За коротким видео, снятым на рассвете на фоне вулкана Стромболи в Италии, скрыта небольшая история. Данила и Мариам поднимались на вершину в течении шести часов вместо запланированных трех. И к моменту достижения пункта назначения столкнулись с сумерками и холодом. Так активистам пришлось провести на горе ночь. В ожидании рассвета они соорудили шалаш и разожгли костер в попытках согреться. Дождавшись лилового света, Данила и Мариам сделали свое дело – предварительно нарисованный портрет президента России Владимира Путина был сожжен под звуки извергающегося вулкана.
«Выборы 2024 года в России – обман. В Российской Федерации нет свободы слова, выбора и прав. Нет свободы голосования. Владимир Путин – убийца и диктатор, его место – в аду. Все военные преступления, совершенные им и его криминальным анклавом, должны быть расследованы и все виновные должны понести наказание. Россия должна быть деколонизирована, а оккупированные территории должны быть освобождены», — это послание, которое Ткаченко и Песвианидзе вложили в свой перформанс.
«Ну, это была достаточно незапланированная акция. Я жил возле вулкана, и Мариам приехала в гости, мы поднялись на вулкан, она взяла с собой холст, краски. В общем, мы подумали, что классная идея – сжечь его на вулкане, и сделали такое небольшое высказывание к выборам», — говорит Данила.
— Какова была цель этого высказывания? Это было какое-то напоминание, может быть, европейской общественности?
— Мне кажется, война – это достаточно очевидная вещь. Очевидно, что Путин – преступник. Конечно, это время требует каких-то очевидных, прямолинейных высказываний. Возможно, они не очень художественные, не очень какие-то глубокие высказывания – это просто прямые жесты. Мне кажется, чем больше их будет, тем лучше. Потому что, мне кажется, важно, чтобы больше людей об этом говорили, высказывали свою позицию и не боялись этого.
На самом деле, нет какой-то конкретной цели, цель – самовыразиться, высказать свою гражданскую позицию, передать свои эмоции по этому поводу. Конечно, я и Мариам и многие другие испытывают большую ненависть к этому режиму, и нужно как-то эту энергию во что-то трансформировать, в материальное.
— В рамках своих проектов на территории России вы затрагивали, по вашим словам, проблему разрушения Российской империи. Как вы можете объяснить эту проблему? В чем она проявляется сейчас?
— У меня такое ощущение, что то, что сейчас происходит – это, наверное, продолжение распада Российской империи, который начался там, в 1917 году. И, мне кажется, то, что сейчас происходит – война в Украине, оккупация Грузии – это все продолжение этих последствий. Просто сейчас в России пришли к власти наследники тоталитарного коммунистического режима, и они хотят взять реванш. Я уверен в том, что он у них не получится, я уверен, что Россия распадется как империя. Это не настоящее, не национальное государство. Оно имеет очень много разных народов, и я знаю, что очень большое количество представителей этих народов не хотят находиться под гнетом этой империи, под гнетом Москвы. И это достаточно искусственная конструкция, которая, конечно, держится, во многом, на ресурсах, на энергоресурсах. Это все естественным образом закончится в какой-то момент.
Вопрос: насколько долго будет продолжаться это насилие. Конечно, это зависит от международного сообщества, от более твердой позиции людей. И, конечно, это зависит от смелости людей внутри России.
Исторический контекст таков, что люди в России очень запуганы, они пережили репрессии, ГУЛАГ – и весь этот страх передается из поколения в поколение. Многие живут с этим страхом, поэтому, к сожалению, мы видим, я считаю, достаточно мало каких-то действий от граждан России. Сейчас, думаю, это связано с их страхом.
— Как эта проблема империи влияет на жизнь стран-соседей?
— Конечно, это некий аффект того, что люди хотят принадлежать к чему-то большому. Их пытаются убедить в каком-то величии, многие хотят в это верить, потому что у них самих плохо складывается жизнь. И это одна из таких вещей, которая многих заражает и дает им какую-то самоценность, возможно. Конечно, это всего лишь аффект, он поддерживается пропагандой, пропаганда с этим работает в России.
Ну и это более сложная история, потому что Советский Союз всегда был как бы символом чего-то левого для Европы. Во многом это осталось, и есть европейцы, которые испытывают ностальгию по этой коммунистической утопии, которая никогда не случилась и она невозможна, в конечном счете. Это такая мечта об утопии, которая до сих пор живая во многих. Конечно, это надо прорабатывать, избавляться от этого.
— Продолжая тему постсоветского пространства, расскажите про свой опыт работы, опыт проектов в странах постсоветского пространства.
— Я много работал в Украине, в Казахстане, в Грузии. У каждой страны – свой опыт. Я считаю, что Грузия – страна, у которой получилось больше всего сепарироваться от этого имперского опыта. И в Украине это происходит сейчас последние 10 лет, начиная с этой войны, и я думаю, они тоже движутся в этом направлении. Думаю, как внутри страны, так и снаружи этот распад будет продолжаться. Он абсолютно насильственный, никому не нужен – ни другим странам, ни народам, которые населяют Россию.
— Что касается ваших работ в Грузии, насколько мне известно, вы сотрудничали с KOLGA – крупнейшим международным фотоконкурсе в Грузии. Расскажите об этом сотрудничестве.
— Последняя выставка была про радиацию. Проект называется ACID, и они выставляли его в прошлом году.
— А задумались ли вы о полноценном проекте в Грузии?
— Пока нет, но меня очень волнует на самом деле судьба этой страны. Потому что мне кажется, что у России сейчас большие взгляды на Грузию, думаю, в Грузии работает очень много российских агентов, и меня волнует, что Грузия находится в достаточно уязвимом положении, потому что туда просто сложнее будет доставлять оружие, в случае чего, из Европы. И у меня пока нет каких-то идей, но, возможно, что-то появится. Будем надеяться, что все обойдется меньшей кровью, и Грузия вернет свои территории в конце концов.
— Данила, как вы считаете, какова роль художника во время войны в такое время, в котором мы сейчас живем?
— На самом деле я не разделяю роль художника или какого-то другого человека. Мне кажется, каждый делает то, что может – это вопрос какой-то внутренней смелости. Конечно, все упирается в страхи, в репрессии, потому что режим достаточно жесткий, он жестко обращается со своими оппонентами, и, конечно, я считаю, чем больше людей будет действовать против этого режима, тем будет лучше. Но в этой ситуации я могу отвечать только за себя, потому что каждый сам делает выбор, исходя из себя, из своей ситуации. В условиях войны надо сопротивляться какими-то наиболее жесткими методами – какая есть у каждого человека возможность.
Так как я художник и работал с разными материалами, я решил сделать несколько акций: пытался сорвать День победы в Москве, военный парад. Потому что, мне кажется, он – символ милитаризма и пропаганды, это очень важное сакральное действие, которое сегодня используется для пропаганды и внешней агрессии, для создания внешнего врага.
— Расскажите, пожалуйста, про эту акцию подробнее. Насколько мне известно, в цветах украинского флага должны были выстрелить дымовые шашки.
— Технически это было достаточно понятно: я просто снял квартиру рядом с Красной площадью, у этой квартиры было несколько кондиционеров на фасаде здания. Я эти кондиционеры снял, затащил в квартиру и в них вставил около 140 дымовых шашек – в один кондиционер синие, в другой – желтые, и дистанционно они должны были сработать и заполнить собственно Красную площадь и парад победы этим дымом. Мне показалось, что это – классный инструмент, потому чьто, если транспарант можно быстро убрать, то дым рассеивается очень медленно – и как бы это была возможность, в принципе, сорвать парад. Но когда я выехал за границу, попытался их запустить, они не сработали. По прямому эфиру я увидел, что вокруг на балконе [квартиры] находятся люди в штатском, которые фотографируют эти кондиционеры. Я понял, что они каким-то образом это сорвали, не знаю, каким. В общем, эта возможность, к сожалению, не сработала.
Это был сложный рискованный процесс. Я пытался все рассчитать, смог покинуть страну, но забрали, можно сказать, в плен моего друга, который совершенно не участвовал в моей акции – Григория Мумрикова. И ФСБ просто меня шантажировала, чтобы я признался публично в том, что работаю на английскую разведку, иначе они его не отпустят. Но так как не было никаких доказательств его сотрудничества со мной, ему вынесли достаточно слабый обвинительный приговор: год исправительных работ. Сейчас он уже на свободе.
И, конечно, после этого было огромное количество репрессий: допрашивали моих родителей, мое окружение тоже, были жесткие приемы с оружием, их ловили на улицах и спрашивали, где я. В общем, естественно, я никому не говорил о своих планах, потому что, если ты кому-то об этом говоришь, кто-то об этом знает, то это уже некое соучастие, поэтому никто об этом не знал, но мы помогли адвокатами, меняли людям двери в квартирах, в общем, что-то сделали. Ну, в целом такая обычная активистская ситуация.
— Сейчас вы находитесь в розыске? Заведено ли на вас какое-то дело на территории России?
— Да, конечно. Я нахожусь в розыске. Подали меня в розыск в Интерпол, Интерпол отказался. Мне уже вынесли приговор, по моему, дали либо 7, либо 11 лет, я точно не помню. Как бы не знаю. В Россию я, конечно, не собираюсь, пока этот режим не закончится. У меня есть идея поехать в Украину, сделать проект про российские батальоны, которые воюют на стороне ВСУ. Так что, может быть зайду в Белгородскую область когда-нибудь, ну, посмотрим, в общем.
Мне просто кажется, что есть такая проблема сейчас: российская оппозиция, на мой взгляд, часто занимается не теми вещами, которыми нужно. Многие из российской оппозиции придумывают эти акции – пойти к 12 часам на избирательный участок всем или, не знаю, думают вообще об этих выборах. Но мне кажется, что единственное, что сейчас важно в условиях войны – это поддерживать реальных людей, которые воюют, делают реальные военные провокации. Потому что мы находимся в условиях войны, и мирный протест просто неадекватен.
Оппозиция боится потерять свой мирный электорат. Они очень осторожно относятся к поддержке военных и тех, кто реально воюет. Я просто вижу в этом проблему российской оппозиции, поэтому со своей стороны считаю важным освещать людей, которые делают адекватные действия, а именно берут оружие, идут, воюют. Потому что сейчас идет война, и говорить о мирном протесте нет никакого смысла.
