Книга строгого режима. Как Навальный смог написать мемуары в колонии

Автобиография Алексея Навального «Патриот» появилась в книжных магазинах 22 октября одновременно в 36 странах. Она вышла сразу на 26 языках, в том числе на русском.

Над книгой Навальный работал и до, и после своего ареста в России. Каково это — писать мемуары в тюрьме?

О том, что Навальный написал книгу, его команда объявила вскоре после гибели политика в заключении.

«Я хочу, чтобы его не забыли, чтобы люди по всему миру — даже уже знавшие его — узнали о нем больше, — сказала Юлия Навальная в интервью Би-би-си. — О его детстве, о том, как он стал политиком и лидером российской политической оппозиции, как множество людей стали его сторонниками, стали разделять его позицию. Хочу, чтобы его голос даже после его смерти был громко слышен».

Алексей Навальный начал работу над автобиографической частью книги осенью 2020 года в Германии, где он восстанавливался после отравления ядом «новичком», которое едва не стоило ему жизни.

Навальный почувствовал себя плохо в самолете на пути из Томска в Москву и потерял сознание. В себя он придет только через несколько недель.

«»Умирать совсем не больно». Первая фраза книги теперь кажется жестоко провидческой», — пишет в своей рецензии обозреватель New York Times, получившая текст книги накануне ее публикации.

Но провидческим оказалось не только начало.

Инициатива написания книги принадлежит самому Навальному.

«Вообще-то книга мне очень нужна. Во-первых, я очень хочу ее написать, я сам все это затеял, и мне вроде как есть что сказать», — признается он. Этот отрывок опубликовала «Медиазона» (в реестре «иноагентов» в России), его политик написал, уже находясь в заключении в России.

Во-вторых, его литературные агенты «очень мягко и вежливо», но все чаще напоминают о себе, весело пишет он.

Но две другие причины, побудившие Навального начать работу над книгой, ему самому кажутся «драматичными». Он первый раз прямо говорит о том, что может быть убит в тюрьме : «Если меня тут все-таки грохнут, то это будет память обо мне».

А если его убьют, рассуждает Навальный, тогда семья хотя бы получит гонорар, полагающийся автору книги, и проценты от ее продаж. «А они, по идее, должны быть. Уж если таинственное покушение химоружием, а потом трагическая смерть в тюрьме не продают книги, то я уж не знаю, что продает», — снова шутит Навальный, еще не зная, что все пойдет именно по этому, худшему, сценарию.

Теперь книга Навального кажется не просто мемуарами, но и политическим завещанием российского оппозиционера.

«Для меня это не просто книга, а последнее послание моего мужа, свидетельство его стойкости, храбрости и веры в лучшее будущее для нашей страны», — говорила Юлия Навальная.

«Патриот» состоит из автобиографической части и дневниковых записей, сделанных Навальным преимущественно в заключении. Составить из них книгу помогала Юлия Навальная и его соратники и коллеги.

О начале работы Алексея над своей автобиографией рассказывала пресс-секретарь политика Кира Ярмыш (в реестре «иноагентов» в России). Осенью 2020 года Навальный попросил ее прилететь в Германию из Москвы и стать его литературным секретарем: он надиктовывал ей отрывки будущей книги, поскольку Навальному было физически тяжело долго работать за компьютером из-за последствий отравления. Такую схему работы они уже опробовали раньше, когда Ярмыш записывала за ним сценарии будущих роликов для Youtube.

«У Алексея был редкий талант говорить сразу как по-писанному. Моя работа сводилась к тому, чтобы поспевать за ним, ну и изредка вставлять: «Это слово недавно было!», — вспоминала Ярмыш. — До отъезда в Россию мы занимались этим».

После возвращения в Россию и ареста Навальный продолжал записывать свои воспоминания в заключении, а также писал собственно тюремные дневники, которые тоже вошли в книгу. Он иронизировал даже и над таким поворотом сюжета и жанра: «Тюремные дневники — это жанр, в котором так много штампов, что невозможно их не использовать», — писал он.

В тюремных записях Навального тоже сквозит мотив возможной смерти в колонии. Из опубликованного журналом New Yorker до выхода книги фрагмента этих записей следует, что Навальный не только сам думал, что его могут убить в заключении, но и поделился этими мыслями с женой, во время одного из немногочисленных свиданий в колонии.

Последняя сделанная для дневника запись, как следует из рецензии на книгу New York Times, была сделана Навальным в сентябре 2022 года, когда возможность что-либо писать была сведена к минимуму из-за ужесточения условий содержания.

Работа над книгой в заключении оказалась сложнее, чем мог себе представить Навальный.

В книге Навальный шутит, что, сообщая в конце 2020 года своим издателям о планах вернуться в Москву, он сказал, что арест только поможет ему завершить работу: «Вообще если меня посадят, то вам же лучше. В этом случае у меня точно будет куча времени, чтобы писать».

Он признает, что сильно ошибался: наоборот, найти время для писательства в тюрьме оказалось очень сложно: «В «красной зоне», такой, как моя, тебя держат постоянно занятым. Тут не то что писать, тут и читать некогда. Тут ты совершенно не мудрый узник, рядом с которым стопка книг. Тут ты болван в мокрой меховой шапке, который все время идет куда-то строем».

Осенью 2022 года Алексея стали регулярно отправлять в ШИЗО, где писать стало еще сложнее.

«Бумагу и ручку дают на 1 час 15 минут в день, — описывал Навальный условия в штрафном изоляторе. — Вот сижу сейчас на железной лавке за железным столом. Допишу этот пост и буду писать инструкцию для зэков об их правах на рабочем месте, пока не заберут бумагу».

А в последние месяцы жизни, как говорит Юлия Навальная, это время сократилось до получаса, за которое ему нужно было работать и с документами по делу, и отвечать на письма.

Но даже то, что ему удавалось написать, надо было еще суметь передать из колонии на волю.

Первыми читателями будущей книги Навального были, судя по всему, тюремные охранники и цензоры. «Все, что я пишу и храню, либо выношу на встречу с адвокатом, либо с нее — не просто внимательно перечитывается, но и перефотографируется; написанное запросто тупо отнимают», — пишет он в мемуарах.

Передача записей из колонии на свободу, как ее описывает Навальный, иногда напоминала операции из шпионских романов, например, план передачи блокнотов с мемуарами во время судебных заседаний. «Мне пришлось придумать целую тайную операцию, чтобы обмануть охранников, подменив их идентичными тетрадями, купленными специально для этой цели», — пишет Навальный в фрагменте, который опубликовала New York Times.

Это требовало времени. Иногда проходило по полгода, прежде чем его записи оказывались на воле.

Некоторые записи, считает Юлия Навальная, пропали или остались в колонии. Из тех немногих лучных вещей, которые были у Алексея накануне смерти в колонии в Харпе, семье не отдали ничего, даже спустя восемь месяцев, рассказала Юлия в интервью Би-би-си.

Эти сложности не могли не сказаться на книге. New York Times отмечает, что примерно в середине книги характер повествования резко меняется. «В короткой части, выделенной курсивом, которую написала Кира Ярмыш, пресс-секретарь Навального, и одобрила Юлия, рассказывается о событиях, развернувшихся после ареста Навального и его перевода в отдаленную арктическую колонию. Остальная часть мемуаров состоит в основном из тюремных записок Навального, которые начинаются в январе 2021 года», — пишет обозреватель газета, у которой был доступ к книге до ее выхода.

В этой части книги Навальный пишет о том, как и чем он пытался занять себя во время поверок, построений и работы: заучивал наизусть монолог из «Гамлета», сгорбившись над швейной машинкой во время рабочей смены; пытался медитировать; читал все книги, которые попадались ему в руки.

Он рассказывает своих сокамерниках, о свидании с Юлией, о голодовке, которую он держал из-за болей в спине, требуя допустить к нему врачей.

Навальный признает, что из-за ареста и заключения книга не получается цельной. «По утвержденному плану [я] должен был продолжать автобиографию с упором на то, как делал проекты и стал тем, кто я есть. А выходит что? Какой-то хаос из кусков и обрывков, — пишет Навальный в книге (цитата по «Медиазоне»). — Будем считать, что это такая гонзо-журналистика. Только, пожалуй, она у меня погонзее, чем у Хантера Томпсона».