3 апреля самодельная бомба взорвалась в метрополитене Санкт-Петербурга. В результате погибли 15 человек, не считая предполагаемого смертника, более 50 пассажиров получили ранения. Следственный комитет России ведет расследование. Впервые за последние двадцать лет, организатором теракта в России не является северокавказское подполье. О новой угрозе для российской государственной безопасности, СОВА побеседовала с бывшим редактором газеты "The Moscow Times", ныне заместителем директора международной консалтинговой компании "Control Risks" по СНГ и России - Наби Абдуллаевым.
— Теракт в Петербурге показал, что Россия столкнулась с новой угрозой. Кто они, эти люди, и какую опасность они несут?
— Сейчас очень трудно доказательно о чем-то говорить. Единственным достоверным фактом является то, что человек, взорвавший себя в петербургском метро, не был представителем северокавказского подполья. Он не принадлежал к той группе, которая совершала все значимые теракты на территории Российской Федерации. Очень трудно от одной точки проводить тренд. Необходимо проследить за развитием событий: будут ли осуществляться на территории России теракты и в дальнейшем представителями Средней Азии.
Фундаментально новым является то, что люди с глобальной исламистской повесткой включились в войну против российского государства. До этого все теракты были северокавказские, повестка этих людей была понятна. Они были во многом мотивированы конфликтом, который развивается в течение лет 20 на территории Северного Кавказа, в основном, в Чечне, Дагестане и других мусульманских республиках региона. В случае с радикализацией центрально-азиатских ребят, у них нет никакой личной повестки и мотивации мстить России. Эта радикализация глобального характера. Если мы посмотрим на теракт в Стокгольме, там, насколько я помню, был представитель Узбекистана. Если посмотрим на события в Астрахани, там граждане Казахстана участвовали в нападении и убийстве милиционеров. Поэтому, да, это новая угроза.
Во-первых, мы не знаем мотивацию этих людей. Во-вторых, у России в отношении северокавказских террористов есть отработанная практика, включая контроль за их семьями. У этих людей есть обратный адрес, и понятны болевые точки, через которые можно, если не на сто процентов, то хоть как-то сдерживать развитие этой угрозы. Так продолжалось и в течение трех лет после Олимпийских игр в Сочи. В отношении новых игроков обратный адрес непонятен. Да, есть места – Киргизия, Ош, Узбекистан… Но в этом случае, чтобы воздействовать на них, России нужно кооперировать со службами безопасности других стран. Их эффективность намного ниже, чем российских спецслужб, потому что Россия ведет войну с терроризмом 20 лет и в это вложены большие ресурсы.
— Когда вы говорите о глобализации терроризма, подразумеваете ли в первую очередь ИГИЛ?
— Нет, это необязательно ИГИЛ. «Исламское государство» – проект географический. Эти люди сгруппированы вокруг идеи создания мусульманского государства. Собственно, они воюют на его так называемой территории. Есть другой конкурирующий проект – «Аль-Каида», который ведет священную войну против неверных. Они считают джихад своим долгом и не ставят перед собой задачи создания исламского халифата. Их задача более космическая, то есть, ты должен вести борьбу до последнего издыхания против «сатаны». То, что происходит в европейских городах, и то, что мы наблюдали в России недавно, больше похоже именно на идеологию «Аль-Каиды». Кстати, группа, которая взяла ответственность за теракт в Петербурге, близка к Аль-Каиде.
Тут такая еще история, что мы говорим о людях, которые, возможно, не вдаются в тонкости идеологии. Для них это необязательно две взаимоисключающие цели – с одной стороны пытаться создать и защитить исламское государство. С другой – вести джихад, где бы ты ни находился. То есть, вешать все это на ИГИЛ было бы не очень правильным с аналитической точки зрения.
— Можем ли мы сразу понять, кто совершил теракт: одиночка это организованная группа?
— Одно другому не мешает. Та же идеология «Аль-Каиды» и ее методы состояли в том, что радикализировались как одиночки, так и небольшие группы, путем распространения идеологии, в том числе, и через интернет. Взять, к примеру, братьев Царнаевых, которые взорвали Бостонский марафон. Это типичный случай саморадикализации молодых мусульман с неустоявшимися социальными и культурными взглядами именно через интернет. Они в какой-то момент решили совершить теракт, не заявив никакой цели. Они взорвали марафон, как предполагается, чтобы отомстить США за страдания мусульман, но при этом явной политической цели не преследовали.
— Исходя из существующей практики российских спецслужб по борьбе с терроризмом, о которой вы уже упоминали, какими могут быть дальнейшие действия в борьбе с новой угрозой – идеологической и практической?
— Развенчать эту идеологию, наверное, невозможно. Чем сильнее переубеждать этих людей в неверности их взглядов, тем сильнее будет противоположный эффект. Что же касается оперативных методов борьбы, нам их уже демонстрируют. Это отработка контактов, телефонных звонков. Сотрудничество со спецслужбами других стран. Но эти процедуры придется и дальше разрабатывать, так как угроза реальная и она может оказаться пострашнее угрозы северокавказского терроризма, который, несмотря на всю свою свирепость, все-таки локальное явление. Куда больше терактов происходит на территории Северного Кавказа – Дагестана и Чечни, чем в Москве или других крупных городах. Новый вид угрозы же, напротив, априори глобален по своему характеру. Нет смысла этим людям совершать теракт в маленьком городе, в условном Оше, так как об этом мало кто узнает. Им нужны крупные города и столицы для того, чтобы информационный выхлоп был максимальным.
— Мы помним антикавказскую кампанию в российских СМИ. Изменится ли риторика в отношении выходцев из Центральной Азии в федеральных средствах массовой информации?
— Все будет зависеть от того, как будет развиваться внутренняя политическая ситуация. Вспомним, на заре правления Владимира Путина, государственные СМИ нагнетали тему чеченского терроризма. Путин пришел к власти, в том числе, и как человек, который способен решить проблему терроризма в России, для этого нужно было обозначить угрозу и в дальнейшем ее победить. Что касается возможной новой информационной кампании, здесь нужно оценить плюсы и минусы. Спустя 17 лет оказаться в ситуации, когда Россия вроде терроризм победила, но вдруг – вот она, новая угроза… Нужно оценить преимущества того, насколько необходимо сейчас создание лица новой угрозы для мобилизации общества вокруг лидера. Ведь есть риск для имиджа Путина, как лидера страны, успешно борющейся с терроризмом не только на своей территории, но и вынесшей эту борьбу за тысячи километров.
