«Выживешь — будешь супер-орк в сияющих доспехах». История российского заключенного, сбежавшего с войны в Европу

Имя героя этого текста изменено по соображениям безопасности. Би-би-си известны его полное имя и позывной. В распоряжении Би-би-си есть копии контракта военнослужащего и его приговоров, другие документы, подтверждающие, что он рассказывает про свои жизненные обстоятельства, а также фото и видео, которые он снял за тот месяц, что был на фронте.

Предупреждение: текст содержит описание сцен насилия.

Ранним утром 2 октября вереница бойцов одной из рот «Шторм V» пробиралась через лесопосадку в районе села Макеевка Луганской области. Группу из 35 штурмовиков, которые за две недели до этого приехали на фронт прямо из колоний со всей России, возглавлял 42-летний Андрей. Это было их первое боевое задание.

В четыре утра солдат подняли в лагере у села Площанка. Командование приказало выдвинуться на десятикилометровый марш к позициям. Зачем, никто не объяснял — задание пообещали выдать «на месте».

Настроение у группы было хорошее; в пути некоторые шутили и смеялись. Андрея это сильно злило: «Я на них *** <ругался>, затыкал. Какого-то все командира из себя изображал…». К концу этого дня многих из тех, на кого он «газовал» и кому «втирал дисциплину», уже не было в живых.

Дорога заняла три-четыре часа. За это время многие солдаты, каждый из которых тащил на себе 30-40 килограммов снаряжения, уже выбились из сил. К позициям они пришли на рассвете.

Бой начался сразу же — неожиданно для всех. Украинские военные открыли по вчерашним заключенным огонь из минометов, пулеметов и автоматов. Бойцы оказались на передовой впервые: они не понимали, откуда по ним стреляют и, главное, что им делать — никакого конкретного задания от командования они так и не получили.

— Мы еще такие веселенькие были, все было как игра. Кто-то начал кричать: «Прыгайте в окоп, мудаки! Вы чего там стоите?», — вспоминает Андрей.

Группа, которой руководил Андрей, сразу же рассыпалась. Сам он прыгнул в окоп — там с «ужасом в глазах» сидели его сослуживцы, которые в составе другого отряда ушли на позиции на сутки раньше. Еще два бойца укрылись возле траншеи. Пока Андрей пытался спрятаться в окопе (один из сидевших там штурмовиков от страха никак не мог подвинуться), прямо на этих двоих сбросил гранату украинский дрон. Андрея, успевшего залезть в окоп, моментально контузило. На его глазах одному из сидевших у окопа сослуживцев оторвало голову. Второго сильно «посекло» — он полз на карачках весь в крови, грязи и осколках.

В тот момент Андрей начал осознавать, куда именно он согласился поехать: «Я понял, что это *** <ужас>***<нецензурное междометие>», — рассказывает он.

Биография Андрея не похожа на судьбу типичного российского заключенного, поехавшего на войну в Украине. Он родился в центре Москвы в начале 1980-х в семье родителей-инженеров. «Ни одного сидевшего родственника, ни одного человека, у кого меньше двух высших образований. Псевдоинтеллигентская московская история», — рассказывает он. В жизни семьи всегда присутствовал «легкий флер военщины»: по мужской материнской линии все родственники служили.

90-е семья пережила «нормально», хотя Андрей и помнит, как таскал домой из школы продукты, которые туда в качестве гуманитарной помощи привозили из США. Родители тогда были рады развалу СССР и «топили за Ельцина», хотя сейчас, под влиянием ТВ, взгляды поменяли: жалеют «о развале великой страны» и поддерживают вторжение в Украину.

Андрея выгоняли из школы четыре раза — за хулиганство. Под давлением родителей он поступил в Московский институт химического машиностроения (сейчас известен как МГУИЭ), но вылетел со второго курса, не сдав сессию, и в начале нулевых ушел в армию.

Отслужив в Кантемировской дивизии, Андрей вернулся в Москву и занимался «ерундой». В те годы его сильно интересовали компьютерные игры. Вместе с друзьями они создали команду по Counter-Strike и выигрывали чемпионаты страны и СНГ. Через 20 лет, отправляясь на войну, Андрей будет думать, что опыт игры в «стрелялку» поможет ему на фронте, вспоминает он с иронией.

Другой важной частью жизни Андрея было фанатство. Еще в начале нулевых он вступил в «Гладиаторов» — одну из самых известных фанатских группировок («фирм») «Спартака». Тогда в моде был «английский стиль» — хулиганы выискивали по барам болельщиков других команд и избивали их. Потом начались выезды на кулачные бои в лес, но к тому моменту от фанатства Андрей уже отошел (хотя за «Спартак» болеет до сих пор).

Политикой в те годы Андрей, по его словам, не интересовался совсем. При этом он не отрицает, что разделял близкие фанатам правые, а порой и откровенно неонацистские взгляды. И тут же вспоминает, как вместе с друзьями ездил протестовать к посольству Югославии, в 1999-м, когда войска НАТО начали операцию в этой стране, а еще недолгое время участвовал в «Идущих вместе» — движении, из которого выросли «Наши», прокремлевская молодежная организация.

В 2005 году Андрей первый раз оказался в Амстердаме и после этого начал торговать наркотиками. Команда под его руководством завозила в Россию по земле из Голландии марихуану. Его главной страстью была даже не сама по себе продажа наркотиков, а контрабанда как таковая. Он с гордостью рассказывает, как один раз завез в Москву 50 килограммов «травы» в металлической конструкции — «суставе», которым обычно крепят ковш к экскаватору.

«Это больное преступное мышление. Оно либо есть, либо его нет. Это как вирус, ты не можешь из одной категории в другую перейти. Я, к сожалению (или к счастью), таким родился. Нужно больным быть, чтобы найти этот „сустав» от экскаватора, потом забить его травой, заварить, закрасить, отправить в Россию. Там растаможить, разгрузить, разварить… Это применение мозга, интеллекта», — с гордостью рассказывает Андрей.

К 30 годам Андрей стал долларовым миллионером, купил первую квартиру. Ни одну из его схем таможенники так и не раскрыли. Но в ноябре 2010 года его сдал силовикам товарищ. Андрея арестовали, когда он вез в Москву десятки килограммов марихуаны в «доме на колесах» (наркотики прятали в газовых баллонах в плите на кухне трейлера). Так он получил первый срок. Его осудили по «народной» статье 228 за покушение на сбыт наркотиков в особо крупном размере.

Изначально Андрею «корячилось лет 13». Он продал ту самую квартиру, на которую заработал торговлей наркотиками, и дал силовикам взятку. Они обещали, что Андрея посадят не больше чем на пять лет. Суд дал семь.

После приговора — за еще одну взятку, в 10 тысяч долларов — удалось договориться, чтобы Андрея не отправляли в колонию. Вместо этого он провел весь срок в хозотряде в московском изоляторе Лефортово — там работал в библиотеке, рисовал иконы. Мужчина надеялся, что в Лефортово сможет познакомиться с «интересными людьми», а еще туда было удобнее возить передачи его родителям, объясняет он.

В 2016 году Андрей вышел по УДО. Почти сразу же на него вышли те же силовики из Управления по контролю за оборотом наркотиков МВД России, что поймали его в первый раз, и предложили ему стать «решальщиком» — брать взятки у «барыг», которых они поймали на сбыте наркотиков.

Андрей согласился. Его официально устроили в МВД в качестве «агента под прикрытием» — однажды даже заплатили премию. Проценты от взяток он получал в биткоинах. Денег хватало, чтобы особенно ничего не делать. Андрей много тусовался, особенно в московском клубе «Газгольдер». Там познакомился с будущей матерью своей дочки.

Постепенно из простого посредника Андрей превратился в дельца, который по поручению силовиков продавал изъятые наркотики (прибыль делили пополам). Это было рискованно — иногда Андрею приходилось перепрятывать закладки, на след которых вышли силовики из других ведомств. Летом 2021 года во время одного из таких заданий, на которое он поехал с тестем прямо с рыбалки, его и задержали второй раз.

Приговора Андрей ждал в СИЗО в Капотне — там его и застало вторжение России в Украину. Он вспоминает, как многие арестанты уже тогда обсуждали, что зэков могут отправить на войну. Андрей, хоть и хотел оказаться на воле, в это не верил и думал: «Кто в здравом уме будет вооружать зэков?»

Чтобы добиться более мягкого приговора, чем стоило ожидать рецидивисту-наркоторговцу, Андрей пошел на сделку со следствием и сдал силовикам одного из сотрудников МВД, на которого работал (это подтверждается приговором, который есть в распоряжении Би-би-си). В декабре 2022 года его приговорили к 7 годам тюрьмы. Но в колонию Андрей опять не поехал — снова удалось договориться об отправке в Лефортово.

В этот раз в изоляторе мужчина не задержался — летом 2023 года он попытался передать информацию о том, что происходит в Лефортово, на волю. Но записку перехватили. В наказание администрация отправила Андрея в колонию во Владимирской области.

Он думал, что как «профессиональный зэк» сможет наладить отношения и с администрацией, и с другими сидельцами. В итоге на «приемке» в колонии его несколько часов пытали зэки, сотрудничающие с руководством (на тюремном сленге их называют «козлами»).

«Раздевают догола, ставят в „растяжку» (поза, когда заключенный стоит с расставленными ногами и руками на стене — Би-би-си) и *** <бьют>. Сильно. Часа четыре-пять», — вспоминает Андрей. Пока его избивали и угрожали ему «анальным изнасилованием», он твердил лишь, что хочет «поехать на войну». Именно через «козлов» эту просьбу заключенные передают администрации колонии, которая дальше решает вопрос с региональным военкоматом.

По словам Андрея, среди тех, кто идет воевать из колоний, есть «идейные», «насмотревшиеся пропаганды» зэки (хотя многие такие «пассионарии» уехали на войну еще по призыву Евгения Пригожина). Он рассказывает, как некоторые знакомые ему зэки с нетерпением ждали, когда смогут «резать уши» украинцам и «*** <осуществлять насильственные действия> их».

Но, по его мнению, в основном заключенные едут на фронт по одной из трех причин (или всем сразу): чтобы скорее оказаться на воле, за деньгами и приключениями.

«Зэк всегда думает, что он умнее всех. Он думает, что будет всех *** <обманывать>. Что всех убьют, а он вернется к мамке с баблом, Героем России», — объясняет он тюремную логику. Себя Андрей относит как раз к этой категории — для него главной была мотивация скорее выйти из тюрьмы.

На прямой вопрос «понимал ли, что едет участвовать в оккупации соседней страны и убивать людей?», Андрей, подумав, отвечает так:

«Я не затачивался на все это. Я думал, что как-то меня пронесет, чтоб никого не убивать. Я не хотел никого убивать… Моральный компонент? Он меня как-то не очень тревожил. Я не политик. Оккупация, не оккупация… Меня всегда интересует технический момент: вот есть дорожка, я по ней пойду. Вижу путь, не вижу преград».

В середине сентября 2023 года Андрей в кабинете начальника колонии подписал контракт на год. Своей рукой он словом написал, что едет служить на «один» год. О том, что на самом деле заключенных из армии больше не отпускают, он узнал сильно позже.

Утром 15 сентября Андрея погрузили в автозак и привезли в лагерь под Владимиром, где ему вручили золотую зарплатную карту Сбербанка (каждый месяц на нее исправно присылали 200 тысяч рублей). Сотрудник ФСИН в торжественной обстановке выступил перед будущими бойцами с речью, в которой говорил: «Сынки, не подведите! Давайте! Мы вам шанс дали!».

Затем заключенных на самолете отправили на один из аэродромов в Подмосковье. Для многих из них это был первый полет в жизни. В тот же день их другим самолетом увезли на базу под Воронежем. А оттуда тем же вечером — на полигон в районе села Рогово в оккупированной части Луганской области. Их распределили в роту «Шторм V» — в такие подразделения заключенных отправляют все последние месяцы (V — сокращение от слова «витязи», объясняет Андрей). На фронте их чаще всего называют «вэшками».

У отряда Андрея было и свое собственное название — «Фиксики», в честь персонажей одноименного мультфильма. Формально «Фиксики» входили в состав 752-го полка, который базируется в белгородских Валуйках.

На полигоне зэков готовили 12 дней. Инструкторами в основном были мобилизованные и такие же бывшие заключенные. Ничего из того, чему тогда учили новых бойцов, им в итоге не пригодилось, признается Андрей. На подготовке он проявил себя «адекватно» — благодаря этому его и назначили командиром группы, которая на рассвете 2 октября вышла в свой первый бой из лагеря в Площанке.

После того как в первом бою на глазах Андрея убило сослуживца, он понял, что оставаться в окопе ему «некомфортно». Вместе с одним из штурмовиков он под непрекращающимся обстрелом выпрыгнул из укрытия и побежал к кустам. Там они встретили еще одного бойца и решили втроем «*** <скрываться> из посадки» — никаких приказов от командования у них по-прежнему не было.

Неподалеку они заприметили в земле глубокую воронку от снаряда и втроем запрыгнули в нее. Почти сразу же по яме начал «работать» заметивший их украинский снайпер. По краю воронки от пуль взлетала земля.

Пока бойцы обсуждали, что делать, над ними завис украинский коптер. Солдаты увидели, как на нем загорелась красная лампочка — обычно за этим следует сброс гранаты. Андрей понял, что это конец: выбежать из воронки или даже просто поднять голову штурмовики не могли из-за снайпера. А оставаться означало погибнуть, когда дрон скинет на них снаряд.

Дальше произошло то, что Андрей описывает как «чудо» — оператор дрона по какой-то причине решил сбрасывать снаряд не в воронку, а на другую группу российских военных, которая пряталась в лесу. Граната попала точно в тех бойцов— сидящие в воронке услышали человеческий вой. В этот же момент снайпер, стрелявший по яме, начал перезаряжаться. Андрей с сослуживцами бросились наутек.

Через бурелом штурмовики добежали до дороги, по которой как раз потянулись раненые. У одного из них, рядового с позывным Грач, на руке не было пальцев — Андрею запомнилось, как из его перчатки торчали одни кости, «как у курочки». Андрей решил, что помочь раненому — это единственный способ «*** <скрыться> из боя», и потащил теряющего сознание бойца на так называемый «ноль» — точку, где базировалось командование.

С Грачом Андрей успел пройти около километра, а потом из леса вышли бойцы группы эвакуации. Такие группы занимаются только выносом раненых с поля боя. Они потребовали отдать им и этого бойца — пререкания не помогли, Андрею велели возвращаться в бой. Он побрел обратно на позиции, где продолжался обстрел. Пока Андрей лихорадочно думал, что делать, на дороге появилась группа с еще одним пострадавшим солдатом. Раненый, весь в крови, был грузным мужчиной, и несущие его солдаты уже выбились из сил. Тогда его подхватил Андрей, пытающийся попасть в тыл.

Этого раненого тоже пришлось отдать. Но потом Андрей встретил еще одного пострадавшего и так и продолжил носить раненых к группе эвакуации, пока кто-то не передал выжившим команду отходить на «ноль». К тому моменту многие из 35 штурмовиков, с которыми Андрей вышел утром из лагеря, уже были мертвы. Этого он тогда не знал — в суматохе боя все перемешались.

По пути на «ноль» Андрей успокоился. Он думал, что его и выживших, которые «получили *** <потерпели поражение> и откатились», выведут из боя и отправят обратно в лагерь. Но у командования — по словам Андрея, руководили тем штурмом «сделавшие карьерку» мобилизованные — были другие планы. На «ноле» выживших мгновенно переформировали, «не дав отдохнуть ни минуты». Тем, кто потерял снаряжение и оружие (таких было немало), выдали новый комплект. И отправили их на новую миссию.

Это новое задание Андрей, которого опять поставили руководить группой, описывает как «самоубийственное». Командиры рассказали бойцам, что им предстоит сменить отряд таких же бывших заключенных, которым за сутки до этого приказали захватить два украинских блиндажа — опорных пункта. Бойцы поехали туда группами на двух бронетранспортерах. Один из них подбили украинские военные — все находившиеся в нем бойцы «Шторм V» сгорели. Вторая группа из семи человек все-таки захватила опорный пункт, но оказалась в полном окружении.

Чуть позже Андрей рассказывает: к окруженному опорнику вышел украинский переговорщик с белым флагом. Он предложил российским бойцам сдаться без боя — деваться тем было все равно некуда. Вместо этого бойцы «Шторм V» расстреляли его в упор. «Не знаю, зачем. Ну вот так они поступили», — рассуждает Андрей. Он предполагет, что российские штурмовики просто «не знали, что делать» в условиях обстрелов. Би-би-си не удалось независимо подтвердить эту часть рассказа Андрея.

На вопрос о том, единственное ли это очевидное военное преступление, о котором он узнал за месяц на фронте, он отвечает: «Вся война — это одно большое военное преступление».

К захваченному блиндажу Андрей с группой собирались ехать на двух БТРах, прикрывать их должен был танк. Начинало смеркаться — по словам Андрея, тот красивый пасторальный вечер он запомнит на всю жизнь. Вылазка в итоге не удалась: когда бронетранспортеры и танк собирались выдвигаться на точку, прямо на позицию прилетела украинская противотанковая ракета: «Это тоже такое красивое зрелище… Летит треугольник с неправильной траекторией. И „бам!» танку прямо в лоб. Черный дым, взрыв, везде осколки», — вспоминает Андрей.

Андрей и сидевшие с ним на одном бронетранспортере в испуге спрыгнули в минное поле у дороги. Второй БТР «куда-то понесся» — его подбили в тот же день; людей, сидевших на нем, в живых Андрей больше не видел. Подбитый танк начал стрелять по соседней посадке — потом выяснилось, что по своим же позициям.

Андрей с группой — всего примерно 10 человек — в «полнейшем хаосе» побежали в лес и вышли на пехотинцев, которые направили их к командованию. Начальство снова отправило штурмовиков обратно — пешим строем, через поле. За это время некоторые из бойцов сбежали — к концу миссии в группе осталось лишь четыре человека.

Уже к вечеру Андрей с сослуживцами добрели до той же посадки, где их накрыло украинским огнем утром того же дня. Члены отряда рассеялись по блиндажам. У Андрея был приказ найти бойца с позывным Фокс. Тот должен был объяснить ему, как идти к окруженному украинцами опорнику. «Я его нахожу, довожу задачу. Он говорит: „Вам *** <конец>. Вы туда не дойдете. Это смешно, это нереально»», — вспоминает Андрей.

В темноте и без карты ему и оставшимся с ним троим бойцам нужно было добраться до окруженного блиндажа по полю, хорошо пристрелянному с украинских позиций. Фокс по просьбе Андрея пытался по рации объяснить командиру полка, что выполнить приказ невозможно. Но тот требовал, чтобы бойцы все равно шли на штурм, и при этом постоянно повторял позывной Андрея.

В какой-то момент в потоке оскорблений, несущихся из рации, послышались угрозы убийством. Андрею и его бойцам передали, что их «обнулят» (то есть убьют), если они откажутся идти на задание.

Угрозу Андрей воспринял серьезно. Он решил, что нужно «показать хотя бы какую-то минимальную возню», о которой можно было бы отчитаться начальству. Оставшимся с ним трем бойцам он предложил хотя бы двинуться в сторону окруженного блиндажа.

Штурмовикам выдали мешки с хлебом и водой — мешки были белого цвета, который «за километр» было видно в сгустившейся темноте. Сослуживцы Андрея «заленились» и решили идти по дороге. Сам он воспользовался советом Фокса, который наказал ему ползти по полю, несмотря на разбросанные там противотанковые и противопехотные мины.

Когда Андрей вышел в поле, была уже ночь. Двигался Андрей медленно — сначала передвигал мешок с хлебом, потом — автомат, а затем полз сам. Мины, о которых его предупредил Фокс, было видно в свете луны.

Дорога, по которой пошли его сослуживцы, как и предсказывал Фокс, оказалась под огнем ВСУ. Украинские военные открыли по штурмовикам стрельбу из автоматов и пулемета. Один из российских бойцов в ответ кинул гранату (ее взрыв Андрей запомнил как «красивейшее зрелище»).

Двух из трех бойцов «Шторм V», шедших по дороге, сильно ранило. Андрей бросил мешок с хлебом прямо в поле и побежал помогать им. Раненых удалось вывезти в тыл. Командование отправлять штурмовиков обратно в этот раз не стало.

Этот эпизод хорошо показывает, какую роль Россия отводит на фронте бывшим заключенным, говорит Андрей: «В этом весь смысл. Мы должны были пойти и получить *** <потерпеть неудачу>. Кого-то убьют, кого-то не убьют. Но мы типо попытались».

Вернувшись в тыл в ночь на 3 октября, Андрей наконец смог поспать — через сутки после того, как впервые повел в бой бойцов из лагеря в Площанке. Он прилег в блиндаже. Проспал недолго — ближе к утру украинский дрон «Баба-Яга» сбросил на блиндаж снаряд. Андрея опять контузило — это была уже вторая его контузия за сутки.

Утром 3 октября сидевшие в окружении российские бойцы, к которым весь прошлый день пытались дойти Андрей и другие бывшие заключенные, решили возвращаться к своим. Всего в том опорном пункте было семеро: шесть бойцов «Шторм V» и их командир, мобилизованный с позывным Морпех. Когда они вышли из блиндажа, Андрею и остальным приказали прикрывать отступление из посадки. «Мы с пулемета стреляли с пацаном одним, я держал ленту ему», — рассказывает Андрей,

Затем по рации сообщили, что командир группы, Морпех, добрался до сгоревшего бронетранспортера в поле, которое за день до этого несколько раз пытались пересечь штурмовики. Вызволять его отправили Андрея (за сидевшими с Морпехом бывшими заключенными не отправили никого).

«Я говорю: „Вы что, *** <ненормальные>? Куда я поползу?». „Иди давай, ползи, мы прикроем!». Думаю — ну как это сделать? Все, вариантов нет. Надо ползти», — пересказывает Андрей. Пока он полз по полю, Морпеха ранило в ногу. Но из боя его Андрей все-таки вынес — и даже видел, как за это его включили в списки на награждение медалью «За отвагу».

Из сидевших в окруженном блиндаже бывших зэков из «Шторм V» трое погибли; одному из тех, кто смог выйти из окружения, прилетевшим FPV-дроном оторвало ногу.

Так и закончился первый день Андрея на фронте. Для него самого, если не считать контузий, этот бой обошелся без ранений. Благодаря успешно выполненному заданию он, вероятно, и сумел в итоге сохранить себе жизнь. На следующие боевые выходы его отправляли уже не штурмовать, а работать в составе эвакуационной группы — как проявившего себя в помощи раненым.

Весь следующий месяц, по словам Андрея, он, если и стрелял, то разве что по украинским дронам. Поэтому он уверяет, что никого на войне не убил: «Убил — точно нет. У меня и задачи такой не было, слава богу». При этом в обязанности групп эвакуации, в составе которых был Андрей, входила в том числе доставка боеприпасов тем, кто штурмовал украинские позиции.

На фронте Андрей провел четыре недели — весь октябрь 2023 года. Он признается, что готовность воевать очень быстро пропала и у него, и у других его сослуживцев. «В бою мысль о том, что поездка на войну была ошибкой, не появлялась: „Там находит затуп — оформленных мыслей нет. Нет заламывания рук: „Ах, как я ошибся, как же я сюда попал…». Вообще нет. Это какая-то животная история. Обострены все чувства. Работаешь на пределе».

А вот в передышках свое решение бывшие заключенные обсуждали чаще. Быстро выяснилось, что о поездке в Украину жалеют почти все. «Я там такие тексты слышал — „как я мог свою распрекрасную комфортабельную зону поменять на это говно?», — рассказывает Андрей. — Там в моменте к каждому подойди и спроси: сейчас прилетит феечка и обратно тебя „пуньк!» на шконку с плюс три года срока, пойдешь? Ответ будет „да». И я бы сам пошел — лишь бы меня забрали оттуда».

«Это ужасное мероприятие, к которому я не хочу близко находиться весь свой остаток жизни… Это *** <ад>. Хуже не может быть ничего, чем война», — говорит Андрей сейчас. Но признается, что на фронте об этом штурмовики не говорили. Ни об участии в оккупации, ни об убийстве украинцев Андрей с сослуживцами не сожалели: «Включается механизм, что ты сохраняешь свою жизнь, а те другие люди хотят тебя убить. Как мы тут оказались — дело десятое. Точка невозврата пройдена. Никто уже об этом не думает — рефлексии нет».

Сам он при этом утверждает, что никакой ненависти к украинцам (их он преимущественно называет уничижительным словом «хохлы») у него не возникало даже после боев.

Не ведутся в лагере и разговоры о политике — тех, кто начинал жаловаться, что не понимает, что российские военные делают в Украине, и тех, кто пускался в браваду о «борьбе с нацистами», в его роте одинаково «затыкали». Вернувшись из боя, бывшие зэки обычно говорили о том, «что пожрать», и на другие бытовые темы.

С местным населением Андрей за месяц столкнулся лишь несколько раз — и встреча эта оказывалась не слишком приятной. Как-то в перерыве между боями бойцов отпустили в магазин в соседнее село Краснореченское. Там Андрей впервые понял, что украинцы не слишком рады оккупантам из соседней страны. В магазине, куда военные приходили закупить энергетики, колбасу и шоколадки, их постоянно пытались обсчитать: «Они такие „тысяча, пятьсот, пятьсот, тысяча» на калькуляторе… Давай сюда 70 тысяч. Какие 70 тысяч?»

«У нас ведь по телевизору показывают… Я думал, что нас там чуть ли не с цветами будут встречать. А там злые морды! — делится впечатлениями Андрей. — Это был негативный опыт, я такого не ожидал».

Но такие вылазки в село у бойцов «Шторм V» бывали редко — их почти не выводили с передовой. Андрей был уверен, что тем первым боем его служба и ограничится. Напрасно — в итоге за месяц у него было четыре боевых задания, а передышки в лагере длились всего по несколько дней. Штурмы, на которые в составе групп эвакуации отправляли Андрея, шли вокруг все той же луганской Макеевки. По состоянию на начало мая она остается под контролем ВСУ.

Несмотря на то, что на фронте Андрей провел чуть больше четырех недель, он хорошо успел изучить разницу в подходах российской и украинской армий. О различиях в мотивации бойцов он говорит без энтузиазма, хотя нехотя и признает, что украинских солдат «мотивирует» то, что они защищают свою родную землю: «Они упоротые, реально нас ненавидят. А мы воюем… просто потому что мы воюем. Потому что такая жизнь, *** <нецензурное междометие>».

С тем, что украинские командование, в отличие от российского, бережет жизни своих солдат, Андрей как будто бы не согласен: «Нет, все один в один». При этом он тут же рассказывает о том, что на тех участках фронта, где воевал он, бойцов ВСУ не заставляли держать опорные пункты любой ценой. Если возникал большой риск погибнуть, они отходили назад.

«Наверное, душком слабоваты», — оценивает Андрей. За счет этих отступлений, по его словам, российской армии осенью 2023 года и удавалось продвигаться вперед, неся при этом огромные потери.

Своих сослуживцев Андрей чаще всего называет либо «смелыми воинами», либо «бесславными ублюдками», но чаще всего — «орками» (этот термин популярен и среди украинцев). А логику российского командования описывает как «орочье поведение».

«Никого не жалко. Вообще *** <все равно> сколько погибнет. Ты орк — *** *** <долби как не в себя>. Выживешь — ты будешь суперорк в сияющих доспехах. Генерал вот этой орочьей движухи. А если сдохнешь — ну как бы, братан, сорян. Твои орчихи тебя оплачут», — формулирует он закон, по которому живут на фронте российские заключенные.

Охотнее всего Андрей говорит на чисто военные темы. Он считает, что ВСУ воюют «и техничнее, и технологичнее» россиян: «У них есть все. Они ни в чем не испытывают нужду». Благодаря спутниковому интернету Starlink у ВСУ лучше связь, перечисляет он, лучше рации, которые российская сторона не может прослушивать, лучше средства радиоэлектронной борьбы и, наконец, лучше дроны.

Как минимум на том участке фронта, где осенью 2023 года пришлось воевать Андрею, с российской стороны дроны вообще не использовались, говорит он. А вот с позиций ВСУ к россиянам постоянно прилетали и FPV-дроны, и тяжелые беспилотники Vampire, которые военнослужащие прозвали «Бабой-Ягой», — их используют для сбросов мин и снарядов на российские позиции.

«Все, что ни возьмешь — у них чисто по качеству изделия все круче. Все лучше, выше уровнем. У нас все китайское, у них — натовское», — объясняет Андрей. Касается это не только оружия, но и вполне бытовых вещей. Например, питания или обмундирования: сам Андрей однажды нашел штаны украинского военнослужащего и свои последние дни в зоне боевых действий проходил в них, потому что по качеству они были лучше его российской униформы. Сапогами, которые выдали бойцам в лагере, все бойцы «Шторм V» в первые же дни стерли ноги до волдырей.

Отдельный повод для зависти российских военных — украинские аптечки. «Аптечки их наши разбирают сразу, — рассказывает Андрей. — Там хорошие гемостатические губки, хорошие перевязочные материалы, обезбол». Ему в лагере давали только простое сильное обезболивающее, и Андрей вспоминает, что при любой возможности старался пить украинские лекарства, которые находил в брошенных аптечках.

Думать о том, как перестать воевать в составе «Шторм V», Андрей не переставал все недели на фронте. Он признается, что от увиденного на войне к концу октября в голову уже лезли мысли про самострел. Так называют ситуацию, когда боец намеренно ранит себя, чтобы оказаться в госпитале. Он уже начал присматривать окоп, куда можно было бы так бросить гранату, чтобы его только «слегка посекло осколками». Свой автомат Андрей, который в молодости увлекался оружием, трогал «с отвращением» — «двумя пальчиками».

Отказываться идти в бой было рискованно. Андрей вспоминает одно из своих боевых заданий — «фиксиков» тогда послали на штурм в район Балки Журавка под Кременной. Штурмовикам приказали брать опорные пункты украинцев прямо под огнем пулеметов. Один из командиров отказался вести своих бойцов в бой. В наказание в лагере его на несколько дней отправили в вырытую в земле яму (в итоге на том задании действительно погибли многие).

Про посадки в ямы как отдельный вид наказания участников войны в Украине неоднократно рассказывали СМИ. Чаще всего в ямы отправляют военных, которые отказываются выполнять задание (в полку, где служил Андрей, в ямы сажали еще и за пьянство). Этому наказанию подвергают не только бывших заключенных, но и, например, контрактников и мобилизованных.

В лагере, где базировалась рота Андрея, были отдельные ямы для рядовых и офицеров. Чаще всего туда попадали как раз за отказ идти в бой и за пьянство. «Я когда первый раз увидел — о*** <офигел>. Яма. Воняет говном. Стоит часовой. И внизу реально сидят люди. Светятся глаза из темноты», — рассказывает Андрей. Тем, кто сидит в ямах, сверху бросают еду. В туалет провинившиеся ходят там же, в яме.

Вариант сдачи в плен Андрей не рассматривал. По его словам, еще в лагере всех новобранцев запугивают российские командиры, которые рассказывают, что с пленными зэками ВСУ якобы обращается крайне сурово: «Говорят: „Пацаны, сами решайте, но с вами будет *** <очень плохо>. Будут резать, *** <насиловать>. Живыми не выйдете»». Узнав от Би-би-си, что на самом деле бывшие заключенные регулярно возвращаются домой из украинского плена во время обменов, Андрей был очень удивлен.

Напряжение выдерживали не все. На одном из заданий сослуживец Андрея не выдержал и застрелился из автомата: «Просто *** <утомился> жить. Устал». В ночи в посадке ему пришлось искать носилки, чтобы вынести тело самоубийцы «на ноль». Небывалый случай — в основном, говорит Андрей, тела погибших штурмовиков бросают. В луганских посадках они потом лежат месяцами.

В последний бой, штурм в районе Сватово, Андрея отправили больным. В лагере у него нашли пневмонию — но командир все равно сказал идти на задание. «Было ощущение, что нас просто ведут добивать. Просто списать», — описывает Андрей тот приказ.

В свой день рождения, в конце октября, Андрею пришлось в ночи переплывать реку Жеребец — понтонную переправу, которой пользовались российские военные, взорвали бойцы ВСУ. У него начался жар. Несколько дней он провел на позициях, кашляя кровью, но «бросать своих» не хотел.

1 ноября военные поняли, что им угрожает окружение. Андрей к тому моменту уже почти не мог дышать. Он понял, что в бронежилете до тыла не дойдет, не было сил. Сбросил его, отдал автомат сослуживцу и начал выбираться с позиций со своим командиром. «Я шел в одной каске и молился. Нам повезло: прямо перед нами *** <уничтожили> группу эвакуации. Вот так в одной касочке шел и ушел», — вспоминает он свой последний день на фронте. Затем начались его мытарства по госпиталям.

То, что происходило с ним дальше, Андрей описывает как череду случившихся с ним чудес. Сначала в полевом госпитале ему сделали снимок и окончательно диагностировали пневмонию. После этого его отправили в госпиталь в районе Луганска — там он выдохнул от того, что хотя бы несколько недель проведет не на передовой. Там ему повезло встретить пожилую медсестру, с которой он «по-человечески поговорил». Она положила его карточку в папку тех, кто подлежит эвакуации в Валуйки Белгородской области.

Уже в автобусе, на пути в Белгород, сопровождавшая раненых военный врач поняла, что перед ней бывший заключенный. Она начала кричать на Андрея, что ему эвакуация в Россию не положена. Но автобус в итоге все же доехал до Белгорода — возвращать Андрея обратно так и не стали.

Лежа в переполненном госпитале, Андрей понял, что в «Шторм V» больше не вернется. Но дезертировать ему было стыдно — перед родителями и сослуживцами: «Я хотел как-то сохранить лицо. Вот весь этот воинский флер семейный… Я парился реально из-за этого. Какая-то дурацкая гордость присутствует».

Кроме того, Андрею не хотелось терять льготы, которые российские власти обещают участникам войны.

Из госпиталя он пробовал договориться о своем переводе из «Шторма V» либо в «Эспаньолу» — отряд, сформированный из футбольных фанатов, — либо в «Пятнашку». Это штурмовые подразделения, которые относятся к ЧВК «Редут». Но каждый раз переводу мешал его статус бывшего заключенного: «Я все испытал возможности. Всем позвонил. Унижался, просил, чтобы меня куда-то перевели. Везде отказ, отказ, отказ».

Только тогда он связался с волонтерской организацией «Идите лесом» и задумался о побеге. Бежать из белгородского госпиталя не так просто — раненые там находятся под охраной. Андрей начал планировать, как убежит через один из входов в церковь, куда их иногда водили. Но тут новая удача — перевод в госпиталь в Иваново, где никакой охраны уже не было. Чтобы эта удача случилась, белгородским врачам пришлось подарить коньяк.

В Иваново Андрея отпустили в увольнительную: «Я пошел по городу, погулял, выпил кофе. И понял, что обратно этот фарш не прокрутить. Когда я мирной жизни хапнул. Это же как животное, как меня обратно загнать? Очень сложно».

Из Иваново Андрея отпустили в отпуск в Москву. В столице он несколько раз вышел на улицу в военной форме и был удивлен негативной реакции окружающих: «Ну, это опять моя какая-то детская психика. Я из-за этого тоже подрасстроился. Я видел видео американские, как заходят солдатики в бар, какие-то морские пехотинцы. Все встают, аплодируют…». В Москве же Андрей чувствовал странное отношение: люди смотрели на него с выражением «что за мудак, ***». В итоге он прекратил «эксперименты»: повесил форму в шкаф и больше к ней не прикасался.

В Москве Андрей увиделся с женой и дочкой, погулял, сходил в ресторан. Ухоженный, с белоснежными зубами, он вспоминал, как на фронте не мылся по 20 дней: «Думаю — нет, ребята. Так дело не пойдет». Так в первые недели 2024 года у него и созрело окончательное решение дезертировать.

Еще в 2019 году Андрей с семьей побывал в отпуске в Монако, после чего в загранпаспорте, который чудом не изъяли после задержания и ареста, сохранился пятилетний французский Шенген. По дороге, как он говорит, «пришлось понервничать», но через две страны он добрался во Францию.

Там он сдался местной полиции. На допросе Андрей подробно рассказал силовикам о том, как провел месяц на войне, и передал им флешку с фото и видео, которые делал в Украине и в госпиталях. А затем подался на политическое убежище — решение по этому вопросу еще не принято.

Сослуживцы Андрея по «Шторм V» поддержали его решение: «Ни одного плохого слова я не услышал». Но совета о том, как дезертировать, попросил только один человек: ему Андрей помог бежать. Логику штурмовиков можно описать словами «раз ввязались, то до конца будем умирать», говорит Андрей: «Вот такие они ребята. Так они живут, воспитаны так».

В частных разговорах с Андреем его сослуживцы все-таки признаются, что мечтают получить ранение и уехать с фронта. В «Фиксиках» «вэшек» больше нет — всех перевели в другой полк и «кладут пачками», говорит Андрей.

Из пяти квадратных километров, которые «Фиксики» с огромными потерями захватили в октябре 2023 года, под контролем российской армии не осталось ни одного — украинцы отбили эту землю назад. Из 105 бойцов «Шторм V», с которыми Андрей начал службу 1 октября, к весне 2024 года в строю не осталось ни одного. Проверить это невозможно — с самого начала вторжения Минобороны РФ не дает никакой статистики по погибшим.

Редактор Анастасия Лотарева

Иллюстрации: отдел дизайна Русской службы Би-би-си

*Власти России включили Илью Барабанова в реестр «иностранных агентов». Би-би-си категорически возражает против этого решения и намеревается его оспорить.