Материал наших коллег из Paper Kartuli.
Ариана Лолаева — известная стендаперка родом из Северной Осетии. Из-за антивоенных постов в инстаграме и телеграм-канале «кресло-качалка» на нее завели административное дело в России — по статье о «дискредитации» армии.
Эмигрировав в Грузию в марте 2022 года, Лолаева и другие российские комики часто получали отказы в выступлениях в местных барах. Тогда команда поселилась в Villa.Stage — большом доме, где они также выступали. Сейчас ребята — основные резиденты в Bukhari Stand-up Club, ведут свой ютьюб-канал «Comigration» и выступают на разных площадках в Грузии. В октябре стендаперка выпустила первый сольный концерт «Комикиса».
Paper Kartuli поговорила с комикессой Арианой Лолаевой о том, как шутить во время войны, не терять в эмиграции связь с российской действительностью, а также о ее первом большом сольном концерте «КомиКиса».
— Год назад ты говорила, что оставшимся в России комикам сложнее, чем эмигрантам, потому что они вынуждены выступать с внутренним несогласием. После года работы в Грузии твое мнение не изменилось?
— Я сказала это год назад, потому что было какое-то напряжение — якобы мы ненавидим оставшихся, ставим себя выше них и считаем, что они приспособленцы. Это неправда.
Нужно выражать солидарность и поддержку тем ребятам, которые остались в России, находятся в ладах с реальностью и понимают происходящий ужас. Им, безусловно, тяжело: у них своя адаптация к новой реальности и цензуре.
Нужно поддерживать тех, кто, находясь в России, выкладывает что-то на ютьюбе, у кого в выступлениях есть моменты, где они — пусть и «на лапках» — дают понять зрителям: «Я, если что, в теме, я всё понимаю, я в контексте, я не делаю вид, что ничего не происходит».
А вот если через 20 лет кто-то посмотрит большинство материала, который в России во время войны выпускали телевизионные комики, они подумают: «А эти люди точно в курсе, что происходило? Их реально волнуют только отношения и метро?»
Когда комик говорит хотя бы о том, что живет в мире, где в его квартиру может прилететь беспилотник, и рассказывает об этом, как о чем-то простом и бытовом, зритель понимает, что это ненормально, что так не должно быть. Это заслуживает уважения.
— Сейчас вы выступаете в Bukhari Stand-up Club. В какой момент вы с ребятами поняли, что нужно съезжать с Villa.Stage и найти новую базу для выступлений в Тбилиси?
— «Дом, в котором мы будем и жить, и выступать» — изначально это звучало как мечта. Но Villa.Stage находилась в Диди Дигоми, и на наши выступления приезжало зрителей 25. Они не хотели уезжать сразу после стендапа — их можно понять, они долго ехали, хотели потусоваться. Но бывало такое, что на первом этаже вечеринка, а я пытаюсь пробраться с вещами к стиральной машине.
Параллельно мы организовывали открытые микрофоны в городе, и туда уже охотно приходили люди. Еще живя на вилле, мы завели ютьюб-канал «Comigration» и сняли пару подкастов. Появилось чувство независимости — у нас есть канал, мы уже более-менее стоим на ногах — значит, можем уезжать и продолжать организовывать мероприятия в городе.
Но всё было иначе, чем в Москве. Мы привыкли просто работать комиками и приходить на всё готовое: везде были открытые микрофоны, можно было за день выбрать, на каком мероприятии выступить. Здесь же нужно сильно заморочиться на нескольких этапах перед выступлением, учитывая напряженное отношение к россиянам и то, что у нас практически нет прав в чужой стране.
В Москве ты просто делаешь карьеру, здесь — учишься подготавливать почву, общаться, договариваться, идти на компромиссы. Конечно, это влияет на количество реальных выступлений и скорость, с которой пишется новый материал.
Находились ребята, которые видели, что мы приехали в Грузию и что-то пытаемся делать, и предлагали помощь. Первое время они снимали выпуски «Comigration» просто так. Потом, когда мы уже встали на ноги, у нас появилась возможность платить сотрудникам зарплаты.
Уже сильно после [периода в] Villa.Stage появился Bukhari Stand-up Club. В его открытии участвовали все понемногу. Иллюзионист и комик Павел Бах — главный инвестор — пригласил нас как основных резидентов, но вообще клуб открыт для всех комиков.
— Как на российских комиков реагирует местное стендап-сообщество?
— Есть «Backstage76» — клуб, в котором грузинское коммьюнити комиков организовывает опен-майки. Мы ходили к ним на английский открытый микрофон, и не могу сказать, что был сильный напряг: большинство людей понимали, что мы нормальные ребята.
Но особенной интеграции не получилось, и где-то месяца три назад ребята написали, что больше не могут пускать нас: просто люди перестали ходить в этот бар, потому что знали, что там выступают многие из России. Это можно понять: бару нужно зарабатывать. А если люди не ходят из-за нас, то у меня нет обид, что нас просят не выступать.
Мы, конечно, хотели бы, чтобы Bukhari был интернациональной площадкой, где выступают разные люди на разных языках. Надеемся, однажды у нас это получится.
Раньше, если у меня что-то не получалось, я сразу расстраивалась или забивала на эту идею, а тут нужно продолжать болтыхаться, чтобы не утонуть в этой жизни. Поэтому ты ищешь снова какой-то вариант и учишься правильно себя презентовать, чтобы люди правильно поняли, кто ты.
— За год работы у тебя появилось понимание интонации, с которой можно шутить на тему войны?
— Я не имею морального права шутить про Украину, которая находится в состоянии войны. Но я могу много говорить про людей, которые ее развязали и являются гражданами моей страны. Это уже входит в мою зону ответственности, потому что я тоже гражданка этой страны.
Когда мы только приехали в Тбилиси, у нас были развязаны руки — можно было говорить всё, что накипело, и каждый из нас выписал по монологу, где были шутки про политическую верхушку России. Единственное, что я могу делать — издеваться над ней. Для меня это весело и сбавляет напряжение, я считаю, что российских политиков можно только презирать.
Многим людям страшно от таких шуток, но они [российские политики] не заслуживают и этой эмоции. Думаю, с помощью шуток можно сломать эту завесу страха перед лицом условного Путина, посмеяться над ним. Ведь когда смеешься над человеком, он для тебя с трона слетает, хотя бы в голове.
— Ты веришь в то, что это может что-то изменить в системе?
— Конечно, если Путин прочитает шутки про себя, он никуда не уйдет. Но это хотя бы поменяет фон вокруг него. Наши шутки — это не ядра в его сторону, это неприятные укольчики. И если их станет много, людям, которые занимаются сохранением репутации Путина, нужно будет много работать: удалять видео с ютьюба, выпускать законы. Мы просто создаем им запару.
Утопично верить, что если мы все выскажемся, пошутим или напишем картину против Путина, произойдут глобальные перемены. Но это изменит что-то другое — на более тонком уровне, — что тоже важно.
Поначалу мне было не по себе от того, что мы выступаем и веселим людей во время войны. Но со временем понимаешь, что ты так можешь быть более полезен, чем бездействуя: например, собирая деньги с концертов на благотворительность.
— Недавно фанатов Дани Поперечного возмутили шутки, что он не может сопереживать новостям про «бои за Изюм» из-за названия города. Как ты считаешь, могут ли оппозиционные комики развивать еще большую агрессию?
— Я понимаю людей, которые могли на обидеться на такие шутки. Но я могу понять и Даню, который пытается защитить свою психику. Я уверена, что Даня никому не хотел сделать больно: он очень добрый и сердечный парень.
Мы еще долго будем учиться и искать [подход], как можно шутить, а как нельзя. У комиков порог вхождения в какие-то темы ниже, чем у большинства людей, стендап — это провокативный жанр. Но думать, что комик — человек без сердца, не стоит.
Комедия — способ пережить сильную эмоцию. Кто-то напишет грустную песню, и ни у кого не возникнет мысли, что этот человек издевается над чьим-то горем.
— Что думаешь о комиках, которые поддерживают российское правительство и ездят выступать на оккупированные территории?
— Это всё, безусловно, грустно. Но в первую очередь надо думать не про Азамата Мусагалиева и Дениса Дорохова, а про эту репрессивную машину, которая заставила их это сделать. Как раз Даня Поперечный в интервью Кате Гордеевой говорил, что, за какую ниточку ты бы не потянул в любой индустрии, она будет приводить к верхушке власти. Если артисты находятся в условиях, когда нельзя отказаться, — это грустный кейс.
У меня недолгое время было непонимание – почему-то я была уверена, что все поступят, как я, и уедут из России. Казалось, так мы массово выразим протест. Я уезжаю, оборачиваюсь назад — и оказывается, со мной далеко не все.
Если бы я была на уровне популярности, например, Павла Воли, мне было бы сложнее: чем больше связей с государством, тем труднее выбраться. У меня-то их особо и не было, я меньше теряла.
— Уже в эмиграции ты выступала в петербургском клубе на разогреве у Веры Котельниковой по видеосвязи. Почему?
— Вера — моя подруга, она клевая комикесса, и аудитория у нее такая же. Это как раз пример объединения между уехавшими и оставшимися комиками. Тот вид коллаборации, который я хочу оставить, несмотря ни на что. Таким образом мы можем помогать друг другу в творчестве, так я могу не выпадать из стендап-индустрии в России.
— Чем ты занимаешься прямо сейчас?
— Я запустила свой ютьюб-канал, на нем вышел первый сольный концерт. Что-то из этого материала я писала давно, и это будет чувствоваться, какая-то часть писалась в течение последнего полугода. Это мои наблюдения до эмиграции и после.
Также на канале я буду выпускать подкаст, шоу «Великие леди» и другие форматы.
— Ты планируешь остаться в Тбилиси?
— Не думаю, что смогу еще долго прожить в Грузии. Здесь сложно еще в том смысле, что каждый раз меня не хотят пускать. Я даже сейчас не могу выехать [за границу], чтобы присмотреться к другой стране.
Скорее всего, я поеду куда-то вслепую, пока даже не знаю куда, — просто, надеюсь, попаду удачно. Сейчас уже больше веры в свои силы, плюс мы поедем по возможности с ребятами из Comigration все вместе, и — уже получив опыт становления на ноги, — мы спокойнее и планомернее подойдем к этому процессу в другой стране.
