«Кошка тоже будет драться за своего котенка». Почему маньякам помогают их родственники

Уралец Владимир Ческидов 14 лет назад похитил девушку, сбежать от него ей удалось только в конце июля этого года. По ее словам, все это время мужчина не выпускал ее из дома, избивал и насиловал. Мать Ческидова жила в том же доме, но ничего не делала, чтобы спасти девушку, и, судя по всему, даже помогала сыну скрывать пленницу от глаз соседей. Би-би-си поговорила об этом и других случаях, когда люди покрывали зверские преступления своих родственников-маньяков, а иногда и участвовали в них, с клиническим психологом.

— Я ей задавала вопрос: «Почему у тебя дома всегда завешаны шторки прям наглухо?» А она отвечала: «У меня сын, у него глаза больные».

Так про 72-летнюю Валентину Ческидову, жительницу челябинского поселка Смолино, рассказывает ее соседка. Сына женщины, 51-летнего Владимира Ческидова, в начале августа арестовал суд в Челябинске, после того как стало известно, что он 14 лет назад похитил девушку и на протяжении этого времени удерживал ее у себя дома. Вместе с ним в доме проживала его мать.

Покинуть этот деревянный дом со ставнями нежного голубого цвета, окруженный синим забором, Екатерина (ее фамилия в СМИ не называется) смогла только 30 июля этого года. Она разыскала свою сестру, а затем обратилась в полицию. По ее словам, она познакомилась с Владимиром Ческидовым в 2009 году на железнодорожном вокзале в Челябинске — ей тогда было 19, ему 37.

Как пишут местные СМИ, Екатерина с сестрой родились в неблагополучной семье и выросли в детском доме. Когда Ческидов после знакомства предложил Екатерине поехать выпить к нему в гости, она согласилась. В «гостях» она провела 14 лет — и сбежала, когда у Ческидова на фоне употребления спиртного обострилось психическое расстройство (какое именно, неизвестно), его госпитализировали, и он не закрыл дверь на замок.

Все эти годы Ческидов держал Екатерину взаперти в своей комнате, регулярно избивал и насиловал, а из комнаты выпускал только для работы по дому, пределов которого она не покидала никогда, рассказала девушка следователям. По данным РИА Новости, в самом доме при обыске нашли порнографию, фаллоимитаторы, «приспособления для удержания человека в неподвижном состоянии» и деревянный намордник.

Как писали в местных СМИ, Екатерина сообщила следствию, что когда Ческидов уходил из дома, то пристегивал ее к балке (по другим данным, к батарее) и заклеивал скотчем рот. В последнее время, по ее словам, мужчина злоупотреблял алкоголем. Екатерина также рассказывает, что была не единственной пленницей Ческидова — в сарае на территории дома он держал другую девушку, которую в результате возникшей ссоры убил, ударив ножом в голову. Во дворе дома Ческидовых действительно обнаружили останки еще одной девушки. По версии следствия, уралец убил ее в 2011 году.

Ческидову в итоге предъявили обвинение в похищении человека, убийстве и изнасилованиях. Он признался во всем, кроме последнего — по его словам, девушку он не насиловал, а все было «по любви». Когда судья зачитывала решение об аресте, Ческидов, хмурый мужчина с осунувшимся лицом и тяжелыми бровями, расплакался.

Валентину Ческидову, маленькую женщину в очках, тоже обвинили в похищении человека. На заседании по избранию меры пресечения, стоя в клетке для подсудимых в черном платье с белым узором, она держалась бойко, вину не признавала и продолжала настаивать на невиновности своего сына, которого в прессе уже нарекли «челябинским маньяком».

«Они жила у нас по своей воле, у нас все двери были открыты», — говорила о сбежавшей девушке Ческидова журналистам в зале суда. «Она жила как королева. Пристроилась к моему сыну, не работала, ничего не делала», — продолжила рассказывать женщина, садясь в машину после судебного заседания. Следствие просило суд арестовать женщину, но судья не стал этого делать и освободил ее из-под стражи в зале суда.

Действительно ли Людмила Ческидова считала, что Екатерина живет с ее сыном по своей воле и может в любой момент уйти, неизвестно, но, судя по всему, женщина понимала, что посторонним людям девушку лучше не показывать. Все соседи Ческидовых, с которыми смогли поговорить приехавшие в Смолино журналисты, сказали, что Екатерину никогда не видели.

Соседка Надежда Ивановна рассказала «Комсомольской правде», что общалась с Ческидовой около десяти лет — по ее словам, женщины дружили и иногда ходили друг к другу пить чай. Как утверждает Надежда Ивановна, она единственная, кто был у Ческидовых дома, но даже она никогда не видела Екатерину, хоть и знала о ее существовании — Людмила рассказывала ей, что у сына есть девушка.

От просьб Надежды Ивановны познакомить ее с девушкой Владимира Людмила отнекивалась и всегда выгоняла сына из гостиной, когда подруга приходила на чай, вспоминает она. Кроме того, по словам собеседницы КП, Ческидова всегда подолгу не открывала дверь: «По 10 минут ее не было, все тапочки надевает. Я ей говорю: ты что там, шубу что ли надеваешь?». По словам Надежды Ивановны, раньше с ними жил и Николай Ческидов — муж Людмилы и отец Владимира. Он умер пять лет назад от инсульта, и он тоже все знал о Екатерине, уверена собеседница КП.

Сама Людмила Ческидова жила в Смолино давно, но мало с кем общалась, рассказала журналистам другая ее соседка: «Мы общались только чисто случайно, увидимся — остановимся, поговорим». Она вспоминает, что Ческидовой практически никогда не было дома, она постоянно уезжала на какие-то встречи или концерты — «с утра уже на остановке».

По словам соседки, Ческидова всегда хорошо и со вкусом одевалась: «Сидит такая в шляпке, я ей говорю: „Ты куда такая нарядная?“. На концерт в челябинскую филармонию». Она вспоминает, что часто видела Ческидову с сумкой на колесах. «Все время с тележкой. Я ей говорю: „А куда это ты все время с тележкой?“. За продуктами», — вспоминает соседка.

За едой Ческидова ездила в место, куда из других магазинов свозили продукты с истекающим сроком годности и продавали их там по дешевке. Раньше она работала фельдшером акушерского отделения, но в последнее время жила на пенсию. Уже после ареста сына она призналась «Комсомольской правде», что «жила в нищете, на пенсию 13,5 тысячи рублей, последнее отдавала».

Что сын Ческидовой не работает, соседка не знала. Людмила не особо распространялась о нем, и в целом вела себя отстраненно, чтобы «не было лишних вопросов»: «Как человек она немного странноватый. Были моменты, когда она уходила от ответов и старалась замять разговор, если ей задавали неудобные вопросы».

По словам Надежды Ивановны, Владимир тоже был странным, часто по кругу повторял одно и то же. «Но при этом всегда здоровался, говорил: „Здравствуйте, тетя Надя“», — вспоминает она. Другая соседка Владимира не видела вообще, а Ческидова на ее вопросы отвечала, что сын постоянно в командировках.

Ческидова постоянно оберегала сына, вспоминает соседка. Когда тот был ребенком, мать не выпускала его играть с другими смолинскими детьми. Он учился в местной школе и до пятого класса, по ее словам, «вроде был нормальный»: «Наверное, болезнь не проявлялась в острой форме тогда, лишь в подростковом возрасте она стала проявляться». В СМИ публикуют разные данные о том, сколько классов проучился Владимир: то ли его выгнали из школы после восьмого класса за чрезмерную агрессивность, то ли он смог окончить 10-й класс.

«Она его прятала, она же доктор, она же знает. Видимо, какие-то лекарства ему доставала, ограничивала его в общении с другими детьми, чтобы он не проговорился. Единственный сын, любая мать будет своего ребенка оберегать и защищать до последнего вздоха. Это природа. Кошка тоже будет драться за своего котенка», — заключает соседка.

В историях, когда женщины начинают помогать своим мужьям и сыновьям совершать зверства или как минимум покрывать их, как, вероятно, было в семье Ческидовых, есть общий знаменатель — в таких случаях речь обычно идет об очень закрытых семейных системах, говорит клинический психолог со специализацией в криминальной психологии Евгения Смоленская. Причем в таких семьях не обязательно может быть два человека — в семье Ческидовых, например, долгое время жил и отец, напоминает она.

«Очень характерная особенность таких семей с маньяками — они живут как бы в своем мире. Никто из соседей туда не приходит, а если приходит, то глубоко в дом не заходит. Они закрыты, и никто не знает, как они живут, — объясняет она Би-би-си. — В таких условиях, естественно, понятия о норме стираются. Члены таких семей в некотором смысле сами изобретают, что есть норма, а потом, если происходит что-то криминального характера, то это долго не опознается, как что-то ненормальное».

Соседи описывают Владимира Ческидова как нелюдимого с детства человека. У него, очевидно, есть психические нарушения и проблемы с социальной коммуникацией, выстраиванием и поддержанием нормальных отношений с людьми. Не ясно только, насколько глубоки эти проблемы, и каков именно диагноз, говорит Смоленская: «Но безусловно семья, в которой он вырос, во многом сделала его таким». Возможно, у Ческидова были какие-то врожденные психические особенности, но семейная система, в которой он жил, и ее закрытость могли способствовать формированию патологической личности, объясняет она.

У Людмилы Ческидовой, возможно, тоже есть психические отклонения, проблемы с эмпатией и с установлением нормальных отношений с людьми, но адаптивных способностей у нее больше, чем у сына, и в целом она «посохраннее», поэтому она чаще показывается в социуме, считает психолог. По ее мнению, из рассказов свидетелей следует, что Ческидова, выходя на люди, пыталась сделать из себя некую «витрину», лучшую версию себя и своей семьи.

«Она изобретает в своей голове картинку, и потом рассказывает людям только ту часть, что ей нравится: у сына есть девушка. Она, по сути, ходит и говорит окружающим: „У нас все хорошо, мой сын очень хороший“. Все остальное для нее не актуально. Страдания человека она не понимает. Если бы она понимала, у нее и сын, наверное, такой не вырос бы», — считает психолог.

У таких людей могут быть большие проблемы как с осознанием себя, так и с понимаем чувств и интересов других. Им может быть сложно, а иногда и практически невозможно быть обычными людьми, которые могут находиться с кем-то в теплых длительных отношениях, делиться личным, продолжает Смоленская: «То, что у людей называется дружбой, близостью, таким людям это не удается».

У Владимира Ческидова, хоть он в силу своих особенностей не мог построить нормальную жизнь в социуме, сохранялись обычные человеческие потребности — быть любимым, нужным и замеченным, но реализовать он их не мог, рассуждает психолог: «И у него появились извращенные способы строить отношения — привязать женщину и организовать с ней какой-то контакт».

Людмила Ческидова действительно могла искренне верить в придуманную ею версию того, что происходит в ее семье, и рассказывать ее другим людям без какого-либо внутреннего конфликта. «Возможно, она испытывала какую-то тревогу и понимала, что происходит что-то ненормальное, — продолжает Смоленская, — Но что с этим делать, по-прежнему неизвестно. Пойти и пересмотреть всю свою систему координат, да еще и сына полиции сдать?».

Вероятно, Ческидова могла предположить, как окружающие отреагируют на то, что девушка сына живет у него на привязи, поэтому не знакомила ее ни с кем и не говорила людям каких-то вещей, говорит психолог: «Но у меня сложилось впечатление, что она сама для себя придумала картинку, что девочка довольна, что девочке даже повезло, потому что она из неблагополучной семьи и они ее типа подобрали. Что сын — хороший человек, что она сама никуда не хочет выходить».

Людмила Ческидова из тех женщин, у кого очень искаженное представление о человеке, с которым они живут, — о своем ребенке, продолжает Смоленская. «Она обожает своего сына, выдумывает его светлый образ с детства. Он всегда замечательный, слабенький, которого надо понять и которому надо помочь. Она не видит сына тем человеком, кем он есть, и что бы он ни делал, ее представление о нем не меняется. Это как будто только подкрепляет ее видение, что он слабый и особенный. И даже социальную изолированность сына она видит не как проблему, а как фичу: не гуляет с плохими компаниями, не пьет, не курит, скромный, дома сидит, дурью не мается».

Буквально этими же словами Ческидова описала своего сына журналистам КП, когда те пришли к ней домой 3 августа, уже после его ареста: «Мой сын был на виду всю жизнь. Он непьющий, некурящий, никого в жизни не обидел: ни маму, ни папу, ни девушку. У нас в поселке друг друга все знают, и знают, какой мой мальчик. Я вообще удивлена, как можно что-то плохое сказать про моего сыночка?».

Впрочем, по словам сбежавшей от Ческидовых Екатерины, пил он как раз-таки сильно, а по мнению Смоленской, алкоголизм не мог не сказаться на его поведении.

— Ну как тебе не стыдно?! Ты почему так на меня обозлен?! Бессовестный ты! Ты почему так ко мне агрессивно относишься?!

— Потому что с меня требуют трупы!

— А я его не брала, твой труп! Я его не ем! А ты сказал, что я котлеты ела, бессовестный!

Этот жуткий диалог происходит на допросе в кабинете следователя между матерью и сыном. Мать, пожилая женщина в платочке на голове, чуть не плачет и, то и дело срываясь на крик, говорит, что «отвечает за четыре ведра». А сын, ссутуленный мужчина в куртке, которая ему чуть великовата, спокойным голосом говорит ей: «Значит ты четыре ведра искромсала. Вот и показывай».

Это семья Спесивцевых осенью 1996 года. Под «четырьмя ведрами», которые Людмила Спесивцева, по утверждению ее сына Александра, «искромсала», они имели в виду расчлененные тела жертв. А под «котлетами», которые мать отрицает, что ела, очевидно, имеются в виду котлеты из человеческого мяса.

Спесивцевых задержали случайно — сантехники позвонили в их квартиру в панельной девятиэтажке в Новокузнецке, чтобы проверить трубы, а после того как 26-летний Александр Спесивцев отказался открыть дверь, вызвали милицию. В квартире милиционеры обнаружили расчлененный труп и еще живую 14-летнюю Ольгу, которая позже умерла в больнице, но успела перед этим дать показания.

Ольга рассказала, что в квартиру Спесивцевых она попала с двумя подругами. Одну из них он убил сразу и заставил оставшихся девочек расчленять ее тело. Потом он много дней пытал их и насиловал, а также заставлял есть останки подруги. Затем он убил вторую девочку — и заставил Ольгу расчленять и ее. Мать Спесивцева варила из останков суп, который маньяк потом заставлял Ольгу есть, рассказала девочка.

Всего Спесивцева обвинили в 19 убийствах, доказать следствию удалось только четыре из них. Спесивцев до сих пор продолжает считаться одним из самых страшных маньяков новейшей России — серийным убийцей, педофилом, насильником и каннибалом.

Как рассказала Ольга, в квартиру их с подругами привела мать Спесивцева, которую девочка во время допроса называла то «бабушкой», то «бабулькой» — на той момент ей было чуть менее 60 лет. По ее словам, мать, а также старшая сестра Спесивцева проживали в той же квартире и знали обо всем, чем он занимается. В суде мать призналась, что сама заманивала жертв в квартиру, где ее сын потом издевался над ними и убивал, а затем помогала ему избавляться от трупов.

У Спесивцева уже была диагностирована шизофрения, и суд в итоге отправил его на принудительное лечение в психиатрическую больницу закрытого типа. Его мать Людмила в итоге получила 13 лет лишения свободы, а сестра избежала наказания, так что ее причастность к преступлениям брата или к их укрывательству судом не установлена. В конце 2000-х Спесивцева вышла из колонии, и они с дочерью переехали в один из поселков в Кемеровской области.

В диалоге с сыном в кабинете следователя Людмила Спесивцева проявила себя как обиженная мать, говорит клинический психолог Смоленская: «Я столько для тебя сделала, так тебя любила, принимала, а ты, неблагодарный, хочешь меня в чем-то обвинить». По ее мнению, Спесивцеву не так волнует суть проблемы — что она расчленяла трупы убитых сыном людей, и фокусируется она лишь на том, что ей самой кажется несправедливым: «Я тебя так любила, а ты меня в чем-то обвиняешь».

«Спесивцев с ней разговаривает холодно, потому что привык, что ему все должны. Его мать таким и воспитала: он же особенный, ему и сейчас все должны помочь. А ты, мать, зачем в моей жизни? Вот для этого», — описывает Смоленская его ход мышления.

Это, продолжает она, крайне потребительское и хищническое отношение к людям, которое прослеживается не только у маньяков и убийц, но и в целом характерно для психопатического типа личности. Во многом такое потребительское отношение воспитывается в семье, «особенным» отношением к ребенку, говорит Смоленская. В итоге к матери Спесивцев относится точно так же — потребительски.

Как и Ческидовы, Спесивцевы были семьей закрытого типа. Николай, муж Людмилы и отец Александра много пил, и в итоге супруги развелись. Александр Спесивцев рос нелюдимым ребенком и плохо себя вел — рисовал на стенах в подъезде, портил лифт, воровал из почтовых ящиков газеты и журналы. Соседи жаловались на него матери, но та всегда вставала на защиту сына и оберегала его ото всех. Близко с ними никто не общался.

При этом психолог подчеркивает, что в случае со Спесивцевым нельзя все списывать только на мать. Сам Спесивцев был нездоров как с точки зрения психиатрии, так и был признан невменяемым по юридическим критериям, из-за чего так и не понес уголовной ответственности за свои преступления. Но как и в семье Ческидовых, обстановка в семье Спесивцевых располагала к формированию психических отклонений, говорит психолог.

В таких закрытых семейных системах люди необязательно вырастают маньяками, но почти всегда — психопатичными, продолжает Смоленская: о ребенке могут заботиться, а он будет считывать это как послание о собственной исключительности. Мать транслирует своему ребенку, что он особенный и уникальный, а дальше все может развиваться либо через призму слабости — «ты у меня слабенький-хиленький, я буду о тебе заботиться, не сдам тебя милиционеру, а уберу за тобой труп», либо через призму нарциссического обожания — «он не мог похитить девушку, он вообще ей оказал невероятную честь, подобрав ее», объясняет психолог.

Людмила Ческидова и Людмила Спесивцева проявляли свою материнскую любовь одинаково в одном: они относились к сыновьям как к особенным и исключительным — «я не могу тебя оставить одного, я тебя буду поддерживать, я тебя пойму любого», говорит Смоленская. «Это абсолютно нарциссическая история, когда они своего реального ребенка не видят, а видят картинку, продолжение своих фантазий о материнской любви. И они с этими воображаемым персонажем живут, и что бы он не творил, умудряются в силу своих особенностей психики объяснить, почему это не черное, а белое».

Бывали случаи, когда соучастницами преступлений мужчин-маньяков становились не матери, а жены или сожительницы. «Мужчина на кризисы в семье обычно реагирует дистанцией — пойду с мужиками на рыбалку, пойду пить или вообще уйду из семьи. А женщины в неблагополучных обстоятельствах как будто остается внутри этой ситуации, и если она с ней не справляется, то это находит отражение и последствия в ее отношениях с ребенком или партнером, от которого она не может уйти», — объясняет Смоленская, почему соучастницами маньяков, упоминаемых в тексте, становились именно женщины.

В конце 1980-х годов интеллигентного вида мужчина в очках подходил к молодым девушкам в центре Москвы и предлагал им сняться в кино. До этого Валерий Асратян был дважды судим за изнасилования несовершеннолетних, причем оба раза провел в колонии лишь по нескольку лет и освобождался условно-досрочно.

Жена Асратяна выгнала мужа-педофила из дома, после чего он познакомился с другой женщиной — Мариной Агеевой. Она была матерью-одиночкой и воспитывала 14-летнюю дочь Татьяну. Отец Татьяны ушел из семьи, когда выяснилось, что девочка страдает рядом серьезных психических расстройств. Асратян с Агеевой и Татьяной стали жить вместе, причем в скором времени мужчина стал спать не только с матерью, но и с ее 14-летней дочерью. По данным следствия, мать была в курсе происходящего.

Благодаря диагнозу Татьяны Асратян получил возможность приобретать по рецепту в аптеке сильнодействующие снотворные и психотропные препараты. Их он под разными предлогами давал девушкам, с которыми знакомился на улицах Москвы, представляясь режиссером, и которые соглашались пойти на «кинопробы». Асратян приводил их к себе домой, насиловал, а затем выводил из дома и оставлял в разных местах, причем девушки из-за препаратов не могли ничего вспомнить. Позже Асратян начал убивать своих жертв — на его счету два доказанных убийства.

Марина и Татьяна в это время также присутствовали в квартире — убирались в ней, кормили девушек, которых Асратян иногда держал у себя по несколько дней, стирали за ними белье и вещи, рассказывал маньяк на допросе. Кроме того, иногда он брал Марину и Татьяну с собой в центр города, чтобы знакомиться с девушками. Тогда они представлялись съемочной группой, и девушки верили ему более охотно.

Одна из девушек в итоге смогла опознать местность, где проживал маньяк, благодаря чему его удалось задержать. Асратяна признали виновным в 17 изнасилованиях, двух убийствах и шести покушениях на убийство. Он был приговорен к расстрелу. Его сообщница и сожительница Марина Агеева получила 10 лет колонии, а Татьяна была признана невменяемой и избежала наказания.

Аналогичный срок — 10 лет колонии — за соучастие в преступлениях мужа и их укрывательство в 1983 году получила эстонка Пилле Ханни. Ее муж, Йоханнес-Андреас Ханни, убийца, насильник и каннибал, был арестован, но так и не был осужден, так как покончил с собой в следственном изоляторе.

В 2008 году Ханни выпустила книгу «Я любила хищника», в которой объясняла свою очарованность мужем тем, что он в один момент был «чрезвычайно добрым и нежным», а уже в следующий мог стать «жестоким и вдумчиво холодным». «Любовь, — рассуждала в своей книге Ханни, после тюремного срока сменившая фамилию и уехавшая в Финляндию, — должна быть смиренной. И, главное, чувствовать всем своим существом, что ты готов отказаться от всего ради того, кого любишь».

Общий знаменатель в подобных историях, — женщины крайне уязвимы, они чувствуют себя слабыми и неполноценными и хотят защищенности, чтобы их кто-то выбрал, объясняет Смоленская. Чувство защищенности они могут увидеть в мужчине, который демонстрирует покровительственное поведение, говорит, кому что делать, и совершает «маскулинные вещи», продолжает психолог, отмечая, что насилие такая женщина тоже может считывать как проявление силы.

«Асратян при этом — нарциссичный психопат, у него все нормально с интеллектом, но у него глубокая личностная патология. Он хищник-потребитель, который использует абсолютно всех людей как инструмент. И тех девочек, которых он насиловал и убивал, и сожительницу вместе с дочерью», — говорит психолог.

Такие люди, как Асратян, хотят чувствовать собственную силу и контроль над людьми, и такие ощущения им дают слабые, одинокие и чувствующие себя беззащитными женщины, какой, вероятно, была Марина Агеева, рассуждает Смоленская. Когда мужчина начинает совершать преступления, и женщина оказывается в них втянутой, то она может не уходить от него по ряду причин — из-за принуждения, шантажа и угроз совместной уголовной ответственности, продолжает психолог.

«Но они могут рассуждать и так: „А куда я пойду, я что, в этот ад вернусь?“ Ад собственного одиночества для них субъективно хуже, чем помогать достойному, как они считают, человеку», — говорит она, добавляя, что такие уязвимые женщины, которые долго жили в одиночестве и в итоге нашли мужчину, могут просто руководствоваться страхом быть брошенными. «Но для этого, конечно, требуется способность искажать реальность», — отмечает Смоленская.

Такими женщинами движет их же беспомощность, потому что для того, чтобы заявить на своего мужчину, который совершает зверские преступления, в полицию, требуется субъектность, продолжает собеседница Би-би-си: «Для этого нужно называть вещи своими именами: „Мой мужчина насильник, убийца, это недопустимо“. Это очень проактивная позиция, а эти женщины так не могут. Они могут даже понимать, что происходит, но для того, чтобы что-то с этим сделать, им может не хватать собственной взрослости и субъектности».

«И эти беспомощные женщины могут до бесконечности подстраиваться под насилие и в свой адрес, и в адрес своих детей. Но не принимая ответственности, не принимая решений, ничего не меняя на уровне поведения — такой в некотором смысле паразитический образ жизни подставляет им подножку. И они буквально втягиваются в криминал», — резюмирует Смоленская.