«Он был одним таким на все наше поколение». Журналисты Би-би-си вспоминают Алексея Навального

C Алексеем Навальным я познакомился в 2005 году, когда после успеха грузинской «революции роз» и первого украинского Майдана в России тоже начали активно появляться молодежные движения и в политику пошли те, кто прежде ей не интересовался.

Тогда в подвале особняка на Пятницкой, где находился партийный офис «Яблока», в маленьком кабинете за соседними столами работали молодые Навальный и Илья Яшин. Журналистка, а затем главный редактор журнала The New Times Евгения Альбац собирала в те времена молодых политиков у себя на квартире у метро «Белорусская», где им читали лекции по мировой политике, политологии и теории режимов уже состоявшиеся политики и экономисты вроде Гарри Каспарова и Сергея Гуриева.

Меня как журналиста сначала на эти тусовки не пускали, но после начала моей работы в The New Times мы все близко подружились. Однажды поздно вечером в пятницу, после сдачи очередного номера журнала в типографию мы сидели этой небольшой компанией друзей за ужином в кафе, и когда Навальный впервые рассказал про идею своего антикоррупционного проекта «РосПил», тогда еще никто не понимал, какой успех и популярность принесет ему эта работа.

На фоне российских бюрократов, разговаривающих с населением чиновничьим новоязом, который без словаря иногда и не разобрать, Навальный первым начал говорить с избирателями просто и с юмором. Его умение шутить над собой, властью, друзьями и коллегами — такого раньше никогда не было в российской политике и в обозримом будущем вряд ли будет.

Впереди была учеба в Йеле, создание ФБК, многочисленные обыски и аресты, мэрская кампания, по образцу которой теперь пытаются строить свои кампании все оппозиционные политики, суды по делу «Кировлеса» с долгими вечерами в вагоне-ресторане и шутками Навального над судьей Сергеем Блиновым. Блинову и самому, кажется, очень нравился подсудимый, что не помешало ему дать Навальному первый срок. Тогда его, правда, быстро заменили на условный.

Сегодня я потерял друга, которого знал почти 20 лет, а миллионы людей в России — надежду на нормальное будущее. Умение Алексея вселять в людей надежду, даже когда он находился уже в далекой колонии, было его удивительным талантом. И совсем не хочется верить в то, что мы больше так никогда и не услышим его фирменное: «Привет, это Навальный».

2005-й год, я тогда переехал из Саратова в Москву, работал в «Коммерсанте», сидел в углу, всех боялся. Писал заметку про некий конфликт жильцов и застройщиков в неведомом мне районе столицы. «Наверное, надо позвонить какому-то эксперту?» — робко спросил я. «И позвони, — отвечали мне коллеги. — Есть такой активист, Навальный фамилия, комментирует — огонь. Запиши телефон».

2007-й год, в центре Москвы ОМОН разгоняет и избивает участников «Марша несогласных». Навальный смело идет во главе колонны, шутит даже. Я тогда впервые на него так посмотрел: «А ты ведь политик, большой причем».

Какие-то частые созвоны, перешучивание в твиттере сложно сейчас расфасовать по годам. И постоянное ощущение очень большой силы с его стороны. Мы ровесники, он был одним таким на все наше поколение.

Декабрь 2011-го, впереди огромные митинги за честные выборы. Моя жена отвезла в спецприемник передачку для своего получившего 15 суток приятеля. И тут в окне здания она увидела Навального, задержанного на той же акции на Чистых прудах. «Вождь, куда выходить, на площадь Революции или на Болотную?» — крикнула она ему самый актуальный вопрос тех дней. «Да пофигу, — отвечал «вождь». — Вы, главное, выходите».

Навального начали преследовать, он начал буквально коллекционировать уголовные дела против себя. Думаю, если считать с административными, я слышал больше десятка его выступлений в жанре «последнее слово».

Поздняя осень 2020-го, мы ждем Навального в берлинской гостинице, он даст нам интервью после своего отравления. Он, худющий, зашел в холл — и тогда мы первый раз в жизни с ним обнялись.

17 января 2021 года, мы летим тем самым рейсом «Победы» из Берлина в Москву. Навальный попросил журналистов не трогать его в полете, а сам сидел рядом со своей Юлей и смотрел мультфильм «Южный парк». По прилете его задержали, больше я его живым не видел. Все мои слезы сегодня о тебе и твоей семье, которая в прямом эфире несколько лет наблюдала, как тебя убивают, а потом домучивают.

Когда я начала работать в журналистике, в 2014 году, Навальный уже безоговорочно был оппозиционером номер один в России. Позади были политические дела «Кировлеса» и «Ив Роше». Последнее через много лет власти используют как предлог для отправки Навального в тюрьму, откуда он уже не вышел.

Позади была и мэрская кампания 2013 года — первые для меня большие выборы, когда я уже сама получила право голосовать. Сами выборы я, 19-летняя студентка, провела в роли наблюдателя на одном из участков в Москве — с подачи все того же Навального. На нашем участке он почти победил казавшегося непотопляемым Сергея Собянина. Те выборы, на которых оппозиционер почти добился второго тура, кажется, до сих пор остаются самой интересной кампанией последних лет.

С 2017 года, работая корреспонденткой Би-би-си, я видела Навального постоянно. Митинги, встречи оппозиции, бесконечные суды по уголовным и административным делам — даже не сосчитать, сколько раз мы сталкивались с Навальным в зале заседаний. Помню, как на одном я, тогда еще совсем юная журналистка, снимала его на дурацкое приспособление — держалку для телефона, которая напоминала руль от болида. У меня долго хранилось видео, на котором Навальный замечает этот странный девайс и начинает от души смеяться, показывая пальцем в камеру.

Юмор Навального — это то, чего с его гибелью всем нам будет очень не хватать. Он умел реагировать с иронией, кажется, на любое событие в мире — в том числе на свое отравление боевым ядом. Шутил над собой, соратниками, политическими противниками. Еще одно воспоминание: уже после его возвращения в Россию очередной суд (кажется, это было заседание по делу об оскорблении ветерана) я освещала вместе со своим мужем, журналистом Financial Times. Когда мы вдвоем появились в зале заседания, Навальный засмеялся и сказал что-то вроде: «Ну и местечко для свидания вы выбрали, ребята!»

Отношения Навального с журналистами — вообще тема для отдельного разговора. Последних часто обвиняли в том, что они относятся к оппозиционеру не как герою новостей, а приятелю. Самого Навального — в том, что тот якобы слишком суров к журналистам и часто их критикует. Наверное, такие обвинения были неизбежны. В первую очередь потому, что политика ярче, чем Навальный, в последние 15 лет в стране не было.

Сегодня я много думаю о нашей последней встрече. Она случилась 22 февраля 2024 года. Тогда Навального судили прямо на территории ИК-2 во Владимирской области по делу о краже донатов, которые якобы присваивала себе команда оппозиционера. Прямо посреди заседания, которое мы с другими журналистами смотрели по телевизору из тюремного здания, началось историческое заседание Совбеза, на котором Владимир Путин интересовался у приближенных, что делать с Украиной.

Ближе к вечеру, в перерыве, я решила сходить непосредственно на заседание — чтобы это сделать, надо было сдать телефон и паспорт. Когда я дошла до столовой, где шел суд, процесс еще не возобновился. В итоге картина: в небольшом коридоре у зала стою я, Навальный в робе, адвокаты и человек двадцать силовиков — приставы, сотрудники колонии, какие-то важные гости из Москвы. «О, Фохт, ничего себе! А ты здесь что делаешь?» — Навальный себя вел так, как будто мы случайно столкнулись на улице в Москве.

Его тогда очень интересовало, хорошо ли слышно его выступление в зале, где шла трансляция. Я рассказала, что слышно хорошо, но в тот день повестку заседания перебила трансляция Совбеза, где обсуждалось признание независимости оккупированных Донецкой и Луганской области. «Что-что там случилось? Ну-ка расскажи!» — Навальный как будто забыл о том, что он на процессе, который может отправить его в колонию на много лет. С вниманием слушали и силовики.

В этом эпизоде, мне кажется, вся суть Навального. Судьба страны, судьба россиян всегда волновала его больше, чем его собственная судьба. Поэтому, я думаю, он и решил вернуться в Россию, пережив попытку покушения на свою жизнь.

Однажды я встретила Навального на улице. Ковидное лето 2020 года, я катаюсь на самокате по набережной Москвы-реки, больше особо пойти некуда. И тут сбоку радостный крик: «Зотова!»

Разворачивая самокат, я ожидала увидеть кого-то из друзей или коллег, но на тротуаре стоял Алексей Навальный, а рядом Юлия, одетые в спортивное, для бега. Мне, журналистке, привыкшей бегать за спикерами и мучительно им дозваниваться, было очень приятно, что это он заметил меня, а не я его.

Мы поболтали пару минут и разошлись. И потом я много раз возвращалась мыслями к этой ничего не значащей встрече: как к одному из последних дней, когда все было — по сравнению с поджидающим нас будущим — хорошо.

И полномасштабного вторжения в Украину еще не произошло. И я еще живу в родном городе, и в голову не приходит, что через пару лет придется уехать в Ригу. И Навальный еще не отравлен «Новичком», не сидит в ШИЗО, а бегает трусцой по московскому парку. Даже голосование за путинские поправки к конституции пока не случилось.

И еще это был последний раз, когда я видела Алексея Навального живым.

А вот общались мы с тех пор еще много раз. Когда Алексея посадили, я стала писать ему письма. Сначала — Почтой России. Потом электронные, из эмиграции. Я привыкла делать мысленную пометку: вот эту новость надо Алексею написать, ему понравится, вот про это точно ему расскажу в следующем письме. Я рассказывала, как учу латышский (Алексей очень меня за это хвалил) и как на подоконник рижской квартиры прилетает чайка, а я ее кормлю (он в шутку предлагал ее поймать и съесть). «Твое письмо прошло цензуру. Все остальные письма этой недели ее не прошли, а твое — да, — писал Алексей осенью 2023 года, когда к нему перестали пропускать письма от родных. — Это означает, что в твоем письме нет планирования преступлений, как в остальных. Ну что я могу тебе сказать? Стыдно такой быть. Взрослый уже вроде человек, а преступление не планируешь», — шутил он с высоты своего последнего, гигантского, 19-летнего срока.

Каким-то краешком мозга я все еще составляю очередное письмо Алексею в тюрьму. Я пока не могу перестать.

Алексей Навальный мертв.

Недавно он был жив, улыбался из одного из самых мрачных мест на земле — колонии за полярным кругом, шутил, писал остроумные посты, давая своим сторонником веру, что темные времена пройдут, а люди в России смогут достойно жить.

Он давал веру миллионам, что за мраком наступит свет, а сегодняшний Кремль — это пароксизм страшной тоталитарной системы, которая, умирая, хочет утащить за собой в могилу все живое.

Политик Алексей Навальный сделал себя сам вопреки этой системе. Он стал настоящим и, возможно, единственным публичным политиком в России, который мог называть вещи своими именами: воровство — воровством, жуликов — жуликами. Он находил и публично показывал доказательства своим словам.

Алексей — полная противоположность кремлевским политикам. Он  не подчинялся приказам, не боялся угроз, поступал в соответствии со своими этическими принципами, отвечал за свои слова.

Путь от обычного популярного ЖЖ-расследователя, который вскрывал поразительные схемы коррупции в госкорпорацияx, высвечивая суть выстроенной Путиным экономической системы — держать население в нищете, сказочно обогащая «своих», до главного публичного политика в России был длиною в 15 лет.

Благодаря собственному таланту, знаниям и упорству смог расследовать, доказать и объяснить, как в России случилась такая социальная расслоенность: как сверхбогатые и силовики держат страну в нищете.

«Коррупция в России охватила все сферы жизни… Коррупция — это не абстракция. Она в буквальном смысле залезает в карман каждого из нас», — говорил Навальный.

Эта была главная «скрепа» российской власти.

Кремль почувствовал угрозу. Источник рассказывал, как во время московских мэрских выборов 2013 года эфэсбэшники очень долго искали на него компромат, темные пятна, но так ничего и не смогли найти. А потом сказали: «А он нормальный парень, этот Навальный, может, нам такой и нужен, пойду теперь за него голосовать». Вероятно, это и был первый настоящий приговор Алексею.

Кремль не прощает, когда «свои», системные силовики начинают ориентироваться на нормальных людей.

Теперь Алексей умер. Так или иначе убит системой.

Жизнь Алексея — редкий в России пример гражданина и политика, который смог поверить сам и убедил огромное количество людей, что Россия создана для людей, которые в ней живут, а не для системы подавления человечности, символом которой стал Кремль.

Алексей — публичный политик, который смог артикулировать свою политическую позицию, следовать ей, отдать за нее свободу и в конце концов жизнь.

Он отдал жизнь, чтобы обнажить систему, чтобы миллионы увидели ее настоящее лицо.

Теперь другие придут, чтобы ее поменять.