сейчас, считает профессор Шанинки и политический философ Григорий Юдин. Сам этот запрос собеседник Би-би-си сформулировал как «так дальше нельзя».

«Пригожин комбинирует куски разных дискурсов. Это может быть как радикально милитаристский дискурс — так дальше нельзя, давайте начнем воевать всерьез, организованно и агрессивно, так и более миротворческий дискурс — так дальше нельзя, нужно вести переговоры, тем более раз оказалось, что воевать мы не умеем», — объясняет Юдин.

При этом, по его мнению, называть действия Пригожина попыткой обозначить запрос на окончание войны пока рано, он лишь обозначил нарастающий в российском обществе скепсис по поводу того, что продолжающееся почти полтора года вторжение России в Украину действительно идет согласно плану, и что Путин знает, что делает.

«У людей разное представление о том, в чем ошибка Путина, — говорит Юдин, — Кто-то считает, что это все не надо было начинать вовсе, кто-то считает, что нельзя так воевать. Кто-то считает, что нельзя воевать с такими военачальниками. Но он полтора года продолжает заниматься одним и тем же, рассказывая людям какие-то сказки. И общее настроение — все, хватит, так больше нельзя. Пригожин это и артикулировал».

В начале своего «марша» на Москву наёмники ЧВК «Вагнер» почти беспрепятственно вошли в Ростов-на-Дону и, как объявил Пригожин, захватили там военные объекты, включая штаб Южной группировки войск. Затем они прошли колонной несколько российских областей, также не встретив серьезного сопротивления.

«Если бы в России была организованная и централизованная армия, и эта армия была бы там, где ей положено быть, а не на территории соседнего государства, то, конечно, ему бы кто-то воспрепятствовал», — рассуждает Юдин.

Наиболее боеспособные силы, которые могли бы дать отпор ЧВК «Вагнер», сейчас находятся на линии фронта, а оставшиеся в России силовики оказались неспособны оказать отпор идущим на столицу вооруженным людям на танках, соглашается Гельман.

«Осталась полиция с легким вооружением — сопротивляться движению танков они не в состоянии. Теоретически есть Росгвардия, но она заточена на борьбу с массовыми беспорядками, а не на то, что против них поедут танки. И оказывается, что к такому развитию событий просто никто не был готов», — объясняет он.

Отсутствие какого-либо серьезного отпора со стороны российской регулярной армии отмечает и политолог Екатерина Шульман: «Значит, армия никакие города не охраняет. Она, как выясняется, границу тоже не охраняет. Жители Белгородской области могут многое об этом рассказать. Правоохранительные органы предпочитают смотреть в другую сторону. На защиту легитимной власти не вышла ни одна живая душа».

Опасность ситуации проявилась не в том, что кто-то поддержал мятежников, а в том, что никто оказался не готов публично защищать статус-кво, говорит Гельман. Представители российских элит и местных властей, по его мнению, проявили себя пассивно: «Никто особо ни на чьей стороне не выступал. Понятно, что после выступления Путина были заявления в его поддержку, но в инициативном порядке никто за него особо не высказывался. Ни мэры городов, ни главы регионов никак себя не проявили — что-то происходит на их территориях, они выражают беспокойство, просят всех держаться подальше от событий, но никаких политических шагов с их стороны не было».

Впрочем, нельзя говорить о том, что мятежникам не было оказано совсем никакого сопротивления, отмечает Юдин. Сам Пригожин заявлял, что вагнеровцы сбили несколько вертолетов ВКС России, но никакого подтверждения этой информации со стороны российского руководства не было. Сообщалось, что экипажи этих вертолетов погибли, но и эта информация официально не подтверждена. О потерях среди личного состава не стали упоминать ни Путин, ни Кремль, ни Минобороны.

«Если кто-то погиб, то это военные. Военные гибнут на полях сражений уже полтора года, и это, по большому счету, никого не волнует. Трудно рассчитывать, что гибель гораздо меньшего количества военных [если это действительно имело место быть], всерьез кого-то покоробит, кроме их родных и близких», — объясняет Гельман, почему российское руководство ничего не сказало о потерях в результате событий последних дней.

«ВКС России, наверное, не очень нравится, когда их пилоты вылетают бомбить непонятно кого на российской территории, их сбивают, и об этом никто не говорит. Я думаю, что многим пилотам это сейчас не нравится, но у ВКС сейчас нет никакого рычага давления на эту ситуацию», — говорит Юдин.

Все произошедшее стало свидетельством глубокого упадка российского государства, считает Гельман. В случае с ЧВК «Вагнер» Россия отдала на аутсорсинг частному лицу значительные ресурсы, и продолжала снабжать его этими ресурсами на протяжении многих лет, говорит ученый. «В принципе, сплошь и рядом государства передают свои ресурсы на аутсорсинг ЧВК. Правда, обычно эти ЧВК действуют где-то далеко за пределами этих государств, и обычно предполагается, что государства эти ЧВК контролируют», — добавляет он.

«А в сегодняшней России ЧВК „Вагнер“ вышла из-под контроля государства, стала с ним конкурировать и даже попыталась диктовать ему свои условия», — резюмирует Гельман.

Что было обещано Пригожину в обмен на решение развернуть свои силы от Москвы и уйти в палаточные лагеря, пока неизвестно. «На каких-то условиях государству удалось избежать участи того, что ЧВК возьмет государство под свой контроль. Но это тревожный сигнал для функционирования государства», — предупреждает Гельман.

Мятеж Пригожина обличил феодальный характер российской «военной машины», показал, что военные подразделения в России не представляют собой единую систему, в отличие от других современных армий, говорит Юдин: «Армия России — это феодальная армия, состоящая из дружин. В ней есть разные элементы — ЧВК, формирования типа кадыровских, подведомственные корпорациям и регионам. У Пригожина — одна из таких дружин. Между феодалами всегда происходят какие-то внутренние конфликты».

Сначала эти конфликты удавалось регулировать непублично, потом они стали приобретать все более агрессивный характер и в конечном итоге вылились в наиболее радикальную форму — мятеж, продолжает Юдин.

Помимо этого, мятеж стал подтверждением другого факта, который, по мнению философа, уже был заметен в российском обществе: что монополия на насилие постепенно уходит от государства. «Дезинтеграция монополии на насилие уже была очевидна, хотя сейчас она, конечно, стала более радикально очевидна. И этот распад монополии на насилие еще большее количество народу своими глазами пронаблюдало», — говорит Юдин.

Проиграли в этой ситуации все участники конфликта, считает Гельман: «Путин продемонстрировал, что ситуация в стране на какое-то время вышла из-под его контроля, что он не управляет страной в полной мере. Пригожин не смог добиться своих целей, и его поставили на место».

Он также отмечает, что российское военное командование — Шойгу и Герасимов — никак не проявили себя в сложившейся ситуации, «чем глубоко дискредитировали себя в том числе среди своих подчиненных».

Юдин отмечает, что конфликт между Пригожиным и российским руководством еще рано считать урегулированным: «Мы знаем, что получил Путин (мятеж был остановлен, — прим. Би-би-си), но мы не знаем, что получил Пригожин. А Путин был не в том положении, чтобы что-то Пригожину диктовать. Поэтому вполне вероятно, что он получил по крайней мере что-то».

По мнению политолога Николая Петрова, Путин после событий этих выходных стал выглядеть слабее в глазах общества: «Пригожин — не фрик, а человек, за которым, наверное, стоят очень серьезные силы. И вот эти самые силы, которые выступают за эскалацию войны, по сути дела, могут праздновать победу».

Евгений Рощин предположил, что мятеж Пригожина стал свидетельством того, что в российском обществе происходит раскол элит, а армия получила в нем если не статус самостоятельного актора, то проявила себя как значимого игрока: «Конкуренция за доступ к ресурсам существует во всех режимах. Путин и администрация президента сумели построить систему „кормления“ без острых конфликтов основных игроков. И тут человек буквально из ближнего круга так демонстративно бросает вызов всей системе и идет ва-банк. Для меня это индикатор того, что раскол в силовых элитах обостряется. Пригожин его сейчас артикулировал».

Раскол элит и ослабление Путина может привести к «смутному времени», как это не раз бывало в истории России после неудачных войн, предупреждает британский эксперт по безопасности Эдвард Лукас.

«Возможно, нам предстоит около десяти лет или даже больше иметь дело с очень опасной и непредсказуемой Россией. При этом не будет даже той поверхностной определенности, которая у нас есть, пока Путин остается у власти».

Военный мятеж Пригожина — вероятный предвестник того, что «долгое государство Путина» может оказаться не таким уж и долгим.