Алвис Херманис давно оставил свой след в истории театра, но постановка «Бродский/Барышников» отличается от всего проделанного ранее, ведь сам режиссер относит ее не к спектаклю в классическом понимании, а к самому настоящему спиритическому сеансу между Михаилом Барышниковым и его умершим другом Иосифом Бродским. СОВА побывала на встрече с режиссером спектакля в рамках Тбилисского международного театрального фестиваля и узнала, как все начиналось.
Его постановки можно увидеть в Парижской национальной опере, Ла Скале и других именитых театрах; он курсирует между городами и странами. Последние 15 лет подарил в основном Западу, а сейчас еще и решил преподавать театральное мастерство, чтобы понять, почему поколение, рожденное в 2000-х, настолько сильно отличается от людей его эпохи.
Херманис относит себя к рижскому поколению «интеллектуальных снобов», для которых главными авторитетами были и остаются Александр Пятигорский, Мераб Мамардашвили и Иосиф Бродский. Поэтому неудивительно, что у него не раз возникали мысли о постановке, где каким-то образом будет отдана дань творчеству Бродского.
Несколько лет назад, когда Херманис занимался постановкой «Осуждение Фауста» в Парижской национальной опере, он предложил Барышникову танцевать в ней, но тот вежливо отказался. Спустя полгода сам Барышников обратился к Херманису с предложением поставить драматический спектакль, но режиссера не заинтересовал предложенный материал, и он тоже отказался. Теперь смеется, что после того отказа они стали квиты, и их общение можно было начинать с чистого листа.
Спустя некоторое время Барышников оказался в Милане на генеральной репетиции оперы «Двое Фоскари», после чего позвонил Херманису, и они, наконец, встретились лично. Режиссер как сейчас помнит, что они пили коктейль «Кровавая Мэри», обсуждали родную Ригу, театр и искусство… и засиделись до глубокой ночи. В какой-то момент он полушутя озвучил мысль: «А можно ли представить, что тело танцора вместо музыки использует поэзию Бродского?» В тот вечер вопрос так и остался риторическим, но уже через две недели Барышников позвонил Херманису с первыми идеями, а еще через несколько дней они встретились в Цюрихе и начали самый настоящий мозговой штурм на тему постановки, перейдя на чистую водку. С тех пор они больше не пили, но очень много работали.
Выбор стихов Херманис взял на себя. Основным критерием отбора была простота и легкость восприятия текста зрителем. Барышникова трудно ассоциировать со сценой и не думать о танцах. И размышляя над тем, как перевести поэзию Бродского на язык тела, авторы поняли: движение на сцене может быть только в стиле японского танца «буто». Его идея отличается от всех танцевальных идеологий – цель не бороться с силой гравитации, а вползти, втиснуться, вдавиться в землю, из которой ты вышел. Тематикой выбранных стихов была смерть, а значит, земля более чем подходила.
Учитывая напряженность графиков обоих и постоянные перемещения из одних точек мира в другие, этот спектакль уникален в своем роде – большая часть репетиций проходила по скайпу. Незадолго до премьеры Херманис с семьей провел две недели на вилле Барышникова в Доминиканской республике, где в оборудованном танцевальном зале красной лентой на полу была обозначена сцена, а на зеркалах висели напечатанные стихи Бродского, и именно там они поставили всю хореографическую часть спектакля.
Херманис называет Барышникова личным медиумом. Раньше он лишь изредка открывал глаза на сцене, избегая прямого контакта со зрителями, и весь спектакль можно было наблюдать, как он общается со своим другом Иосифом Бродским, которого нет в живых вот уже больше 20 лет. Но между ними осталось много недосказанного, чем Барышников будто хочет поделиться. Вот почему это самый настоящий спиритический сеанс, где на сцене присутствуют двое, а звучащий в зале голос Бродского лишний раз это подтверждает.
Читайте также:
«Великий невозвращенец» Барышников в Тбилиси
