Героини этого текста, жительницы Винницы Людмила и Наталья, друг с другом не знакомы, но их трагические истории очень схожи. Они обе потеряли на войне сыновей — и обстоятельства, при которых тела бойцов ВСУ удалось вернуть домой, могут шокировать.
В самые первые недели оккупации Херсона Людмила сумела прорваться на подконтрольную россиянам территорию и вывезти оттуда тело погибшего сына Максима.
Наталья сумела отыскать тело своего сына Романа прямо на поле боя только после освобождения территории Харьковской области.
Мы побывали в Виннице, где живут обе женщины, чтобы встретиться с ними и записать их истории.
Людмила: «Я вывезла тело сына в багажнике машины»
«Здесь все осталось, как было, и все останется, как есть», — Людмила Куприйчук показывает нам комнату, когда-то принадлежавшую ее сыну Максиму.
Теперь здесь — небольшой домашний музей памяти ее сына. Ему было всего 20. Он погиб на второй день войны.
На диване и подоконнике аккуратно разложено все, что напоминает Людмиле о Максиме: его спортивная форма, медали и награды за спортивные соревнования, дипломы, школьные альбомы, бутылочка его духов, смастеренные на уроках труда сувениры, которые он когда-то дарил маме.
Здесь много и его снимков. Вот он — еще совсем юный в школьной форме с галстуком, а тут — уже взрослый в военной форме, немного смущенно улыбается в камеру. Рядом — мама и сестра, они за него очень рады и им гордятся. Людмила бережно касается этих вещей, словно поглаживает волосы сына. Это — все, что осталось в память о нем.
«Война забрала у меня ребенка, и не только у меня — она забирает детей, мужчин, родителей, всех забирает», — говорит Людмила.
Ее голос, чистый и звенящий, вдруг срывается, когда она берет в руки форму сына. Шеврон с эмблемой десантно-штурмовых войск едва можно узнать — настолько сильно он обгорел. Максим погиб под Херсоном, когда россияне накрыли его подразделение «Градами».
Он был профессиональным военным, служил во Львове и не говорил маме, что его перебросили на юг. Не хотел, чтобы она беспокоилась. Когда началась война, Людмила первым делом позвонила сыну.
«Я даже близко не могла представить, что он там [под Херсоном]. Потому что я когда-то с ним общалась, он говорил, что все хорошо, он у себя во Львове», — вспоминает она.
О его смерти Людмиле сообщила девушка сына.
«Она говорит — Максима убили. И все, дальше я ничего не помню. Я только знаю, что я очень кричала. Она сбросила мне эту фотографию сожженного БТРа, сожженных тел…», — голос Людмилы срывается, она умолкает, чтобы вытереть слезы.
«Эта трасса Геническ — Новая Каховка — на ней они и погибли. Я так понимаю, что их направляли на охрану Каховской ГЭС. Их накрывали «Градами», а они с автоматами. Чем они могли отстреливаться, я не знаю», — продолжает женщина.
Фотографию с места гибели Максима — слишком ужасную, чтобы ее можно было показать без цензуры, — прислал его сослуживец. Он и подтвердил гибель парня.
Тогда Людмила впервые услышала о селе Томарино на правом берегу Днепра, недалеко от Берислава.
Именно там погиб ее сын. Именно там — на окраинах села, где-то в полях, посреди заповедника под названием Шилова балка, лежало его тело. И это разбивало женщине сердце.
«Вы представьте, что ты дома лежишь, когда приходит вечер, ты сходишь с ума. Ты понимаешь, что твой ребенок лежит в чистом поле, а ночью берет мороз. Ты лежишь и думаешь, что он сейчас там замерзает, а его никто не укроет», — Людмиле настолько трудно говорить, что время от времени мы останавливаем запись, чтобы она отдохнула.
Женщина позвонила в военную часть Максима, но там ей сказали ждать.
«Ждите… это наверное худшее слово, которое можно придумать. И мы ждали. Каждое утро у меня начиналось с того, что я звонила в часть и слышала один и тот же ответ — нет никакой информации, ждите», — вспоминает Людмила. Через несколько дней она поняла, что ждать больше не может.
«Мне позвонил бывший муж — отец Максима — и говорит: «Тебе звонили по телефону?» Я говорю: «Нет». «И что будем делать? Будем ехать?» «Ну, да».
И они поехали. На рассвете 4 марта, через неделю после гибели сына, они отправились его искать. На старом «Мерседесе», купленном специально для этой поездки: на тот момент Томарино уже было оккупировано, и местные предупреждали, что россияне начали забирать машины у гражданских.
«Плана не было никакого. План был — по месту. Просто найти его и забрать», — рассказывает женщина.
Так они и ехали: без плана, имея только карту, фото с места гибели сына и телефон местного жителя, согласившегося им помочь в поисках.
До Томарина они добрались через несколько часов. Там царил хаос. В центре собралась толпа, пытаясь понять, что будет дальше, ведь село теперь в оккупации. Россияне только начинали обустраиваться на захваченной территории, поэтому на Людмилу с мужем никто не обращал особого внимания.
В сопровождении местного они отправились за село, где стоял первый вражеский блокпост. По словам Людмилы, россиян там не было. Вооруженные мужчины сказали ей, что они из «ДНР».
«Я выхожу из машины и иду в направлении человека, который наставил на меня автомат», — вспоминает Людмила свою встречу с ними.
Женщина признается, что готова была сделать и сказать, что угодно, чтобы они пропустили ее на поле забрать тело сына. Она также понимала, что сейчас они полностью во власти этих людей с оружием. По совету проводника, еще в селе они выключили свои телефоны.
«Все, что я с собой взяла, — свидетельство о рождении Максима и свой паспорт. Если бы что-то произошло, не думаю, что нас бы кто-то нашел», — говорит Людмила.
Она до сих пор не может понять, как, но ей удалось договориться с боевиками. Те согласились отвезти ее к месту смерти сына. Людмила села к ним в машину, мужчина поехал следом. Мы спрашиваем ее, не было ли ей страшно. Она качает головой и отвечает одним словом — «гадко».
Машина тронулась. За окном проплывала местность, теперь напоминающая мертвую зону: выжженная земля, усеянная телами и сгоревшей техникой.
Наконец — остановка и что-то знакомое впереди. БТР с этой страшной фотографии. Людмила не могла сдвинуться с места, так и осталась стоять, как прикованная к земле, а ее муж пошел за телом сына.
«Я видела, как он разрывал бушлат, чтобы посмотреть на татуировку — есть на руке татуировка, или ее нет… Есть… Это все, что можно было узнать. Только по тату… Не было уже ничего… Заповедник есть заповедник… На тот момент они лежали там уже вторую неделю. Сожженные тела, а теперь еще и обглоданные… Когда твоего ребенка несут к тебе в покрывале, а мимо едет колонна техники с пометкой [Z], у тебя под ногами трясется земля», — Людмила умолкает, будто собирается с силами, чтобы продолжить свою историю.
Из дома они с мужем взяли одеяло. В него и завернули тело Максима.
«Я говорю: «Толя, мы что, его в багажнике повезем?» Ну как это? Ну вот как так может быть, чтобы повезти своего ребенка в багажнике? А он на меня смотрит и говорит: «Успокойся, отойди! Нам просто надо отсюда уехать», — продолжает Людмила.
И они поехали. Путь домой был очень длинным, ведь в тот момент люди массово бежали с юга и востока Украины. Но Людмиле и мужчине удалось прорваться. Россияне еще не успели расставить свои блокпосты на захваченной территории, поэтому их никто не останавливал.
«Первый блокпост украинский был в Кривом Роге. Нас подошел проверять молодой мальчик, совсем ребенок. Он попросил открыть багажник. А я говорю: «А можно не открывать?» А он: «Почему?» Отвечаю: «Потому что там наш сын».
Мы открыли багажник, он пошел позвать старшего, пришел и полицейский. Они взглянули и просто закрыли. Нас по Кривому Рогу пропустили всюду. Они передали номер машины, нас останавливали, смотрели номер и говорили «Счастливого пути!», — вспоминает женщина.
Дальше была Александрия (город в Кировоградской области Украины).
«Я не забуду никогда, как там нас тоже остановили. На нас наставили автоматы: вы везете тело, а никаких документов нет. И они на нас, что вы преступники. Я говорю: «Да, еще какие. Я говорю: вы преступников поймали, автоматы наставили, кричите «Руки на капот!» Говорю, кто-то из вас вез своего ребенка в багажнике машины? Вы своего ребенка с поля забирали? Вы заматывали ее в покрывало и везли в багажнике машины?» — голос Людмилы дрожит от слез.
В Винницу они ехали 12 часов.
Людмила говорит, что сейчас укоряет себя за то, что не настояла на том, чтобы увидеть тело Максима:
«Мы приехали в морг. Там единственное, что они показали, — это руку моего ребенка. Больше я не видела ничего. Я видела каждый пальчик своего ребенка. Такой холодный-холодный, маленькие ноготки такие. И эта татуировка латинскими буквами: «Никогда не сдавайся». Как сказал патологоанатом, когда он уже мертв был, то его еще переехали. Ну для чего? Они что, боялись, что он сейчас встанет и будет догонять их? Ему осколком оторвало голову, как вы думаете, он бы их догнал, что они его еще и переехали? Они мне просто его не показывали, потому что у него не было головы».
«Толя говорит: помни его таким, каким он был. Он мой, он у меня самый лучший, это мой ребенок».
Сейчас Людмила пытается жить обычной жизнью, ходит на работу, ходит по дому, гуляет с собакой. Но, говорит, что внутри нее будто что-то перегорело.
А еще 25 числа каждого месяца она берет выходной, чтобы навестить сына на кладбище.
«Я никогда не думала, что можно так ненавидеть», — признается женщина.
Не то, что ненавидишь душой, ненавидишь каждой клеточкой тела. Не только одного Путина, ненавидишь всю нацию, потому что там не один Путин. Не Путин нажимает на кнопки, не Путин стреляет в наших детей. Я хочу, чтобы они почувствовали то, что чувствовали мы. Я хочу, чтобы каждая мать пришла на такое поле, где лежит ее сожженный ребенок. Возможно, это варварство, но я этого хочу».
Мы стоим посреди комнаты Максима. Боль Людмилы настолько сильна, что, кажется, ее можно коснуться рукой. Она прижимает к себе форму сына, словно стремится в последний раз его обнять, но он ускользает из ее объятий.
Мы не смогли связаться с воинской частью, где служил Максим Куприйчук, чтобы получить комментарий по поводу обстоятельств его гибели.
Наталья: «Мой сын пролежал в поле полгода»
«Мне одна знакомая сказала, что я одержима идеей забрать своего сына. Но наш сын был достоин того, чтобы его найти и похоронить», — говорит Наталья Карпова, когда мы садимся, чтобы поговорить о ее сыне Романе.
Кажется, что он тоже в этой комнате, улыбается нам с фотографий — красивый, здоровый и навсегда молодой. Ему было 30 лет. Он служил инженером радиоэлектронной борьбы в Воздушных силах ВСУ и погиб в конце апреля.
Наталья знала, что сына отправили на фронт, но Роман не говорил, куда именно, поэтому ей оставалось только догадываться. Из отрывков его фраз и редких сообщений в соцсетях женщина понимала: сын там, где сейчас горячо.
23 апреля Роман не вышел на связь. Это были пасхальные выходные, и Наталья начала беспокоиться, ведь он всегда звонил, чтобы поздравить родителей. Через два дня она уже начала не на шутку волноваться и позвонила командиру его части.
«Не переживай, там нет связи, его на бронике вывезли», — цитирует женщина слова офицера. А потом от товарищей Романа она узнала, что ее сына убили.
«Не будучи военными, не имея такой информации, они пришли ко мне на работу и говорят: «Тетя Наташа, ваш сын погиб».
Друзья обнаружили фото погибшего Романа в российском телеграм-канале, но в военной части об этом ничего не знали.
«Позвонила командиру части и говорю — мой сын погиб. В ответ услышала: «Что ты фантазируешь, что ты такое говоришь? Я говорю — у меня уже есть фото». «Что ты пользуешься сайтами агрессора, это дезинформация!». Я говорю — это единственное место, где я нашла фото моего сына, что он погиб. Как тело моего сына забрать, найти, что вы для этого делаете? Ответ: а у нас нет никакого документа, что он погиб», — вспоминает женщина свою коммуникацию с частью.
Именно тогда Наталья ясно осознала, что ей понадобится немало сил и смелости, если она хочет вернуть Романа домой. Она решила не тратить попусту время и взялась за единственную зацепку, которая у нее была — фото погибшего сына.
Это фото до сих пор есть в ее телефоне. С него все и началось. «На фото лежит три тела: мой сын и еще два тела», — рассказывает женщина. Те двое оказались бойцами 95-й бригады — россияне выложили в сеть их документы. Женщина вышла на руководство этой бригады и попросила о помощи.
«Мой сын лежит рядом с двумя бойцами вашей 95-й бригады, мой сын — от Воздушных сил. Воздушные силы абсолютно мне ничем не помогают, никакой информации мне не дают. Но поскольку ваших там два бойца, помогите мне найти тело сына, где он находится? У меня же не было никакой информации, где… Есть фото — на поляне лежат, застрелены все снайпером», — вспоминает Наталья.
Ей не отказали. Уже через некоторое время она узнала, что ее сын погиб вблизи села Долгенькое, под Изюмом. Бойцы 95-й бригады нашли его тело с помощью дрона, но забрать его было невозможно. На тот момент там шли ожесточенные бои. Впоследствии территорию оккупировали.
Несколько долгих месяцев Наталья ждала и следила за новостями, но их не было. Только из российских пабликов она узнавала, что происходило там, где лежал Роман.
«Нахожу видео о том, как заходят туда русские, и один из русских офицеров рассказывает, как ему воняют эти тела, как они их убрали и как (перед тем) они их в засаде отстреляли. По сути убийца моего сына мне рассказывает, как валяется тело моего сына», — ее голос полон негодования и боли.
Она была готова на все, даже уезжать под Изюм и договариваться с россиянами, но это было слишком опасно. Наконец, в сентябре ВСУ освободили эту территорию, и Наталья сразу принялась организовывать поисковую группу.
«Я была в состоянии отчаяния, какой-то истеричности, потому что я понимала, сейчас осень, небольшие заморозки, начнут опадать листья, засыплет все и никто не найдет. Прошло уже полгода, что с этими телами? Думаю, если осень пойдет дальше, снегом засыплет, к весне от этих тел ничего не останется», — рассказывает она.
Она звонила всем, кому только можно, говорила со СМИ, писала должностным лицам. В ее телефоне не осталось ни одного контакта, к которому женщина не обращалась бы за помощью.
«Я все это время не могла добраться до тела моего сына, но я не давала людям забыть о том, что его надо забрать», — вспоминает она. И когда под Долгенькое наконец отправилась поисковая бригада, Наталья поехала вместе с ними.
«Мне удалось организовать, чтобы были кинологи, чтобы были саперы. Я ехала с волонтерами, я ехала со своей подругой. Были все, кроме представителей Воздушных сил», — вспоминает она.
Поиск тел через шесть месяцев после гибели и длительных боев — миссия, граничащая с безнадежностью и безумием. Отступая, россияне заминировали территорию. Изуродованная земля, разбитые дороги, непроходимые болота, заросли травы и подлеска… Первая группа саперов взорвалась на растяжке, но им оказали помощь, отправили в больницу и продолжили поиски.
На видео, которое показывает нам Наталья, видны только непроглядные заросли, но голос поисковика за кадром говорит: «Нашли ребят. Вот один, вот второй, а вот там — третий».
Через полгода природа сделала свое, ей не было дела до того, что здесь лежит чей-то сын. Здесь все шло своим чередом: расцветали полевые цветы, солнце выжигало траву, росли деревья и кусты, опадали листья. Только поисковые собаки могли найти тех, кто слег посреди этого дикого пространства.
«Лежали там трое так, как на видео россиян. Оказывается, они просто бросили их в овраг, — рассказывает Наталья. — Забрали эти тела, вынесли, переложили в мешки, идентифицировали. У моего сына был жетон… и эти штаны его, сама пришивала пуговица к тем штанам. Я стопроцентно знаю, что это мой ребенок».
«Когда мы нашли тела, у меня было какое-то облегчение, что наконец-то я своего ребенка увидела, забрала и я его похороню», — вздыхает женщина.
Жетон Романа теперь лежит в ее гостиной на полке рядом с фотографиями сына. Под его портретом — стопка водки с краюшкой хлеба. Романа похоронили за несколько дней до нашего разговора. С момента его гибели тогда прошло полгода.
Наталья осуществила свою миссию — вернула сына домой, но желаемого покоя ей это не принесло. Мы спрашиваем ее, чем она сейчас живет, и голос этой сильной женщины впервые за весь разговор срывается на слезы.
«Мы с мужем не можем принять, что наш сын погиб, — говорит она. — У нас была установка: наш ребенок лежит там и его надо забрать домой. Потому что перед глазами эта фотография, на которой он лежит убитым на этой поляне. А в эти дни я только вижу могилу. Поехали на кладбище, все в венках, цветах… Только могила перед глазами. Дальше мы будем учиться жить с тем, что у нас сына нет и больше никогда не будет».
Вернуть сына домой Наталье помогало очень много людей, но от некоторых она так и не дождалась помощи.
«Я его искала и нашла, но без помощи Воздушных сил, без помощи очень многих чиновников», — говорит она. И даже после похорон сына женщина продолжает преодолевать бюрократию и бороться за достойное отношение к себе.
Когда мы разговаривали с ней в декабре, она еще даже не получила из военкомата уведомления о гибели Романа.
«Знаете, это смешно, я сына уже похоронила, сын погиб 23 апреля, и только сейчас будут готовиться документы, чтобы прийти ко мне домой и сказать: уважаемая госпожа Наталья, ваш сын погиб, вот оповещение», — возмущается женщина.
«Я очень хочу, чтобы [главнокомандующий ВСУ Валерий] Залужный, чтобы [президент Владимир] Зеленский, чтобы весь мир знал, что в штабах существуют такие люди, что есть должностные лица, возглавляющие определенные службы, что они есть, сидят, и что эти люди дают неверие людей в армию. Я очень хочу, чтобы скорее была победа. Я хочу, чтобы не было больше этих матерей, оказавшихся в моем состоянии».
Но пока война продолжается, желание Наталии так и остается невыполнимым.
Уже после этой съемки военкомат все же выдал уведомление о смерти Романа.
В Воздушных силах в разговоре с ВВС признали, что командованием части , в которой служил мужчина, были «допущены определенные ошибки и не отработаны формальные части» по поводу обстоятельств гибели капитана Романа Карпова и налаживания взаимодействия для его поиска.
Советник командующего Воздушными силами ВСУ, генерал-лейтенант Олег Грунтковский добавил , что из-за ожесточенных боев и последующей оккупации территорий под Изюмом командование части не владело всей информацией о ситуации на месте.
Он обратил внимание, что сын Натали был откомандирован в Операции объединенных сил. И когда личный состав отправлялся в распоряжение, в части точно не знали, чем именно они там занимались.
« Мы не могли владеть полной информацией о его боевых задачах и гибели «, — говорит Олег Грунтковский.
« Я склоняю голову перед Натальей Ивановной, она задействовала большие силы для поиска сына. Поисковыми операциями занимаются отдельные структуры, а она существенно ускорила этот процесс «, — рассказал генерал.
- LIVE: Последние новости в режиме реального времени
- РЕПОРТАЖ: Жизнь под обстрелами в Базмуте — самой горячей точке войны в Украине
- ПОДРОБНОСТИ: «Страшный человек». Что известно о помилованном заключенном, воевавшем в Украине в составе «ЧВК Вагнера»
- ПЕРСПЕКТИВЫ: Новая броня для Украины. Запад заявляет о намерении впервые поставить ВСУ наступательную бронетехнику
- АНАЛИЗ: Массовая гибель российских военных под обстрелом в Макеевке: как это объясняют в России?
