«Отрезаны от внешнего мира». Би-би-си побывала в буддийском монастыре, который стал центром тибетского сопротивления Пекину

Это перевод статьи корреспондента Би-би-си. Оригинал на английском — здесь.

Но он, похоже, готов рискнуть. «Дела у нас здесь не очень хороши», — тихо говорит он нам.

Этот монастырь в провинции Сычуань на юго-западе Китая десятилетиями остается центром тибетского сопротивления — весь мир услышал о нем в конце 2000-х, когда тибетцы начали совершать акты самосожжения в знак протеста против китайского правления. Спустя почти два десятилетия монастырь Кирти продолжает вызывать беспокойство в Пекине.

Прямо у главного входа — полицейский участок. Рядом — темная комнатка с молитвенными барабанами, скрипящими при вращении. На толстых стальных опорах расположены камеры наблюдения, сканирующие каждый угол.

«У них недоброе сердце — это видно каждому», — добавляет монах. Затем предупреждает: «Будьте осторожны, за вами наблюдают».

Когда мужчины, следящие за нами, начинают приближаться, монах уходит прочь.

«Они» — это Коммунистическая партия Китая, которая управляет более чем шестью миллионами тибетцев вот уже почти 75 лет — с тех пор как Китай ввел войска и аннексировал Тибет в 1950 году.

Китай активно инвестировал в регион: строил автомобильные и железные дороги, чтобы стимулировать туризм и интегрировать Тибет с остальной частью страны. Однако тибетцы, бежавшие из региона, утверждают, что вместе с экономическим развитием пришли новые войска и чиновники, ущемляя веру и свободы местных жителей.

Пекин считает Тибет неотъемлемой частью Китая. Он объявил духовного лидера тибетцев Далай-ламу сепаратистом, а те, кто демонстрирует его изображение или публично выражает ему поддержку, могут оказаться за решеткой.

Тем не менее некоторые жители города Аба (или Нгава, как он называется на тибетском), где находится монастырь Кирти, прибегали к крайним мерам, чтобы бросить вызов этим ограничениям.

Город расположен за пределами так называемого Тибетского автономного района (ТАР), созданного Пекином в 1965 году и охватывающего примерно половину тибетского нагорья. Но миллионы тибетцев живут за пределами ТАР — и тоже считают эти земли частью своей родины.

Аба уже давно играет чрезвычайно важную роль. Протесты вспыхнули здесь во время общетибетского восстания 2008 года, после того как, по некоторым данным, один из монахов выставил напоказ фотографию Далай-ламы внутри монастыря Кирти. Впоследствии протесты переросли в беспорядки, и китайские войска открыли огонь. По меньшей мере 18 тибетцев были убиты в этом крошечном городе.

Те протесты в Тибете часто приводили к ожесточенным столкновениям с китайскими военизированными формированиями. Пекин утверждает, что тогда погибли 22 тибетца, в то время как тибетские группы в изгнании говорят о почти двух сотнях жертв.

В последующие годы в Тибете было совершено более 150 актов самосожжения с призывами к возвращению Далай-ламы — большинство из них произошли в Абе или ее окрестностях. Из-за этого главная улица города получила мрачное прозвище — улица мучеников.

С тех пор Китай усилил репрессии, и теперь почти невозможно узнать, что происходит в Тибете или в районах с тибетским населением. Те немногие сведения, что все же просачиваются, поступают от бежавших за границу или от правительства Тибета в изгнании, базирующегося в Индии.

Чтобы узнать чуть больше, мы вернулись в монастырь на следующий день перед рассветом. Мы пробрались мимо наших надзирателей и отправились пешком обратно в Абу на утреннюю молитву.

Монахи собрались в монастыре в желтых головных уборах тибетской буддийской школы Гелуг (школа желтых шапок, к которой принадлежит сам Далай-лама — Би-би-си). В зале звучало низкое протяжное пение, а неподвижный и тяжелый от влаги воздух был заполнен ритуальным дымом. Около 30 местных жителей — мужчин и женщин, одетых в традиционные тибетские куртки с длинными рукавами — сидели, скрестив ноги, пока маленький колокольчик не возвестил об окончании молитвы.

«Китайское правительство отравило воздух в Тибете. Это нехорошее правительство», — сказал нам один монах.

«Нам, тибетцам, отказывают в базовых правах человека. Китайское правительство продолжает угнетать и преследовать нас. Это не власть, которая служит народу».

Он не вдавался в подробности, а разговор был коротким — чтобы нас не заметили. Но и такие разговоры здесь — редкость.

Вопрос о будущем Тибета приобрел особую актуальность на этой неделе: 6 июля Далай-ламе исполняется 90 лет. Сотни последователей уже собрались в индийском городе Дхарамсала, чтобы отдать ему дань уважения. В среду он объявил о давно ожидаемом плане преемственности, вновь подтвердив уже сказанное ранее: следующий Далай-лама будет выбран после его смерти.

Тибетцы по всему миру отреагировали на это — кто-то с облегчением, кто-то с сомнениями, кто-то с тревогой. Но не на родине Далай-ламы, где запрещено даже шепотом произносить его имя.

Пекин выразился предельно ясно: следующая реинкарнация Далай-ламы состоится в Китае и будет утверждена Коммунистической партией. Тибет, однако, хранит молчание.

«Вот так обстоят дела, — сказал нам монах. — Такова реальность».

Дорога в Абу от столицы провинции Сычуань Чэнду неспешно петляет на протяжении почти 500 км. Она проходит мимо заснеженных вершины гор Сыгунян, прежде чем достичь холмистой равнины на краю Гималайского плато.

Золотые крыши буддийских храмов вспыхивают через каждые несколько миль, отражая яркое высокогорное солнце.

Это — настоящая крыша мира, где приходится уступать дорогу погонщикам яков, посвистывающим упрямому, фыркающему скоту, пока над ними кружат орлы.

Под этим гималайским небом существуют два мира, где наследие и вера сталкиваются с требованиями компартии о единстве и контроле за этим.

Китай давно настаивает на том, что тибетцы могут свободно исповедовать свою веру. Но эта вера — также источник многовековой идентичности, которую, по словам правозащитных организаций, Пекин постепенно размывает. Они утверждают, что множество тибетцев были задержаны за организацию мирных акций протеста, пропаганду тибетского языка или даже за хранение портрета Далай-ламы.

Многие тибетцы, в том числе те, с кем мы беседовали в монастыре Кирти, обеспокоены новыми законами, регулирующими образование тибетских детей.

Теперь все лица моложе 18 лет должны посещать государственные школы и изучать мандаринский (севернокитайский) язык. Они не могут изучать буддийские писания в монастырских классах, пока им не исполнится 18 лет, и должны «любить страну, религию и следовать национальным законам и предписаниям».

Это колоссальное изменение для сообщества, в котором монахами нередко становились с самого детства, а монастыри для большинства мальчиков одновременно служили и школой.

«Одно из расположенных поблизости буддийских учреждений было снесено правительством несколько месяцев назад», — рассказал нам пожилой монах лет шестидесяти в Абе, пока шел на молитву. «Это была школа проповедничества», — добавил он с явным волнением.

Новые правила были введены указом 2021 года, согласно которому все образовательные учреждения в тибетских районах, включая детские сады, должны вести обучение на китайском языке. Пекин утверждает, что это якобы дает тибетским детям больше шансов найти работу в стране, где главным языком является мандаринский.

Однако, как отмечает известный ученый Роберт Барнетт, такие меры могут иметь «глубокое влияние» на будущее тибетского буддизма.

«Мы приближаемся к сценарию, при котором китайский лидер Си Цзиньпин получает полный контроль, — говорит Барнетт. — К эпохе, в которой в Тибет будет поступать все меньше информации, а тибетский язык будет мало распространен».

«Школьное образование почти полностью будет посвящено китайским праздникам, добродетелям и традиционной китайской культуре. Мы видим полный контроль над поступающей информацией».

Дорога в Абу наглядно демонстрирует, сколько средств Пекин вложил в этот удаленный уголок мира. Новая линия высокоскоростной железной дороги извивается по склонам холмов, соединяя Сычуань с другими провинциями нагорья.

В самой Абе к обычным магазинам с монашескими одеяниями и связками благовоний добавились новые отели, кафе и рестораны, призванные привлечь туристов.

Китайские туристы в фирменной одежде для хайкинга с изумлением наблюдают, как местные верующие совершают поклоны на деревянных подставках у входа в буддийские храмы.

«Как они вообще успевают что-то делать за день?» — вслух удивляется один из туристов. Другие с восторгом крутят молитвенные барабаны и расспрашивают о ярких фресках, изображающих сцены из жизни Будды.

Лозунг партии на обочине дороги гласит: «Люди всех этнических групп объединены так же тесно, как зерна в гранате».

Но невозможно не заметить повсеместную слежку.

Для заселения в отель требуется пройти распознавание лица. Даже чтобы заправить машину, требуется несколько форм идентификации — все это фиксируется камерами высокого разрешения. Китай давно контролирует, к какой информации имеют доступ его граждане, но в тибетских районах этот контроль еще более жесткий.

Тибетцы, говорит Барнетт, «отрезаны от внешнего мира».

Сложно сказать, сколько людей здесь вообще знают об объявлении, сделанном Далай-ламой в среду — оно транслировалось на весь мир, но в Китае подверглось цензуре.

14-й Далай-лама, который с 1959 года живет в изгнании в Индии, выступает скорее за расширенную автономию, чем за полную независимость своей родины. Пекин считает, что он «не имеет права представлять тибетский народ».

В 2011 году он передал политическую власть демократически избранному правительству в изгнании, представляющему 130 тысяч тибетцев по всему миру. В этом году это правительство вело закулисные переговоры с Китаем по вопросу о плане преемственности, но пока остается неясным, дали ли они какой-то результат.

Ранее Далай-лама высказывал мнение, что его преемник должен быть из «свободного мира», то есть не из Китая. В среду он заявил, что «никто не имеет права вмешиваться» в этот процесс.

Это создает почву для конфликта с Пекином, который настаивает, что процесс должен «основываться на религиозных ритуалах и исторических традициях и осуществляться в соответствии с национальными законами и правилами».

По словам Роберта Барнетта, Пекин уже ведет подготовку, чтобы убедить тибетцев принять его позицию.

«Уже развернут огромный пропагандистский аппарат. Партия отправляет команды в офисы, школы и деревни, чтобы рассказать людям о „новых правилах» выбора Далай-ламы», — говорит он.

Когда в 1989 году умер Панчен-лама — вторая по значимости фигура в тибетском буддизме, — Далай-лама назвал преемника на его пост, мальчика из Тибета. Но ребенок вскоре исчез. Пекин обвинили в похищении, хотя китайские власти утверждают, что мальчик, ныне взрослый, находится в безопасности. Взамен они утвердили другого Панчен-ламу — которого тибетцы за пределами Китая не признают.

Если теперь появятся два Далай-ламы, это может стать испытанием для китайской силы убеждения. Кого признает мир? И — что важнее — узнают ли тибетцы в Китае вообще о существовании другого Далай-ламы?

Китаю нужен преемник, обладающий авторитетом — но, возможно, не слишком авторитетный.

Потому что, как говорит Барнетт, Пекин «хочет превратить льва тибетской культуры в пуделя».

«Они хотят устранить все, что считают опасным, и заменить тем, о чем, по их мнению, должны думать тибетцы: о патриотизме, верности и покорности. Им нравятся песни и танцы — такая „диснеевская версия» тибетской культуры».

«Мы не знаем, что из нее уцелеет», — подытоживает Барнетт.

Когда мы покидаем монастырь, вереница женщин с тяжелыми корзинами, наполненными строительными или сельскохозяйственными инструментами, проходит через зал с молитвенными барабанами, вращая их по часовой стрелке.

Они поют по-тибетски и улыбаются, проходя мимо. Их аккуратно уложенные поседевшие волосы едва виднеются из-под шляп.

Вот уже 75 лет тибетцы держатся за свою идентичность — борются и умирают за нее.

Теперь их задача — суметь защитить ее, даже когда человека, олицетворяющего их веру и сопротивление, не станет.