Фигура Сталина продолжает будоражить пространство бывшего Советского Союза, словно незаживающая трещина в коллективной памяти. Казалось бы, всё уже сказано: очевидное зло, десятки тысяч репрессированных, имена которых — не абстрактные строки в учебниках, а истории наших семей, соседей, знакомых. И всё же, вопреки этому знанию, Сталин снова и снова возвращается — в виде памятников, бюстов, переименованных улиц и уже далеко не осторожного, а настойчивого восхищения.
История с памятником Сталину в Цхинвали — и наказанием для тех, кто его повредил, — это не просто локальный инцидент. Это ещё один симптом сомнительного культа личности — его разбираем в новом эпизоде «Эпохы размытых ориентиров».
Меня зовут Марта Ардашелия. И вы знаете что делать, чтобы поддержать независимую журналистику, — все ссылки в описании.
В июне 2025 года памятник Иосифу Сталину был установлен у хлебозавода в Цхинвали по инициативе директора предприятия. Спустя месяц неизвестные разбили лицо вождя. Позже выяснилось, что это были три школьника. Их родители оплатили восстановление памятника, а глава комбината забрал заявление о порче из местной милиции.
Примечательно, что более трёх с половиной тысяч осетин поимённо внесены в Книгу памяти жертв сталинских репрессий. Несмотря на это, факт установки скульптуры без общественного обсуждения не вызвал заметного возмущения. Как сообщает издание JAMnews, в Южной Осетии сегодня установлены два памятника Сталину и один бюст.
В этом же году власти Цхинвали вновь временно вернули столице её прежнее название — Сталинир — на время празднования Дня Победы во Второй мировой войне. «Кавказский узел» опросил местных жителей, и большинство из них это решение поддержали. При этом главный проспект города также носит имя Сталина.
Вот какое отношение к фигуре Сталина бытует в Цхинвали. Цитата из материала, опубликованного на JAMnews.
Безработный житель города Аслан признаётся: в последнее время о таких вещах боятся говорить открыто — не так, как раньше. Он вспоминает историю из своей молодости:
«В советское время, сразу после техникума, я работал водителем. Тогда было принято вешать портрет Сталина на лобовое стекло грузовика. Я тоже повесил. Моя бабушка, увидев это, взяла меня за ухо и приказала снять портрет, порвать и развеять по ветру. Я спросил — почему. Она сказала, что я здоровенный дурак. Этот человек, по её словам, принёс много горя людям на Кавказе. О масштабах трагедии я узнал уже в 1990-е».
Исторический ревизионизм вокруг фигуры Сталина на Кавказе — процесс сложный и многослойный. За ним очевидно стоят и государственные структуры, и частные инициативы, но результат один: прошлое переписывается в зависимости от сегодняшних потребностей.
И в этом смысле восстановление образа Сталина выходит далеко за рамки локальной памяти или региональных особенностей. Оно всё чаще становится частью более широкой политической логики — логики, в которой прошлое используется для легитимации настоящего. В путинской России фигура Сталина постепенно встраивается в нарратив «сильного государства» и «сильного лидера», где репрессии перестают быть преступлением, а превращаются в якобы неизбежную плату за порядок, величие и контроль. Это удобная историческая конструкция: если Сталин «был жесток, но эффективен», значит, и сегодняшнее насилие можно объяснить государственными интересами.
Так память о сталинских репрессиях не просто вытесняется — она переосмысливается и обесценивается. Сталин становится инструментом оправдания авторитарной модели власти, в которой подавление инакомыслия, страх и принуждение подаются как нормальные и даже необходимые элементы управления. Когда ориентиры размыты, прошлое превращается в политический ресурс: оно позволяет не отвечать на вопросы о свободе, ответственности и цене «стабильности», подменяя разговор о будущем мифом о сильной руке, которая якобы уже однажды «спасла страну» — и может сделать это снова.
