Недавно один мой знакомый, рассуждая о протестах в Грузии, поделился своим искренним разочарованием. Раньше он считал, что “наша страна в отличие от России, более горизонтально интегрирована – когда бьют детей, встают все семьи и дают сдачи. Но что-то поменялось”…. Что изменилось в Грузии после 2003 года, когда здесь произошла первая мирная революция со времен распада СССР?
Ответы можно искать в разных измерениях. Но скорее всего первый и главный фактор заключается, в том, что сегодня, в отличие от 2003 года, обывателю есть что терять. Времена Шеварднадзе – самые темные в новейшей истории Грузии: голодные, холодные и бесперспективные. Но с тех пор у определенной прослойки общества появилось чувство привязанности к той самой пресловутой стабильности. Мы не можем никого корить за нежелание терять теплое место в большой корпорации, смиренную обреченность оплачивать ипотечный кредит треть своей жизни или за страх потерять возможность традиционно отдыхать с детьми в Европе, а потом на море, и если все пойдет по плану – можно себе позволить и шоппинг в Милане. В Грузии никогда не корили за умение и возможность жить хорошо.
Но сегодня молчаливая позиция сытого обывателя – постыдна. Даже те, кто хотел бы давно перестать думать о несправедливости вокруг, отключить все гаджеты и не слушать новостей, до конца себе такого позволить не может. На кону слишком многое — в долгосрочной перспективе.
Действительно, Грузия – камерная страна. И да, буквально все мы друг друга знаем, и очень сложно полностью абстрагироваться от происходящего вокруг. Давайте еще раз послушаем Кобахидзе.
Ираклий Кобазидзе, премьер-министр Грузии “Нулевое сочувствие к этим людям. Конечно же мы будем действовать согласно закону, Конституции, согласно стандартам основных прав и свобод. Но еще раз – нулевое сочувствие к этим людям, потому что они… Я кстати, не исключаю, что среди тех 50 человек, которые там стоят, 10-15 наивные глупцы. Не исключаю, но и в их отношении наше сочувствие будет нулевым”.
Кобахидзе желает, чтобы не было никакого сочувствия. Призывает отказаться от гуманизма граждан страны, где самой авторитетной фигурой на протяжении десятилетий является Католикос-Патриарх Всея Грузии Илиа Второй. Казалось бы, именно гуманизм – центральная идея в христианстве. Согласно священным писаниям, сам Иисус завещал: возлюби ближнего своего. Кобахидзе же пытается обесчеловечить несогласных, заставить нас отказаться от умения прощать и сочувствовать. Он предлагает направить свой гнев на тех, кто стоит на улице, осудить их и перестать защищать.
Кобахидзе как Фауст предлагает сделку с совестью тому самому грузинскому обывателю, который, улетев на моря, хочет делиться красивыми фото в соцсетях, не терзаясь угрызениями совести, хотя эти снимки в ленте будут соседствовать с кадрами окровавленных лиц избитых участников протеста или молодых политзаключенных, которые обезаруживающе улыбаются со скамьи подсудимых. Кобахидзе говорит всем сомневающимся, всем, кто молчит: можно их осуждать, можно не стесняться ненавидеть открыто. И заодно предупреждает, что будут еще аресты и будут репрессии.
Когда-то в Грузии появился термин “нулевой толерантности” к криминалу. Эта идея предполагала отсутствие терпимости к людям, нарушающим закон. Теперь она применяется к тем, кто требует соблюдения законов.
Когда Кобахидзе говорит о “нулевом сочувствии”, он предлагает нам не просто социально-политическую концепцию, а моральный выбор: согласиться на жизнь без сострадания.
