– Можно ли говорить о войне в Чечне как о прологе к войне в Украине?
– Когда военные преступники не несут наказания, они вновь повторяют свои преступления. Раньше не было смартфонов и телефонов с камерами, да и самих видеокамер не было в достатке, поэтому многие преступления в Чечне так и остались в виде устных историй. И никто не понес наказания за преступления против мирных жителей, поэтому теперь весь этот ужас творится в Украине, а тьма может расшиться в любой момент и на другие территории.
– Эти войны похожи? Смотря на кадры из Украины, вы вспоминаете сцены из Чечни?
– Меня совершенно не удивляет жестокость военных на войне. Вот цитаты из «Чеченского дневника» – документа за 2000 год о событиях на остановке «Нефтянка» в Старопромысловском районе Грозного. Мне тогда было 14 лет.
«…расстреляли старую женщину, в ночной рубашке и в теплом платке на плечах, и ее дочь. Дочь была полностью раздета, лет тридцать.
Примерно через два квартала и выше, если подниматься от нас по частному сектору в гору, расстреляли девочку-чеченку семи лет с ее матерью и теткой. Люди с этой улицы рассказали, что старшую сестру расстрелянного ребенка, девушку примерно моего возраста, военные увели с собой.
В подвал общежития от хлебозавода военные бросили гранату. Погибли и чеченцы, и русские люди, которые прятались там от обстрелов. Много людей! Были дети. Мать одной из убитых женщин, по имени Галина, мы встретили на базаре «Березка».
Полина Жеребцова, 2021
– А какие видите различия?
– В Украине развито самосознание, взаимовыручка. Мародеров наказывают. Семьям, где беженцы, – государство помогает деньгами, гуманитарной помощью. Знаю это от своих друзей и знакомых.
В Чечне нам никто не помогал. Беженцев в нашей квартире было 11 человек. До войны в Чечне люди дрались за хлеб в магазине, чтобы купить. Масло и сахар были строго по талонам. Никаких бесплатных столовых не было. Пенсий старикам и пособия детям – не было. Зарплаты украли, вклады в банках тоже.
Гуманитарную помощь в Украине нагло не разворовывают, не торгуют ею, как было у нас. В Чечне она КАМАЗами шла сразу на рынок. Одеждой, лекарствами, маслом, консервами, крупами, торговали мамы и тети элиты Ичкерии. Умирая от голода, никто из простых смертных не мог подойти и взять банку консервов бесплатно. На банках и на пакетах с крупами было написано «в помощь людям Чечни», и они возвышались тысячами на грозненском рынке, а рядом русские и чеченские старики и дети просили милостыню и падали в голодный обморок. Консервы были с рыбой и мясом. Люди не могли восстать против местных элит, подавленные и запуганные. Напади они на «товар» чужой мамы или тети, их бы физически уничтожили.
Пока был жив священник Анатолий Чистоусов, чеченцам и русским изредка раздавали еду в грозненской церкви. Еду привозили казаки, которые в Первую войну не воевали и были без всякого оружия. В связи с похищением и убийством священника и это прекратилось.
Дневники Полины Жеребцовой
Мы не могли купить консервы, которые предназначались для нас бесплатно. Дети прогуливали школу и торговали с утра до ночи чем-то из дома или брали товар под реализацию (иголки, булавки, заколки и т. д.).
Дань мы платили каждый день. Всегда. Никто не мог стоять на грозненском рынке, не заплатив дань. Даже если ничего не продали на барахолке из бабушкиной посуды и книг из домашней библиотеки. Иначе наше имущество бы растоптали ногами и выгнали нас с рынка, а могли и избить. Дань ежедневно собирали две женщины-чеченки, которых сопровождали два автоматчика. У них были огромные пачки денег, перевязанные резинками. Пачки денег женщины складывали в фартуки с широкими карманами.
Я стала ходить с коробкой товара в 11-13 лет, руки ломило от боли, но так хотя бы не нужно было платить за место. Целый день я наматывала километры по рынку в калошах, натирая ноги до крови, и кричала: «Расчески! Булавки! Кому батарейки?».
Всю войну в Чечне зажиточные чеченцы перекупали у высокопоставленных русских военных колонны машин с гуманитарной помощью, предназначенной для мирных жителей.
Тех российских конвойных, которые были не согласны с подобными приказами или пытались помешать мафии, расстреливали свои или подставляли под смерть боевикам. Русские и чеченские предприниматели «занимались бизнесом» на нашей крови и боли. Это же происходило и с медикаментами. Все бесконтрольно шло на грозненский рынок и на рынки в сопредельных республиках. Мы никогда не видели бесплатных лекарств! За все платили.
Помню, как после обстрела ракетой в 1999 году мы приехали в городскую больницу № 9, а там прямо у входа люди кричали, плакали, просили денег на лекарства. Врачи диктовали список лекарств, а люди метались, пытаясь их найти. Раненые умирали. Врачи могли только перевязать их, пока не заканчивались бинты. Моя мать купила нескольким чеченкам бинты и салфетки для операций их детей.
Полина Жеребцова с мамой Еленой. 1994 год. Фото из семейного архива
– Мы видим активное участие украинских (и не только) женщин в этой войне. Война во многом сломала традиционные гендерные отношения. Расскажите о роли женщин в Чеченской войне.
– Быт женщины на войне сложен. Каждая женщина переживает войну по-своему. Я не соглашусь, что женщина на войне – легкая добыча. Женщины сражаются, они изобретательны, хитры, проворны и довольно бесстрашны. Не всегда их сражение происходит в открытом бою, женщины сражаются с обстоятельствами за свою семью, за своих детей, чтобы выжить.
Женщина в любой ситуации стараются сохранять гармонию. Несмотря на горе вокруг, женщины молятся, шутят, поют, не отказывают себе в мечтах о мирном времени. Когда я спрашивала девочек-соседок, о чем они мечтают, их ответом было, что только о мире, чтобы по дому не стреляли из танков, чтобы отцы и братья остались живы, и что еще очень хочется дожить до своего следующего дня рождения.
Некоторые девушки и женщины в Чечне шли на ускоренные медицинские курсы и становились в войну медсестрами. Они стремились помогать соседям и своей семье пережить трудные времена. Также женщинам приходилось объяснять детям, что такое война. Дети все видят, чувствуют и понимают, но часто интерпретируют те или иные события по-своему, настолько ужасаясь происходящему, что могут сойти с ума, поэтому на женщинах дополнительно лежит ответственность за психологическую помощь ребенку. Не пугайтесь, если дети играют в войну, зачастую именно так они справляются со стрессом: дети играли в войну между Первой и Второй чеченской, были то чеченскими боевиками, то русскими солдатами, то воображали себя шахидами и «шли умирать», громко читая молитву перед боем.
– Начиная писать свой детский дневник, вы не знали, что станете описывать войну. Вспомните свою первую запись о войне.
– Мне было на кого равняться! В Грозном до войны у моей семьи было четыре квартиры, наполненные книгами и раритетными рукописями, дневниками, открытками столетней давности. У дедушки-кинооператора и журналиста Анатолия было более десяти тысяч томов – настоящий дом-музей. Отдельно в квартире-кабинете он хранил раритетные издания, и люди специально приезжали к нему со всей республики, чтобы почитать трактаты и древние писания. Дедушка блестяще знал языки, он говорил, писал и читал на шести языках. В начале 90-х он был очарован Джохаром Дудаевым и его идеями. Он помогал генералу всячески (только в политику идти отказался!). Мой дед нашел в старинных книгах, что значит «Ичкерия», и объяснил это мятежному генералу (тот от книг был далек, но название ему понравилось и затем прижилось). Дед писал для генерала доклад по работе парламента. Джохар Дудаев благодарил деда, но доклад Дудаеву не пригодился: вначале он разогнал парламент Завгаева (депутаты вылетали в окна), а затем и свой собственный, а все законы в республике просто перестали работать.
Анатолий Жеребцов, кинооператор-документалист, журналист. Фото из семейного архива
У нас с мамой библиотека была в разы меньше, всего-то около четырех тысяч книг в однокомнатной квартире с пристройкой в виде «ниши» – дополнительной просторной комнатой без окна.
Мама часто заставала меня у сундуков и ящиков над дневниками моих предков и спрашивала, чем их истории кажутся мне интересными? Я, тогда ученица второго-третьего класса, замирая от восхищения, шептала: «А я тоже смогу! Я напишу! Я смогу не хуже!». Мама качала головой и бережно складывала дневники предков обратно. Но о чем мне было писать? О кошках? О подругах? Я начала делать записи примерно за год до войны, надеясь, что у меня получится дневник о приключениях и, конечно, мальчиках, которые вот-вот начнут признаваться мне в любви. Но, увы.
В мой дневник ворвалась война, геноцид, мародеры, доносчики, убийцы и, конечно, герои – обычные мирные люди самых разных национальностей, которые помнили о чести и справедливости.
Времена дудаевской Чечни были сложными, но о том, что будет война, люди вначале не думали, не верили в такое. Я чувствовала, что надвигается нечто страшное, но что это будут десять лет непроглядного мрака и ужаса, представить тогда никто не мог.
– Для вас, ребенка, с психологической точки зрения дневник был каким-то спасением во время войны?
– Вначале я его тщательно прятала, а потом, во Вторую войну, решив, что мы все равно погибнем, мечтала, чтобы кто-то нашел его в руинах и прочитал, понял, что войны допускать нельзя. Дневник был маяком и спасением.
На войне мы постоянно находились между жизнью и смертью. То бомбежки, то обстрелы из танков, то в любой момент партизанские бои, то взрывы фугасов, которые закладывали боевики вдоль трасс для российской военной техники. Теракты гремели каждый день, а российское телевидение об этом молчало. В отличие от всех, кто быстро удрал, мы с мамой все годы войны оставались в родном Грозном и видели все своими глазами: как люди расчеловечиваются, как мародерничают, пьют, становятся наркоманами. У меня есть цикл рассказов о людях с нашего двора. Были на Чеченской войне и проститутки, которые принимали у себя чеченских боевиков, потом российских военных, а затем чеченских милиционеров, которые были бывшими боевиками, но вовремя подсуетились и присягнули новой власти.
Полина – школьница, Ичкерия. Фото из семейного архива
– Главная ложь о войне в Чечне?
– Главная бесстыжая ложь, что «пострадал только чеченский народ». Любой грамотный человек понимает, что в мультикультурной и многонациональной (на тот исторический момент!) Чеченской республике пострадали все народы вне зависимости от национальности и религиозной принадлежности. Только русскоговорящих на начало войны было более 300 тысяч. В Грозном нет улицы, где бы не погибли армяне, русские, украинцы, аварцы, лакцы, ингуши, грузины, татары, кумыки и т. д. У подъездов в нашем районе в Первую чеченскую было по восемь-десять могил, и все это были русские люди, погибшие под бомбами.
Чеченцы сумели вывезти своих женщин и детей из столицы в сопредельные республики и горные села, а все остальные не смогли. Это, конечно, говорит о взаимовыручке этнических чеченцев. Однако другие жители остались под бомбами. Часто в многодетных семьях мамы были русскими или украинками, а отцы – чеченцами или ингушами. Такие семьи тоже не могли выехать, если не имели крепких связей с родней.
Напомню один случай, произошедший уже в 2000 году во Вторую чеченскую, когда российские наемники расстреляли в нашем районе чеченца, русского и ингуша, чтобы был «интернационал» из мирных жителей!
До начала войны в Чечне два-три года не было ни пенсий, ни пособий, ни зарплат. Все у людей украли! Хотя до первой половины 1994 года из российского бюджета на республику выделялись деньги. Кто их украл у нас? Иномарки и коттеджи у местных нуворишей росли как грибы после дождя. А людям объявили, что все вклады в банках сгорели! Жителям Чечни, которые были не связаны с властью, не на что было купить билеты, чтобы уехать…
Погибали грозненцы в многоэтажных домах, которые под российскими бомбами складывались гармошками. Во многих домах и подвалов-то не было. В нашей хрущевке, например, не было подвала, чтобы люди могли укрыться. Под полом первого этажа располагался небольшой подвал с трубами, куда могли забраться только кошки или крысы.
15 лет убийству Политковской. Мотивы видны, поиск заказчиков давно остановился
– Ваше личное отношение к войне: кто был виноват?
– Обе стороны виноваты. Политикам было наплевать на людей, грязные пропагандисты с двух сторон нагнетали обстановку, а нас сделали живыми щитами. Заложниками. Ичкерийский бомонд вывез своих детишек первыми в восточные страны – в Турцию и Грузию, а затем в Европу. Российское руководство не отправило своих сыновей воевать, подставило чужих. Моя позиция – мирная, мой дневник – это правда мирного жителя. Я считаю, что обе стороны должны были прилагать все усилия, чтобы договориться и не подставлять сотни тысяч людей в республике под бомбы. В городе Грозном преимущественно жили русские и русскоговорящие.
Конечно, учитывая, что Россия огромная держава по сравнению с маленькой и гордой Чечней, то с нее и спрос выше. Войной конфликт решать нельзя.
– Есть ощущение, что в сегодняшней России приходит осознание необходимости переосмысления войны? Или, по-вашему, говорить и вспоминать о Чечне не хотят?
– Российские власти совершили подлость не меньше местных нацистов и фашистов, которые вместо борьбы за независимость устраивали погромы, избиения, убийства (особенно это расцвело после Первой войны с весны-лета 1995 года) и захватывали уцелевшие квартиры земляков этажами. Мой отчим-чеченец пытался спасти тех, кто прятался у нас. Соседи-ингуши вступались за тех, кого унижали и оскорбляли, пытались зарезать. Мы с мамой носили огромные платки и длинные халаты, на русском языке в людных местах старались не говорить. В республики были казни, ввели шариат…
Конечно, были чеченские воины, которые искренне поверили в независимость, они шли на смерть за свои идеи, они не брали чужого, молились. Но были и те, кто примазался в народное ополчение и под флагом Ичкерии творил страшные вещи…
Но разве российские власти дали возможность людям выехать из объятой огнем республики? Нет! Они обстреливали даже мирные коридоры, убивая и чеченцев, и русских, и всех остальных. Ударили тактическими ракетами «Земля-Воздух» по мирному рынку, по роддому и по мечети 21 октября 1999 года до начала Второй чеченской войны (я, мама и сотни других людей были ранены на рынке, много людей, в том числе младенцы, погибли!).
Разве жителям Чечни предоставили в русских регионах убежище: хорошее жилье, пособия, реабилитацию, как это было бы в любой нормальной стране? Нет! Мы приехали с матерью в 2005 году в Ставропольский край и убедились, что беженцы ночуют на улицах, голодают, а чиновники им кричат (вне зависимости от того, какой национальности беженец): «Черные из Чечни! Убирайтесь в свою Чечню! Никто вам тут ничем не обязан!». Вот вам вся «помощь» и «поддержка».
Полина Жеребцова — – студенстка. Грозный, 2004 год. Фото из семейного архива
– Сегодняшняя Чечня – какой она стала? И почему она пребывает в атмосфере страха и напряжения?
– Чечня пребывала в таком состоянии с начала 90-х. Дети и старики просили милостыню на рынке Грозного, голодали. Власти предлагали людям собирать лебеду и шишки. Ходила поговорка: «Мать родила ребенка, сама знает, чем его кормить!». Приписывали ее Джохару Дудаеву. Затем появились плакаты: «Русские – в Рязань, ингуши – в Назрань!».
В масхадовской Ичкерии пенсии и пособия опять исчезли. Теракты продолжались, банды распоясались, заложников убивали. Заложнице Алле, маленькой дочке саратовского бизнесмена, отрезали на камеру пальцы, чтобы отец отстегнул больше денег. Ребенка пытали! Обычный телемастер Владимир Болгарь из станицы Дубовской после чудовищных пыток внезапно стал «агентом ФСБ», а его ребенка Николая чеченские боевики забрали в рабство. Священник Анатолий Чистоусов, раздававший чеченцам и русским еду в церкви Грозного, был похищен, запытан и убит как «агент КГБ».
Вдову Валентину с малолетней дочерью Аленкой, живших по улице Заветы Ильича д. 92 кв. 21, пришли убивать четыре чеченских боевика, потому что она «сдала российским военным их друга Адама, а он при пытках в фильтрационном лагере потерял ногу». На самом деле в августе 1996 года Адам ужрался спиртного, играл на гармошке у нашего подъезда, и ногу ему оторвало снарядом при обстреле. Моя мать лично накладывала ему жгут. Но аферист хотел трехкомнатную квартиру вдовы и все ее имущество!
С приходом к нам российской власти ситуация не улучшалась. Люди совершенно не понимали, как жить дальше, при любой возможности бежали из республики. Первыми в Европу потянулись улучшать свою жизнь вереницы чеченцев из Москвы и Питера, закосив под пострадавших, за ними припустились родственники из Чечни, узнав, какую отличную помощь и поддержку предоставляют беженцам европейские страны. Русские беженцы из Чечни, к сожалению, до Европы не добрались. Они голодали и погибали в нищете.
При всем моем скептицизме по отношению к современной Чечне, я не могу не отметить, что Рамзан Кадыров – политик, при котором дети хотя бы ходят в школу без ежедневных обстрелов. Мы же писали зимой в перчатках, сидели за партами у разбитых окон, где стекла были выбиты взрывными волнами, прятались при грохоте снарядов под парты, а во дворе школы периодически находили труппы, объеденные бродячими собаками.
– Последствия войны, которые вы ощущаете на себе?
– В отличие от первосбежавших, я видела всю войну. Я росла на войне с девяти до 20 лет. Эта боль никогда не оставит меня. Меня водили на расстрел в 14 лет, я пережила пытки, была ранена и потеряла близких, здоровье и дом. Я отчетливо вижу, сколько запущенно мифов о Чеченской войне как российской пропагандой, так и бандами виртуального Ичкерленда, которые дерутся в сети за лоскутки былой славы. Целые армии кибертроллей трудятся денно и нощно, нагромождая одну ахинею на другую, подобно распоясавшимся чертям на болоте.
– При каких условиях вы бы вернулись в Чечню?
– Я возвращаюсь в родной Грозный только в своих снах. В реальности все четыре квартиры моих предков, доставшиеся им от работы, были утрачены, и никакой компенсации я за них не получила. И за ранения (16 осколков в ногах) тоже не было никакой компенсации.
Одну квартиру нашей семьи отжали местные бандиты в Ичкерии, две других разбомбила российская авиация, а наша с мамой квартира по ул. Заветы Ильича от бомб вначале накренилась, а затем частично провалилась в небольшой подвал к трубам, где обитали крысы. Говорят, что потом наш дом отстроили заново и теперь там живут совершенно чужие люди…
Дом в родном дворе, 2004 год. Грозный. Фото: Полина Жеребцова
