«Это очередной зуб дракона». Ученые — о последствиях объявления Йеля «нежелательным» для российской науки

В России в начале июля объявили нежелательным Йель — американский университет с мировым именем. Русская служба Би-би-си поговорила с учеными — как из Йеля, так и из других университетов, — чтобы понять, как статус отразится на российской науке. Прогноз не лучший: разрыв международных связей и новое поколение ученых из «маленького гетто».

Генпрокуратура заявила, что вуз покушается на «нарушение территориальной целостности Российской Федерации, международную блокаду государства и подрыв его экономических основ, а также дестабилизацию социально-экономической и политической обстановки в стране».

В Йеле по программе World Fellows в 2010 году учился Алексей Навальный, а позже — его соратники и сотрудники ФБК Леонид Волков и Анна Бирюкова. ФБК объявлен в России экстремистской организацией и запрещен, а в заявлении прокуратуры прямым текстом сказано: вуз «нежелателен» как раз потому, что обучает оппозиционных лидеров иностранных государств.

Но Йель — намного больше, чем вуз, где 15 лет назад провел год Навальный. Этот университет составляет «Большую тройку» вместе с Гарвардом и Принстоном и считается одним из самых престижных университетов США с сильной научной школой — как по гуманитарным направлениям, так и по биологии с медициной.

«Всегда думаешь, что предел идиотизма уже достигнут, но действительность опровергает твои самые смелые предположения», — так отреагировал россиянин Михаил (имя изменено), узнав, что Йель признали в России нежелательной организацией.

Михаил преподает в Йельском университете последние несколько лет. Йель, как и многие западные университеты, состоит из множества школ. Школа, в которой преподает Михаил, никогда не имела никакого отношения к России — и такая она не одна. Ученый поэтому не видит смысла в признании университета нежелательным, ведь многие его коллеги никак не соприкасались с Россией. Зато это решение ставит студентов из РФ под угрозу уголовного дела.

Сам Михаил очень хочет избежать уголовного дела за сотрудничество с нежелательной организацией. В России у него остались и дружеские, и рабочие связи. «В Россию я вернусь моментально — после того, как изменится законодательство. Репрессивные законы мне сейчас запрещают туда приехать, но, как только их отменят, я немедленно буду покупать билет», — говорит он.

«Держатели российского паспорта оказались перед очень непростым выбором: прекратить отношения [с Йелем] или начать их скрывать, либо поставить себе галочку, что возможности для сотрудничества с российскими организациями, а возможно, даже для въезда в Россию, будут для вас закрыты», — сказал Би-би-си Иван (имя изменено), российский ученый, живущий в США и до недавнего времени связанный с Йельским университетом.

Русскоязычное сообщество Йеля — это десятки людей, прикидывает Иван. Многие из них узнали о нежелательности своего университета не сразу: Генпрокуратура объявила о своем решении в начале июля, когда люди либо лежат на пляжах, либо сидят в библиотеках и даже новостей особенно не читают, предположил ученый. «Большая часть посмеется, когда узнает, я думаю», — считает он.

Би-би-си удалось связаться с выпускниками Йеля из России. Те из них, кто давно живет и работает в США, сказали, что на их жизнь решение российских властей никак не повлияет.

Наказания постфактум — за то, что человек отучился в Йеле в прошлом — вообще быть не должно, считает юрист Сергей Марков.

Би-би-си поговорила с 25-летним Георгием (имя изменено) — в мае молодой человек получил диплом Йеля в области финансов и вернулся домой, в Россию. Он хочет найти работу в России или на постсоветском пространстве. «В Америке я не один такой умный: полно ребят из того же Йеля или Гарварда, у которых нет визовых проблем, как у меня, — рассуждает Георгий. Эмигрантская тусовка его не вдохновляет: — Какой смысл ехать в другую страну, тосковать по родине, при этом там сидеть и никаких больших перспектив не иметь».

Георгий не до конца уверен, что ему в России безопасно: «Гарантировать я сам себе ничего не могу, но я не считаю, что сейчас риски высоки. Ну, в йельском мерче теперь не похожу. Ну и ладно, хотя обидно».

Главный редактор медиа для ученых T-invariant Ольга Орлова видит в этой «нежелательности» любимый прием российской власти: с помощью размытых формулировок в законах поместить людей в «серую зону», чтобы потом при желании можно было обвинить каждого.

«Создается ситуация, в которой практически все по умолчанию виноваты. А дальше уже накажут вас за это или нет — это на усмотрение прокурора», — соглашается Рубен Ениколопов, российский экономист и профессор университета Помпеу Фабра в Барселоне.

«Не будет такого, чтобы завтра в России была объявлена облава на всех выпускников Йеля. Но когда тот или иной человек попадает в зону внимания, припомнить ему: а кстати, он еще и в Йеле учился, как Навальный — этот способ [давления] распространен и известен», — предполагает Орлова.

Статус «нежелательной организации» в чем-то даже более жесткий, чем экстремистской, считает юрист Сергей Марков: любое взаимодействие с нежелательной организацией может повлечь проблемы с законом.

Административное наказание полагается просто за факт сотрудничества с нежелательной организацией, а сотрудничество — это что угодно, говорит юрист. Такая правоприменительная практика в России есть. «Больше всего дел было по «Свободной России» Ходорковского, — вспоминает Марков. — Людей привлекали за то, что они просто приходили послушать лекции». За такой проступок полагается сначала штраф до 50 тысяч рублей, а после двух административок в течение года возможно уголовное дело.

А вот если в деле замешаны деньги, то российские правоохранители могут сразу завести уголовное дело. По идее даже оплата за обучение в вузе может считаться поводом для преследования — за финансирование нежелательной организации.

Но, кроме возможных проблем для отдельных ученых, «нежелательность» Йеля разрушает и без того ослабевшие связи российской и западной науки.

Само по себе внесение Йеля в список нежелательных организаций не сильно мешает российско-американским научным связям — просто потому, что эти связи были почти разорваны еще в начале российского вторжения в Украину. В основном — именно по инициативе западных университетов. Тот же Йельский университет последовательно сокращает взаимодействие с Россией с 2022 года. Университет прекратил сотрудничество с МГУ, избавился от финансовых активов в России, отказался от пожертвований лиц, находящихся под санкциями, и остановил коллаборацию между Йельской школой менеджмента и «Сколково».

Йель — не первая образовательная организация в списке нежелательных: там есть и Свободный университет, где работают уехавшие из России преподаватели, и канадская Школа международных отношений имени Нормана Паттерсона. Но до сих пор топовые мировые вузы в этот список еще не попадали, напоминает Ольга Орлова. Так что это объявление, вероятно, символическое. «Это некий знак, который сообщает: вся ваша ориентация на лучшие западные институты и академические практики — это теперь не просто неважно, а нежелательно, и будет преследоваться по закону, — сказала Орлова Би-би-си. — Это фиксация разворота от западных академических институций».

Она уверена, что Йель — первый, но далеко не последний крупный университет, который будет признан нежелательным. И действительно, депутат Андрей Луговой так прямым текстом и написал в своем телеграм-канале: «Продолжим зачистку: за Йелем — университеты Англии и США, включая Лондонскую школу экономики, Гарвард и Оксфорд».

Согласно сайту elibrary.ru, с 2022 по 2025 год у российских ученых в сотрудничестве с учеными из Йеля было опубликовано 44 научные работы. И это, вероятнее всего, плоды сотрудничества на частном уровне. Теперь и оно станет невозможно для живущих и работающих в России ученых. Ведь публикация научных работ в сотрудничестве с университетом тоже наказывается (штрафом по административной статье). Наказание может наступить, даже если сама работа была проведена много лет назад, подчеркнул юрист Сергей Марков. Если публикация до сих пор «висит» на каком-нибудь научном сайте, особенно российском, это можно счесть длящимся преступлением.

И без сложностей с Йелем после начала войны российским ученым стало гораздо сложнее публиковать научные работы в западных журналах. Некоторые институты — например, Сколтех — находятся под западными санкциями, напоминает молекулярный биолог Константин Северинов. «Журналы издательства Nature Publishing Group (сейчас они называются Nature Portfolio — Би-би-си) не берут к рассмотрению статьи, в которых хотя бы один автор из этого института, и открыто предлагают или поменять аффилиацию на «приемлемую» или публиковаться без аффилиации, как частное лицо, — рассказал он Би-би-си. — У издательства Wiley более жесткая и глупая политика: при получении статьи с российскими авторами они требуют дикслеймера, что эти авторы не работают на российское правительство. Так как 99% российских научных организаций и университетов существуют на государственные деньги, то, если следовать букве закона, российские ученые не должны в Wiley публиковаться».

Би-би-си запросила комментарий у Nature Portfolio и Wiley, но ответа в нужные сроки не получила.

Кроме того, за публикацию в международных научных журналах ученые часто должны платить издательству от 2 до 7 и более тысяч долларов. После того, как самые крупные российские банки отрезали от системы Swift, российским авторам приходится придумывать схемы оплаты через третьи страны. «Все это довольно унизительно и глупо», — считает Северинов.

Последние несколько лет вовлеченность россиян в мировую науку и так сокращается, подтверждает Иван, работавший в Йеле. «Сложнее получить визу, сложнее поехать за рубеж, сложнее получить финансирование. Все это, конечно, разрушает коллаборации и просто в силу несопоставимости масштабов гораздо сильнее бьет по российской науке, чем по мировой», — сказал он Би-би-си.

Скорее всего, даже цитировать связанные с Йелем научные работы в России будет нельзя, считает главный редактор «T-invariant» Ольга Орлова. А это большая проблема.

«Один из важнейших критериев качества статьи или диссертации — показать, что вы знакомы с тем, что сделали предшественники. Если вы хотите сказать что-то новое — значит, вы уже знаете все старое, кто что написал. Если у вас при этом есть черные пятна, «А и Б не говорите», — это сразу вызывает к вам недоверие как к ученому», — объясняет Орлова. А также это мешает распространять знания. Пока речь идет про один только Йель, это не так уж страшно, но Орлова уверена, что скоро в список нежелательных добавятся и другие западные вузы с мировым именем.

«Если вы не будете ссылаться, то вас просто не опубликуют в приличном научном журнале, — подчеркивает Рубен Ениколопов. — Мы можем сколько угодно говорить, что это в моей стране запрещено, но думаю, ведущие международные журналы не будут делать скидки. Для них эта этика академического исследования с правильным цитированием очень важна. А большинство российских чиновников даже не могут себе этого представить, потому что они с украденными диссертациями живут».

Цитирование — это то, как ученые видят друг друга, объясняет Орлова. Даже если российские специалисты по-прежнему будут читать научные работы из «запрещенных» институтов, то все равно не смогут их обсуждать, передавать аспирантам. «Это сделает российских ученых неполноценными, слепыми в определенных зонах. Это путь к советской науке, где огромные области были мертвыми, не развивались, потому что ученые не могли читать своих западных коллег и не знали, как далеко ушла мировая наука», — считает Орлова.

Эффект может стать заметен уже через пять лет, когда выпустится новое поколение аспирантов. «Это очередной зуб дракона, который поставили на пути разделения России и остального мира, — убеждена она. — Это очередная стена, которой не было».

Иван тоже видит проблему в том, что молодые ученые вырастут без привычки к международному сотрудничеству. «Устойчивые коллаборации, которые повышают уровень работ, знаний и так далее российских ученых — они предполагают, что человек начинает вовлекаться в мир науки с достаточно раннего возраста. Студентом съездил в какую-нибудь летнюю школу, аспирантом — на первую конференцию и подал первую международную статью. И дальше так это все и развивается», — описывает он.

Эта система пошаговой социализации россиян в мировой науке сейчас разрушается, продолжает он. И через 10-15 лет в стране «вырастут» ученые без навыков коммуникации за пределами своего «маленького гетто», в котором они привыкли работать. «Мы получим ситуацию советской науки конца 80-х, когда люди, казалось бы, вообще-то занимаются вполне себе мировыми вещами, статьи читают. Но коллаборации — это письма, которые кочуют чуть ли не с голубиной почтой», — опасается Иван.

Ольга Орлова, впрочем, напоминает, что научное сотрудничество может быть не только с Западом. Власти таким образом сигнализируют: смотрите на Восток, а не на Запад, сотрудничайте с китайскими, индийскими и бразильскими вузами, считает она.

«Партийная линия» как раз в этом и состоит, подтверждает Константин Северинов. Сам он считает научное сотрудничество с Китаем весьма разумной идеей. «Если говорить про естественные науки, то по высокорейтинговым публикациям Китай перегнал США: на долю ученых из КНР приходится около 35% таких публикаций, на долю ученых из США – менее 30, остальные, включая Евросоюз, довольствуются лишь 35%. На долю ученых из России приходится меньше одного процента таких публикаций. Так что российским ученым необходимы партнеры», — говорит он. Действительно, по статистике, собранной журналом Nature, в 2024 году Китай был на первом месте по количеству публикаций, обгоняя США в полтора раза.

Однако с Западом связи были многолетними и тесными, а с Китаем их только предстоит выстроить: мешают культурные различия, языковой барьер и, главное, отсутствие опыта, говорит Северинов: стороны пока не знают друг друга. Настоящее продуктивное научное сотрудничество не возникает сиюминутно, согласно административной или политической необходимости, добавляет он, это долгий исторический процесс.

А вот Рубен Ениколопов убежден, что просто взять и заменить европейские и американские вузы азиатскими нельзя. В некоторых областях Китай очень сильно вкладывался и на самом деле добился большого прогресса, говорит экономист, но в топах рейтинга мировых вузов все-таки остаются американские университеты.

«Это невозможно — вот так взять и импортозаместить взаимодействие с западными вузами, — подчеркивает он. — В науке так не работает. Это означает, что вы будете откинуты на несколько десятков лет назад».

Но вообще-то о развитии российской науки никто из раздающих ярлыки «нежелательности» не заботится, уверена Ольга Орлова: «Если бы кто-то думал о российской науке, не объявили бы войну. Ничто так не разрушило российскую науку, как война».