«Войны за территории бессмысленны»: 25 лет Дейтонским соглашениям и концу войны в Боснии

25 лет назад на базе ВВС США в городе Дейтон, штат Огайо, были подписаны соглашения, положившие конец кровавой гражданской войне в Боснии через федеративное устройство государства с широкой автономией для сербов.

Ни одна из сторон не осталась довольна исходом, но мир в Боснии держится до сих пор.

Почему НАТО поддержала боснийцев-мусульман и хорватов против сербов? Какие выводы сделала Россия?

И какие уроки из Дейтонских соглашений можно вынести для других этнических конфликтов?

Би-би-си расспросила Максима Саморукова, специалиста по Балканам и заместителя главного редактора Carnegie.ru.

Би-би-си: Можно попросить вас напомнить, кто воевал в Боснии и почему?

Максим Саморуков: В войне было три стороны: боснийские мусульмане — это славяне, которые приняли ислам (они приняли ислам достаточно давно, чтобы это стало этническим определением), сербы (православные) и хорваты (католики).

При этом у боснийских хорватов и боснийских сербов были за пределами Боснии поддерживающие их страны — Хорватия и Сербия. У мусульман была самая большая община, но так как у них не было внешних союзников, им приходилось тяжелее всего с оружием и изначальными позициями.

Воевали сначала против всех, а потом западные посредники, которые считали, что раздел Боснии — штука неприличная и недопустимая, увидели выход в том, чтобы убедить боснийских мусульман и хорватов объединиться во что-то вроде альянса против сербов, и обеспечили военную помощь. Но интервенция НАТО была гораздо более ограниченной, чем в Косове.

По сути боснийских сербов заставили принять Дейтонские соглашения, а Белград вынудили признать независимость БиГ — сербы были против того, чтобы районы, населенные сербами, отделялись от общей страны с Сербией.

Босния всегда была многоконфессиональной, а по мере наступления эпохи национализмов эта многоконфессиональность переросла в мультиэтничность, это всегда была территория с перемешанным населением.

Они все говорят на одном языке, потому что этот язык специально вырабатывался из близких диалектов сербского и хорватского, чтобы упростить понимание различных групп южных славян между собой, чтобы люди от Загреба до южной Сербии понимали друг друга.

Но Босния — очень гористая страна, и до сих пор, чтобы проехать по ней десятoк километров, порой приходится тратить часы. Поэтому общины плохо смешивались, жили довольно изолированно, а когда пришло тяжелое время кризиса и распада Югославии, они быстро сплотились по этническому принципу и начали воевать друг против друга.

В чем была главная проблема? В Боснии сербы были крупным, но меньшинством — примерно треть населения. Но в целом в Югославии сербы были самым большим этносом. И здесь неизбежен был конфликт.

С одной стороны, боснийские мусульмане, бывшие большинством внутри самой Боснии, хотели получить независимость, а с другой сербы, которые были большинством в Югославии, совсем не хотели независимости Боснии, где они стали бы меньшинством.

Би-би-си: Кого поддерживал Запад?

М.С.: Долгое время главной задачей Запада было сохранить Югославию, и до самого начала боевых действий Запад довольно равнодушно относился к событиям внутри Югославии.

Это было время падения Берлинской стены, объединения Германии, распада Советского Союза и социалистического лагеря, конца Холодной войны, и у Запада дел хватало по горло и без Югославии. Это, казалось, какая-то периферийная страна где-то на Балканах.

А когда большие катаклизмы закончились, югославский кризис зашел уже очень далеко. И поскольку сербы имели лучшие позиции в силовых структурах Югославии, они оказались в привилегированном положении в смысле вооружения, кадров, наличия танков, опыта военного.

Их сопротивление отделению новых государств выглядело жестоко — они смотрелись агрессорами, которые злоупотребляют своей силой, чтобы угнетать слабые меньшинства и удержать территории, которые не хотят находиться этой стране.

И эта картинка сильно воздействовала на западное общественное мнение, а лидер Сербии Слободан Милошевич вел себя довольно сурово. Избалованный западным равнодушием, которое продолжалось до конца 1991 года, он по собственному прошлому опыту был уверен, что может действовать довольно грубо.

А когда кого-то назначили виноватым, вводить нюансы уже довольно трудно. Действия западных правительств сильно зависят от общественного мнения, от того, как ситуация освещается в СМИ.

Би-би-си: Какую роль в этом сыграли события в Сребренице?

М.С.: Это было последней каплей. Это был 1995 год, боснийские мусульмане и хорваты уже договорились о совместных действиях, получали западную поддержку и начали выигрывать у сербов в военном отношении.

Руководство боснийских сербов уже поругалось с Белградом, Милошевичем и состояло из постоянно конкурирующих друг с другом гражданского лидера, президента Радована Караджича, и военного лидера генерала Ратко Младича.

Загнанные в отчаянную ситуацию, они пытались доказать, кто из них больший сербский патриот, и таким образом дошло до Сребреницы. Слово «геноцид» очень политизировано, но в Сребренице были уничтожены почти все мужчины-мусульмане.

Очевидное военное преступление, которое было доказано. И Младич, и Караджич об этом знали, в этом сомнений особых нет. Другое дело, что четыре года война уже шла, и Сребреница была крупным центром, откуда совершались антисербские операции, не случайно ее выбрали. Там базировался влиятельный полевой командир боснийских мусульман Насер Орич.

Но независимо от всего этого, счет идет на тысячи безоружных людей, которых вывели в лес и расстреляли.

Би-би-си: Какую позицию занимала Россия?

М.С.: Война в Боснии началась в 1992 году. России в 1992 году было не до Боснии, и всю первую фазу югославского кризиса с 1991 года Россия соглашалась с западной позицией, поддерживала санкции, введенные против Милошевича, и не пыталась играть никакой самостоятельной роли.

Только на четвертый год войны в Боснии, в 1994 году, когда НАТО стало бомбить позиции боснийских сербов, в Москве напряглись: сегодня бомбят Боснию, а завтра мало ли что? Постоянные параллели между распадом СССР и Югославии появились еще до того, как оба эти государства распались.

Естественно, вооруженное вмешательство НАТО и принуждение боснийских сербов к миру вооруженным путем не понравилось Москве, и Россия стала думать о собственной стратегии в югославском кризисе. Дальше началось расширение НАТО на восток, и к косовскому кризису, когда дошло до бомбардировок сербской части Югославии, Россия пришла к развороту над Атлантикой [российский премьер Евгений Примаков, летевший в Вашингтон 24 марта 1999 года в момент начала бомбардировок НАТО, развернул самолет над Атлантикой и вернулся в Москву — примечание редакции], к попытке использовать военный контингент со своей отдельной повесткой.

В Боснии тоже был российский миротворческий контингент — но он действовал вполне себе в рамках общей западной стратегии и особой позиции не занимал.

Босния стала одним из первых звонков, когда Россия напряглась не только по поводу Югославии, а поводу того, что идиллическая дружба с Западом может развиваться не совсем так, как казалось в первые годы после конца Холодной войны.

Би-би-си: Расскажите про сами Дейтонские соглашения — как они заключались?

М.С.: На переговоры в Дейтон решили не звать ни лидеров боснийских сербов, ни лидеров боснийских хорватов, потому что с ними никакое соглашение было бы невозможно. Приглашен был лидер Сербии Слободан Милошевич, президент Хорватии Франьо Туджман и лидер боснийских мусульман Алия Изетбегович, бывший президентом Боснии.

С Караджичем, лидером боснийских сербов, долго пытались вести диалог, но он тяжелый человек, а Милошевич, по сравнению с ним, гораздо более приятный и адекватный персонаж , он куда больше нравился американцам.

Дейтон сейчас [в сербском обществе] считается несправедливым, но в целом для сербов это было довольное неплохое соглашение.

Все западные лидеры к тому моменту ужасно устали от исторических лекций балканских лидеров — и Туджман, и Изетбегович были провинциальными историками-любителями, которые обожали читать многочасовые лекции американцам про то, что наша тысячелетняя история показывает, что так делать здесь недопустимо. Милошевич, как бывший банкир и циничный аппаратчик, который жил в США и хорошо говорил по-английски, гораздо лучше понимал американцев.

Их «заперли» на несколько дней и не выпускали, пока им не дали карту раздела Боснии на Республику Сербскую (РС) и Федерацию Боснии и Герцеговины (ФБиГ), где РС — 49% территории, а БиГ — 51%, так как в ней было большинство населения.

Это было отчасти компенсацией за то, что произошло в Хорватии, где хорватских сербов просто выставили из страны. Поэтому в Боснии сербам уступили довольно много, хотя они проигрывали в военном отношении, но им дали почетные условия капитуляции.

По сути, РС стала государством во всем, кроме международного признания. Сейчас у нее есть де-факто собственная внешняя политика и право вето во всем, что касается БиГ, абсолютное самоуправление.

Республика Сербская получила столько полномочий, что все попытки централизовать БиГ за 25 лет ни к чему не привели, и она остается квазинезависимым государством, которое формально является частью БиГ, но во всех политических вопросах имеет собственный курс.

Все стороны были недовольны, когда увидели карту, и считали границы несправедливыми. Но более-менее это удалось подписать.

Главным тут было то, что Милошевич получил фактически прощение за все прошлые грехи, с Югославии, которая состояла уже только из Сербии и Черногории, сняли все санкции, а его вернули в число легитимных европейских лидеров.

Би-би-си: Вы упомянули другие войны и изгнание сербов из Хорватии. Можете вкратце рассказать о других конфликтах бывшей Югославии?

М.С.: Принципиальное отличие Югославии от Советского Союза было в том, что к концу 1980-х центральная власть там была во многом символической. По сути, это уже были шесть очень автономных стран, которые из центра управлялись по узкому кругу вопросов.

Когда начался экономический кризис 1980-х годов, который был очень тяжелым в Югославии, то естественная реакция руководства всех республик была: «Надо отделяться». Особенно в случае самых богатых республик — Словении и Хорватии. Сербы тоже были готовы отделяться — но на условиях присоединения всех частей с сербским большинством к тому, что составляет Сербию.

Со Словенией договорились — была сепаратная сделка между лидерами сербов и словенцев: вы, словенцы, уходите и больше никогда не вмешиваетесь в югославские дела. Потому что словенцы выступали союзниками хорватов, и Милошевич считал, что пусть они уйдут, а хорваты останутся с нами один на один. А в Словении особо сербы не жили.

Поэтому Словению отпустили с очень маленькими боевыми действиями, и Милошевич не настаивал на том, чтобы она оставалась.

С Хорватией было гораздо сложнее. В принципе Милошевич был согласен, чтоб хорваты отделились, но с пересмотром границ и присоединением территории с сербским большинством в качестве еще одной республики Югославии. Хорватская часть Хорватии уходит — а сербская часть остается. Естественно, хорваты так не захотели.

Сербская часть Хорватии провозгласила республику Сербскую Краину, и с 1991-1995 год шла война, туда ввели миротворцев ООН. И в 1995 году хорватское руководство, подготовившись и, с поддержкой Запада модернизировав вооруженные силы, провело военную операцию «Буря» — военным путем выставило сербов за пределы Хорватии.

В конце 1990-х началась война в населенной албанцами части Косова, после 10 лет относительно мирного противостояния, когда косовские лидеры считали, что надо методами ненасилия бороться за отделение от Сербии. Пример Хорватии и Боснии показал, что можно и военными методами бороться. Сформировалась освободительная армия Косово, которая тоже получала поддержку Запада. На 1998-1999 год пришелся пик войны, когда Сербия проводила этнические чистки Косова. В ответ Запад стал бомбить Сербию.

Наконец, четвертая война была в Македонии [ныне Северная Македония — ред.]. Освободительная армия косовских албанцев стала расползаться на соседние районы с албанским населением. Это перекинулось и на Македонию — там есть районы с албанским большинством. Закончилось все посредничеством Запада, и македонским славянам пришлось серьезно улучшить статус македонских албанцев, и сейчас албанские районы в Македонии пользуются высокой степенью самоуправления, но никакой общей албанской автономии в Македонии создано не было.

Конфликт не удалось решить — проблемы продолжаются до сих пор и снова всплывают при любом обострении ситуации в стране. Албанцам недавно удалось добиться для албанского языка статуса второго государственного.

Единственная республика, которая отделилась мирно уже в 2006 году — это Черногория.

Би-би-си: Почему Международный трибунал по бывшей Югославии, созданный для расследования военных преступлений, судил больше сербов, чем представителей других сторон?

М.С.: Неформальный принцип осуждения военных преступников бывшей Югославии был такой: мы осуждаем тех, кто действовал на территории другой республики. Если люди совершали военные преступления на территории своей республики, то пусть их судят местные суды, это не дело трибунала.

Если этнический хорват совершал преступления на территории Хорватии — то совершал и совершал, так бывает. А если этнический хорват, даже если он сам из Боснии, совершал преступления в Боснии — им должен заниматься трибунал.

Так как больше всего таких случаев было с сербами — случаи, когда сербы совершали преступления на территории других республик, пусть даже они хорватские или боснийские сербы, — среди осужденных сербов гораздо больше.

В случае войны в Хорватии, которая продолжалась четыре года и унесла жизни больше 20 тысяч человек, Гаагский трибунал не осудил ни одного хорвата. Сначала был осужден генерал Анте Готовина, проводивший операцию «Буря», но потом его оправдали, потому что общественность в Хорватии восприняла это очень враждебно. Но были осуждены хорваты, участвовавшие в войне в Боснии — тот же генерал Слободан Праляк, выпивший яд в зале суда в Гааге в 2017 году.

Запад инструментализировал эти трибуналы и использовал для давления на местные элиты. Например, Гаагский трибунал не осудил никого из полевых командиров косовских албанцев, хотя там есть персонажи, которые не вызывают особых сомнений, и доклады международных структур показывали, что за ними тянется немало преступлений.

А сейчас, когда Западу необходимы инструменты давления на косовскую элиту, чтобы сделать ее более сговорчивой для урегулирования, а Сербию уже не считают таким однозначным bad guy, в Гааге создали отдельный трибунал по Косову, где судят косовских албанцев за преступления, совершенные с 1998 по 2000 год, в том числе против косовских сербов и косовских албанцев.

Это инструмент не столько примирения, сколько давления на косовскую элиту. Например, бывший премьер-министр частично признанной Республики Косово Рамуш Харадинай сейчас просто депутат, ему пришлось уйти с поста после того, как против него озвучили подозрения и вызвали в Гаагу на допрос. Сейчас ушел с поста президент Хашим Тачи, против которого выдвинули обвинения в трибунале.

Би-би-си: Насколько успешными можно считать Дейтонские соглашения?

М.С.: Что считать критерием успеха? Войны нет с тех пор и уже не будет. Целью Дейтона было прекратить военные действия, и это получилось.

Боснийские политики пытаются шантажировать Евросоюз тем, что если мы сейчас что-то такое не сделаем, то снова начнутся этнические столкновения. Но они не начнутся. Это чистый блеф местных лидеров. Никто там уже не готов воевать. Общины изолированы и живут далеко друг от друга. За 25 лет все привыкли к жизни в рамках двух отдельных образований.

Никто не обещал, что Дейтон приведет к успешному развитию Боснии как страны. Это вопрос к боснийским лидерам.

Би-би-си:Какие уроки можно извлечь из Дейтонского соглашения для других этнических конфликтов — например, в Карабахе?

М.С.: Наверное, главный вывод — это то, что в XXI веке войны за территории не просто безнравственны, но и бессмысленны. В 1995 году тысячи человек были убиты в Сребренице, стороны воевали за контроль над городом, а сейчас там некому жить. Тысячи людей уезжают из Боснии каждый год, и, видимо, навсегда.

То же самое в Карабахе — разве армяне стремились заселять районы вокруг Карабаха, захваченные в первой войне? Будут ли азербайджанцы возвращаться туда? В лучшем случае единицы.