Это была точка невозврата. Так трагические события 9 апреля 1989 года оценивает Леван Бердзенишвили – бывший советский диссидент, прошедший ГУЛАГ и ставший одним из основателей старейшей грузинской политической партии – Республиканской. В беседе с СОВОЙ Бердзенишвили, участник протестов 89-го, вспоминает, как советские солдаты разгоняли мирных демонстрантов.
В Москве решили наказать Грузию показательно. Всегда так происходит – когда приходят так называемые «либералы», например, Хрущев, Горбачев, это значит – кровь. Когда приходят более-менее строгие руководители – это значит аресты. Но надо выбирать. Горбачев выбрал кровь, как и Хрущев, кстати, который в 56-м году расстрелял грузинскую демонстрацию. И мы, кто был готов ко всему – мы были готовы к арестам, были готовы к избиениям и т. д. – но мы не думали, что будут убийства и произойдет то, что произошло. <…>
Мы ночью очень устали. Я даже пошутил: «Ну пусть приходят, избивают нас, и уходим домой, и все». Мы думали, что дело этим и кончится – разгоном, как обычно кончаются такие митинги.
Но против нас была выпущена совсем другая сила. Не силы разгона.
В течение целого дня 8-го числа небо Грузии покрыли самолеты. Примерно их было, наверное, 100-200, не знаю, очень много… То есть, перебрасывали какие-то силы.
В конце концов, где-то в четыре утра – это уже начало 9-го числа, прошли четыре бронетранспортера. Мы растянулись, их пропустили, просто посмотрели вслед, вернулись – и перед нами стоит армия. Как они там оказались неожиданно, так подошли со стороны Площади Ленина тогдашней… Это уже видно, что непростые люди, это не полиция, это армия – в больших щитах, в амуниции и т. д. И они начали бить об эти щиты дубинками и начали нас теснить со всех сторон, оставив только маленький проход в сторону Руставели. Началась давка. <…>
Мы были совершенно уверены, что нас просто вытеснят оттуда, и все. Вдруг я вижу, что достают эти лопаты, и начинается резня. На моих глазах убили женщину во дворе Первой школы.
<…> Пошли бомбардировка вот бомбами со слезоточивым газом – мы так думали. Потом оказалось, что это не слезоточивый газ, а какой-то газ – может быть, военный, может быть, иприт или какой-то такой. Черного, кстати, цвета. Один попал мне в голову, но почему-то я не отравился. Я не могу сказать, кто как отравился и т. д. То есть, нас начали вытеснять и избивать. Тех, кто остался, они окружили.
То есть, они не были заинтересованы в разгоне, они были заинтересованы в числе – примерно 20 человек они должны были убить. И я как видел, они выбирали женщин.
Правда, там трое мужчин попали среди этих 20-ти, но вообще-то они выбирали молодых женщин. Это было в наказание – чтобы народ понял, что никогда не сказать ни слова по поводу независимости Грузии. В этот день это все переросло в чуть было не в гражданскую войну, потому что они контролировали Руставели, но народ не разошелся. <…>
Шеварднадзе постарался показать свое доброе лицо. Он сказал: «Плакал я, плакал Разумовский. И подумал я, подумал Разумовский…».
Кстати, он не один приехал – вместе с Разумовским. Но, естественно, он был за все это ответственен. Естественно. Естественно, Горбачев все знал. <…>
Уже 10-го числа, я могу сказать совершенно честно и откровенно, грузинский народ был готов сказать «нет» Советскому Союзу. За день все изменилось. 10-го числа мы поняли, что мы, грузины, — единая нация. Это первый раз, когда мы поняли, что мы любим друг друга.
Европейское стремление Грузии было решено в этот самый день. И несмотря на то, что многие говорят, что это было напрасно, я абсолютно уверен, что это самый важный день в нашей истории. Это намного важнее всех этих журналов, которые выпускал Гамсахурдия, всех этих выступлений, самого Гамсахурдия, Костава и т. д… нас, нашей партии, того, что я отсидел в ГУЛАГе… Это все не имеет никакого значения. 9 апреля решило все за всех.
