13-летний украинский подросток сбежал из Финляндии через закрытую границу и оказался в России — в наручниках, без документов и без возможности вернуться к маме. Его семья к тому времени уже пережила осаду Мариуполя, эвакуацию и двойную эмиграцию. Мать мальчика рассказала Би-би-си, как пропаганда и подростковый бунт в очередной раз изменили жизнь семьи и чем закончилась эта история.
В пятницу 31 января этого года сын Марии, 13-летний Максим*, не вернулся из школы.
Семья бежала из Украины после начала полномасштабного российского вторжения. В Финляндии Мария, ее муж, Максим и младший сын жили в городке в Южной Карелии — регионе, полумесяцем растянувшемся вдоль границы с Россией.
Дозвониться сыну у женщины не получалось. Ближе к шести вечера Мария вызвала полицию. «Спросила: как действовать, когда искать будете? Они меня утешили, что это подростки, такой возраст, скорее всего, он у друзей где-то сидит. Ну, я немного выдохнула, хотя сердце было не на месте», — вспоминает она в разговоре с Би-би-си.
Максим не вернулся домой и к позднему вечеру. Уже в час ночи Марии позвонили из России, из полиции города Выборга. Полицейские рассказали, что их вызвали в приграничный город Светогорск, чтобы «принять» ребенка и отвезти его в приют. «Так я узнала, где мой ребенок», — рассказывает она.
Через несколько дней у финского информационного агентства Yle вышла новость: несовершеннолетний подросток пересек без разрешения границу России и Финляндии в районе Кархусуо в городе Иматра. Сделал он это нелегально (пункты пересечения между двумя странами к тому моменту были закрыты уже более года) и быстро: финские пограничники не успели его остановить. «Финны буквально на пару минут не успели, а потом меня повязали на границе с Россией», — позже объяснял сам Максим в коротком интервью Reuters (Би-би-си по просьбе матери не дает ссылку на это интервью, так как там указано настоящее имя ребенка). От разговора с Би-би-си Максим отказался.
Российские пограничники застегнули наручники так, что «очень сильно опухли запястья, — вспоминал юноша, — Прижали плечо прикладом автомата к земле, чтобы я уж точно не встал». Ребенка допросили и забрали телефон и ноутбук на проверку. «Так ничего и не вернули», — жаловался позже он.
«Он не видел этого»
До начала полномасштабного вторжения России в Украину Мария, ее муж и Максим жили в Мариуполе. «Мы пережили самый ад, месяц ада, с 24 февраля», — говорит в интервью Би-би-си женщина.
До этого Мария работала в больнице младшей медсестрой по уходу за больными, сначала в отделении терапии, потом в реанимации. Зарплата была не слишком большая, поэтому параллельно она подрабатывала на строительных работах: «Делала людям ремонт, шпаклевала, обои клеила». В 2021 году семья купила дом и собиралась делать там ремонт. Максим очень хорошо учился в школе.
Российская армия полностью окружила Мариуполь уже к 2 марта 2022 года. В эти же дни в городе пропали вода, электричество, газ и связь. Первый месяц большой войны семья, как и остальные жители города, из-за постоянных обстрелов провела в подвале многоквартирного дома. По словам женщины, она приложила все усилия, чтобы Максим за этот месяц ничего не увидел. «Он сидел в подвале, я его не выпускала из подвала вообще. Два часа утром и два часа ночью, когда был режим тишины и город замирал, я открывала дверь подъезда, чтобы он подышал свежим воздухом. Он не видел весь этот ужас, который происходил там, слава богу. Даже на порог он не выходил. Это был запрет. Я сама ходила по воду и добывать еду», — вспоминает она.
В окруженном городе было очень плохо с эвакуационными коридорами — их открытие регулярно срывалось. Выбраться из Мариуполя семья смогла на своей машине в конце марта 2022 года. «Выехали с горем пополам, потому что кольцо сужалось и было совсем жарко. Уже не было ни продуктов, ни воды, ни медикаментов. И мы на свой страх и риск решили пытаться выбраться за город, потому что в городе уже было просто невыносимо», — рассказывает Мария. Из-за обстрелов люди в городе не успевали хоронить погибших, на улицах лежали тела. На время пути она натянула сыну шапку до подбородка и запретила снимать ее без разрешения. Максим ехал так всю дорогу.
Семья добралась до поселка Володарское, к тому моменту уже перешедшего под контроль российских сил. Пять дней ночевали в школе, где был устроен пункт размещения беженцев. «Потом у нас не было вариантов, куда ехать, и мы уехали эвакавтобусом в сторону России», — рассказывает Мария. Автомобиль бросили в там же, в Володарском. До вынужденного отъезда семья никогда не была за границей: «По Украине я ездила, но не дальше».
В России семья оказалась в Самарской области (конкретный населенный пункт Мария просила не называть). В 2022 году они с мужем взяли по упрощенной процедуре российское гражданство. Никаких заявлений на документы для сына она не писала (паспорта в России выдаются только с 14 лет).
По словам Марии, Максим рвался обратно в Мариуполь. «Когда мы попали в Россию, он очень сильно хотел домой. Он плакал часто. Я ему объясняла, что мы не можем вернуться, что там ничего нет, что город разбит, — рассказывает Мария. — Но он не понимал этого, потому что он не видел этого. И ему казалось, что я вру, я придумываю, все не так, как я говорю. По телевизору-то российскому крутят одно, а реальность-то другая. Он же видит то, что ему показывают, и еще не умеет анализировать, он не понимает многого».
«С дружбой было все плохо»
В России семья провела два года. Как рассказывает Мария, у сына «с дружбой было все плохо».
В российской школе подросток с самого начала столкнулся с травлей со стороны одноклассников и учителей. «Местные дети не воспринимали наших детей», — говорит Мария. Сама она связывает это с тем, что «к тому времени (к осени 2022 года — Би-би-си) уже много родителей ушли на так называемую „СВО“». О том, что они сталкивались в российских школах с травлей, особенно после объявления Путиным частичной мобилизации, свидетельствовали и другие дети из Украины.
«Его называли и „нацистом“, и „хохлом“, как только его не называли. Кричали: „вали в свой Мариуполь, нафиг сюда приехал“, — рассказывает Мария. — Дети иногда дерутся, это не секрет. Кто-то кого-то толкнул, кто-то кому-то подножку поставил. Такое бывает. Но в любой заварушке такого плана всегда был виноват только мой ребенок. И некоторые учителя говорили: „Ты что сюда, наших детей приехал бить? Езжай в свой город, тебе тут не место, не трогай наших детей“».
— И как он справлялся с этим?
— Плохо справлялся. Я ходила в школу неоднократно, ругалась с директором. Многое было пережито за эти два года.
По словам Марии, директор «была не заинтересована» в том, чтобы остановить травлю: «Первое время, когда она меня вызывала в школу, я спокойно с ней беседовала, не выходила на эмоции, не противилась сказанному. Потом, когда вызовы стали все чаще и чаще, и я поняла, что всех собак вешают на моего ребенка, мне это стало неприятно. Я не люблю несправедливости, понимаете? Я стала с ней ругаться, у нас начались конфликты на этой почве. Ну и напоследок, когда мы уже уезжали, я брала характеристику со школы. Там написано, что он практически умственно отсталый».
Травля и незаинтересованность учителей, рассказывает Мария, привели к тому, что Максим скатился в учебе и не хотел идти в школу: «Очень часто утро начиналось со слез: мама, можно я сегодня дома останусь? Я не хочу туда идти».
Позже подросток, по словам матери, связался с детьми «из неблагополучных семей, которые его приняли». На этом фоне начались проблемы. «Я работала пятидневку от рассвета до заката, муж тоже. С ребенком я, конечно, была на связи по телефону, потому как у меня не было другого выхода. Тем не менее он начал чудить, мне звонили из полиции, начал вести себя очень плохо».
Сама Мария вспоминает то время как период бесконечной работы и при этом крайней нужды. Ее муж устроился разнорабочим, выходил на электричку в другой город в пять утра и возвращался в десять вечера. Мария работала продавцом на строительной базе, уходила на работу в семь утра и возвращалась после восьми вечера.
«Там просто ты работаешь без остановки, и тебе ни на что не хватает. Мы снимали жилье, и нам еле-еле хватало от месяца к месяцу. Если честно, даже на одежду оставалось по минимуму. То есть мы, чтобы купить зимнюю одежду, например, откладывали по чуть-чуть, еще начиная с весны», — рассказывает женщина.
В этих обстоятельствах она забеременела вторым ребенком. Переехать в Европу, по словам Марии, их сподвигла «невозможность жить дальше там [в России]». В марте 2024 года, уже после рождения младшего сына, семья через Беларусь и Польшу уехала в Финляндию по программе для украинских беженцев.
Первые три месяца на новом месте были, по словам Марии, «невероятно тяжелыми»: «Ты не понимаешь сложный язык, не понимаешь, что тебе говорят, идешь в магазин и не понимаешь, сколько что стоит». Через три месяца стало чуть-чуть легче.
При этом в целом Финляндии, говорит Мария, она «просто безгранично благодарна — прием был настолько теплый и настолько искренний, что я даже удивилась». Уже через неделю им, как семье с младенцем, выделили квартиру. Весь первый год помогала со всеми бытовыми вопросами прикрепленная к ним соцработница. Они получали пособие, Мария была в декретном отпуске, а ее муж ходил на курсы финского. Максим пошел в интеграционный класс в финской школе.
При этом сам Максим был совсем не рад новому переезду в Европу. «Он вообще не хотел ехать. Потому что, скажем так, пропаганда работает хорошо, особенно на детей. И он не хотел вообще ехать в Финляндию. С горем пополам я его уговорила, — рассказывает Мария. — Ему тоже было, как и мне, первое время очень сложно. Еще вот этот возраст начался, когда он против всего мира, шел наперекор всему и считал, что это правильно».
«Это было прощупывание, как далеко он может зайти и что за это может быть, — объясняет Мария побег сына через границу. — Он не думал о последствиях».
«Хотел жить либо в Украине, либо ближе к Украине»
«Шок, стресс, непонимание, что произошло, как это произошло, почему?» — описывает свои первые эмоции во время ночного звонка из выборгского отдела полиции Мария. В полицию приехала сотрудница отдела по делам несовершеннолетних, она как раз и позвонила и сказала, что Максим сидит рядом. Мария попросила передать ему трубку. «Он пытался хорохориться. Как павлин, знаете, хвост распустил: „да все нормально“, — вспоминает она. — Ну, я слышала, что он тоже напуган сильно».
«Я вообще не могу понять, почему они его сразу просто не передали финской стороне, зная, что родители находятся в Финляндии. Это же не уголовник, не рецидивист, а ошалелый подросток, обалдевший. Просто позвоните, свяжитесь с финской погранслужбой, просто передайте его. Но они решили устроить мне ад длиною восемь месяцев», — жалуется женщина.
Финские пограничные органы действительно сразу попросили вернуть «нарушителя». Однако, как объяснил Би-би-си юрист, работающий в сфере защиты прав детей в России, вызов полиции и затем сотрудников опеки — это стандартный протокол, если ребенок найден без родителей и документов.
«В первый разговор он вообще ничего не говорил. Было все „не знаю, не знаю, не знаю“. На все вопросы „не знаю“, — рассказывает Мария. — Потом уже да, когда мы стали созваниваться с ним, беседовать минут по десять-пятнадцать, я спрашивала спокойно у него: что случилось, зачем ты это сделал? Он сказал, что у него были два друга из Петербурга, с которыми он познакомился в компьютерной игре, которые звали его в гости, и он решил пойти».
«Были сложности с языком, с людьми, которые там [в Финляндии] жили. Я, к примеру, честно говоря, изначально не хотел там жить. Я хотел жить либо в Украине, либо ближе к Украине. Ну как бы был единственный вариант жить поближе к Украине — это в России. Больше вариантов не было», — объяснял сам Максим причины своего побега в коротком интервью Reuters.
Российско-финская граница, судя по сообщениям СМИ, частично проницаема — всего через закрытую границу в Финляндию из России в 2025 году незаконно проникли восемь человек, кто-то в том числе там же, где и Максим, в районе города Иматра. А в сентябре 2024 года финские школьники в свою очередь пересекли границу с Россией во время школьной экскурсии. Пять или шесть девятиклассников сняли на видео, как обходят вокруг пограничного столба.
От школы до границы Максим прошел пешком девять километров. Дальше, от приграничного Светогорска до Петербурга — чуть меньше 200 километров. Их Максим также планировал преодолеть пешком, через лес. «Он думал, что он просто пойдет погулять, а потом позвонит мне, я его и заберу», — предполагает Мария.
Подростка отвезли в Центр временного содержания несовершеннолетних правонарушителей в Невском районе Петербурга в ночь с пятницы на субботу. В выходные дозвониться туда было невозможно. Когда Мария дозвонилась в понедельник и спросила, что делать, ей предложили приехать и забрать сына лично. Согласно российскому законодательству, несовершеннолетнего могут передать только его официальному представителю.
Но ни у Марии, ни у Максима загранпаспортов не было; в ЕС они въезжали по внутренним украинским документам. К тому же осенью 2023 года Россия резко ограничила въезд граждан Украины, их стали пускать только через аэропорт «Шереметьево». Для международных перелетов загранпаспорт был необходим. Российский паспорт у Марии «был утерян».
Максим не взял с собой даже свидетельство о рождении — фотографию документа Мария отправила той ночью сотруднице отдела по делам несовершеннолетних.
Сначала она попросила знакомую по доверенности довезти сына до КПП Эстонии, чтобы встретить его на границе. Но даже с оригиналом украинского свидетельства о рождении нельзя пересекать границу. Сделать же Максиму украинский загранпаспорт без его присутствия было невозможно — оформление этого документа требует личного участия человека.
«Я была в шоке, если честно. Голова рвалась на части. Я не понимала, что мне делать. Загвоздка в документах. Я не знала, как это решить. Я куда только ни обращалась. Но невозможно сделать без него никакой проездной документ», — рассказывает Мария. На решение этого юридического квеста у нее ушло восемь месяцев. Максим эти месяцы жил в приюте в Петербурге.
Как рассказывает Мария, первые дни после происшествия она держалась стойко. Потом ее «накрыло совсем», говорит женщина: «Я не ела, я не мылась, я не интересовалась младшим ребенком. У меня диван на кухне стоял маленький, и вот я жила на кухонном диване две недели за закрытой дверью. Младшим ребенком полностью занимался муж, и еду готовил, и стирал, я вообще не знаю, что было бы без его поддержки. Потом уже подействовали антидепрессанты. Я потихоньку стала заставлять себя что-то делать по дому».
У Максима, по словам Марии, изначально включился защитный механизм: «Пальцы были веером: да все нормально, мама, да все в порядке, успокойся. А мама жрет антидепрессанты горстями, чтобы не сойти с ума». Спустя два месяца в приюте «он уже начал подвывать, что хочет домой, начало приходить осознание, что последствия совершенно не такие, как он себе нарисовал». По словам Марии, воспитатели в приюте ее сына не обижали, но конфликты с другими детьми бывали регулярно. Созванивались раз или два в неделю, мальчику давали телефон сотрудницы приюта. «Чем больше времени проходило, тем больше он просился домой. Потом он спрашивал: как, что, чем я могу посодействовать, чтобы поскорее вернуться? Я говорю: сынок, с твоей стороны ничем», — вспоминает Мария.
Сам Максим рассказывал, что в приюте его убеждали остаться жить в России: «Как минимум два раза в неделю это случалось. Мне говорили: чем тебе плохо-то в России? Живи в России, че. После 18-ти пойдешь отучишься, работать тут будешь. Я просто говорил: „Да, конечно, конечно, конечно“. И как бы ждал, когда меня заберут. Потому что домой-то охота».
«Мозги на место встали»
«Мытарства», во выражению Марии, продолжались шесть с половиной месяцев. «Я пыталась, варианты придумывала, как его оттуда забрать, но все эти варианты проваливались с треском». В какой-то момент она даже думала по доверенности передать сына под временную опеку кого-то в России, чтобы этот человек ребенка оттуда ей вывез.
В итоге консул Украины в Финляндии посоветовал женщине отправить два обращения — уполномоченному по правам человека в Украине Дмитрию Лубинцу и, параллельно, уполномоченной по правам ребенка в России Марии Львовой-Беловой.
В 2023 году Международный уголовный суд в Гааге выдал ордер на арест Марии Львовой-Беловой по подозрению в незаконной депортации украинских детей в Россию (Би-би-си подробно писала об этом). Сама Львова-Белова обвинения отрицает и настаивает, что никогда не препятствует воссоединению семей. В частности, после ордера МУС она регулярно сообщает в соцсетях о новых воссоединившихся семьях и публикует их фотографии. При этом украинские правозащитники, системно занимающиеся возвращением детей на родину, объясняют, что за три с лишним года большой войны возвращать детей на территории под контролем Украины стало сложнее.
В случае Марии оба ее обращения были рассмотрены очень быстро. С женщиной связались обе стороны и провели опрос. Марию попросили приехать в Украину и написать доверенность на конкретного человека — одна из волонтеров в тот период возвращала из России сразу шесть детей. С этой женщиной в Украину в октябре вернулся и Максим.
Мария встречала сына в Киеве. Там же они сделали себе загранпаспорта для возвращения в Финляндию. «Он очень вырос, выше меня уже в свои 14 лет. Были очень рады оба. Он, конечно, отвык немного и чувствовал себя стесненно. Но это все прошло буквально через неделю, — вспоминает она первые дни после встречи. — Мы с ним много разговаривали по душам за эту неделю, и он просил прощения, что вот такой поступок совершил, что только теперь он осознает, сколько, скажем так, сколько плохого и неправильного он сотворил».
Сейчас Мария с сыновьями вернулась в Финляндию в городок побольше, там же, в Южной Карелии. Семья переехала из двухкомнатной квартиры в трехкомнатную. «Максим подросток, ему нужно свое пространство. Надо было подкупить кровать и письменный стол, и я не скажу, что покупка этого и переезд сильно вот ударили по карману». Женщина еще раз повторяет, как признательна стране за помощь, и уточняет, что она уже мечтает наконец выйти на работу. Пока она учится на языковых курсах пять дней в неделю — без финского найти работу нереально.
Максим вернулся в финскую школу в интеграционный класс. По словам Марии, сейчас она часто видит хорошие отметки сына и похвалы учителей. «Он сильно изменился в лучшую сторону. Мозги на место встали, — объясняет она. — Он стал более ответственный, он начал взрослеть. Если уходил он глупым ребенком, то вернулся уже достаточно осознанным подростком».
«Если честно, не верю, что все это произошло, — рассуждает она. — Иногда, знаете, бывает, задумаюсь, может, это плохой затянувшийся сон просто и я проснусь? За три с половиной года [с начала полномасштабного вторжения] нормальный, адекватный человек сойдет с ума, правда. Но я пока держусь».
Максим, по ее словам, утверждает, что когда ему исполнится восемнадцать, он поедет жить в Киев. «Я говорю: прекрасное решение! Исполнится восемнадцать, открываешь дверь, и перед тобой весь мир, — смеется Мария. — Но это когда исполнится восемнадцать, а до этого я несу ответственность за тебя. Он: мама, до восемнадцати лет я от тебя ни ногой».
* Имя юноши изменено по просьбе его матери
Редактор Анастасия Лотарева**.
**Власти России включили Анастасию Лотареву в реестр «иностранных агентов». Би-би-си категорически возражает против этого решения и оспаривает его в суде.
