В Латвии снесли памятник российскому полководцу и герою наполеоновских войн Барклаю де Толли. А в Германии Военно-исторический музей бундесвера посвящает ему выставку. Как так? Журналистка DW ознакомилась с экспозицией.Дрезден утопает в осеннем сиянии мягкого ноябрьского солнца. На подходе к Военно-историческому музею бундесвера сразу видны две узнаваемые исторические фигуры — силуэты Барклая де Толли и Наполеона приветствуют посетителей с балкона. Военно-исторический музей в Дрездене проводит выставку «Napoleon muss untergehen». В огромном комплексе эта экспозиция занимает примерно два процента всех выставочных площадей — «кабинетная выставка», как говорят сами организаторы.
Каждый офицер бундесвера должен знать Барклая де Толли?
Среди посетителей музея выделяются служащие бундесвера, которые в этот день наряду со школьными группами явно в численном перевесе. «Выставка про российского военачальника обязательна к посещению для служащих бундесвера?» — спрашиваю я научного руководителя музея Герхарда Бауэра (Gerhard Bauer). «Нет, — отвечает он. — Мы предлагаем посетить эту экспозицию, как и все остальные. Поблизости с музеем находится офицерская школа, в ее программе есть, конечно, и военная история, для преподавания которой школа пользуется возможностями нашего музея. Конечно, к нам приезжают военные и из других частей. Но обязательного посещения для них нет. Эта выставка открыта для всех».
Сам факт, что немецкий Военно-исторический музей в наши дни посвящает выставку российскому полководцу, возможно, кого-то и удивит, но не сотрудников музея. Научный руководитель признается: его самого поражает тот факт, что политизированных и критических дискуссий вокруг экспозиции не было. «Для истории это было бы удушающим, если бы мы сказали, что не хотим иметь дела с этой темой потому, что сейчас Россия играет очень сомнительную роль. В конце концов каждая такая выставка вносит свой вклад во взаимопонимание. Освободительные войны прошлого точно без России нельзя себе представить», — говорит Герхард Бауэр.
Михаил Богданович Барклай де Толли — многим посетителям музея это имя ничего не скажет, предполагает научный директор. «Самое интересное и трагическое в этой фигуре как раз то, что он выпал из культуры памяти о наполеоновских войнах. Еще при жизни. Это частично объясняется его натурой: он не был «рекламным лицом» своей армии и нации, в отличие от французских и прусских полководцев. Он делал свою работу, был чрезвычайно сведущим командиром, но на роль героя он точно не претендовал. Барклай де Толли занимает видное место в галерее героев 1812 года в Эрмитаже, но это, пожалуй, одно из немногих свидетельств. Совсем другое дело — герой войны Блюхер (прусский военачальник, участник наполеоновских войск. — Ред.), которого почитают в России, или французский маршал Мюрат, или Веллингтон (британский полководец, участник наполеоновских войн — Ред.). Барклай де Толли сегодня просто неизвестен».
Как немецкий музей приобрел 200 документов российского полководца Барклая де Толли
Такой интерес Военно-исторического музея бундесвера в Дрездене к российскому полководцу объясняется тем фактом, что в 2021 году музей приобрел примерно 200 документов — наследие Барклая де Толли. Вдова последнего владельца этих документов дала распоряжение их продать. И однажды в кабинете научного директора раздался телефонный звонок. Звонил антиквар, который подумал, что в музее историческому досье — подходящее место. Около полугода шла проверка документов и согласование.
«Выставку начали планировать после того, как музей приобрел это наследие времен освободительных войн, которое для Германии является уникальным. До этого у немецких музеев были какие-то документы, сохранившиеся от Блюхера, но во время Второй мировой войны многие свидетельства были утеряны или уничтожены. Нам не известны другие документы в Германии, которые могли бы восстановить картину того времени — чтобы понять, о чем тогда думал, чем руководствовался полководец. А раз у нас появилось такое досье, то надо обязательно показать его общественности», — говорит научный руководитель.
Во сколько музею обошлось это приобретение, Бауэр не разглашает, но с улыбкой отмечает, что «цена была разумной». Из 200 документов на экспозиции представлены выборочные свидетельства, причем оригиналы — поэтому в помещении довольно темно. Состояние бумаг было на удивление хорошим, поэтому косметическая реставрация заняла не так много времени. Большая часть документов — на французском, так как он был языком общения той эпохи.
Даже с британским полководцем Веллингтоном Барклай де Толли переписывался на французском. Родным языком Михаил Богдановича был немецкий, что дало ему возможность общаться с матерью царицы и с самой царицей Екатериной Великой на немецком. Русским языком он, конечно, тоже владел.
Чей герой Барклай де Толли?
«Барклай де Толли — герой?» — спрашиваю я у своего собеседника. Он смеется и отвечает: «Героями людей делают другие люди. У Барклая де Толли были свои задачи, которые он решал превосходно, но как раз его фигура показывает, что героев всегда создают. Если взять российское восприятие его личности, то какое-то очень короткое время он находился на самом пике — его воспринимали как военачальника, который спас Россию от Наполеона, освободил Европу от наполеоновского господства. Но потом очень быстро он был отодвинут на второй план — в пользу Кутузова. Это были два совершенно различных представления о том, что собой представляет «русский герой». Барклай де Толли скорее был заинтересован в том, чтобы сохранить свою честь, чтобы его достижения нашли признание, но ему совсем не обязательно было, чтобы его поднимали на пьедестал».
Среди экспонатов выставки — награды прусского командира эпохи наполеоновских войн Ганса Эрнста фон Цитена (Hans Ernst Karl von Zieten). Семь таких же орденов, как у Цитена, были и у Барклая де Толли. Чтобы оживить композицию и разбавить сухие документы, были выбраны экспонаты из фонда музея, которые более наглядно передают дух эпохи. Среди них — военное обмундирование, оловянные солдатики для диорам крупных сражений, клинковое оружие.
Однако это тот редкий случай, когда хочется вчитаться во все записи, которым уже 200 лет. О чем же писал Барклай де Толли русскому царю Александру I? И за что, кроме «отличной храбрости», хвалила его императрица Екатерина Вторая? Есть ли среди 200 документов особенный?
«Историю не придется переписывать, — спешит разочаровать ожидающего научной сенсации читателя научный руководитель. — Но есть документы, которые позволяют лучше понять происходившее тогда. Барклай де Толли фактически был создателем военной секретной службы. И с самого начала он выстроил ее работу очень эффективно. У него были агенты в Париже». Тут я перебиваю собеседника от удивления: «Он был создателем российской разведки?» «По сути — да, — говорит Герхард Бауэр. — Деятельность агентов была сосредоточена тогда на получении информации от иностранцев, которых они вербовали, агентов военного министерства в Париже. Уже в 1811 году они знали о планах Наполеона напасть на Россию».
«Доклады агентов за период конца 1811 года — начала 1812 года скреплены в одну тетрадь. В одном месте читаем: «Польские войска, направленные из Испании, проходят Париж», чтобы, совершенно очевидно, усилить фронт на востоке. И в этот момент спина покрывается холодным потом. Это же хроника войны, которая уже на горизонте! Позже уже сам Барклай де Толли пишет царю, что посетил систему укрепления на западе, прежде всего — в Риге, и что она находится в катастрофичном состоянии, и что нападение будет отразить невозможно, — рассказывает научный руководитель дрезденского музея. — И вот Барклай уже умоляет царя признать тот факт, что война уже началась, чтобы он дал указ действовать. Мы не знаем, пытался ли Александр I выиграть время, или он был просто нерешителен и полагал, что Наполеон в последний момент остановит свою армию. В любом случае это была очень опасная ситуация. Барклай де Толли тогда командовал 1-й Западной армией, Багратион — 2-й, хотел определенности, чтобы начать действовать, и он хотел спасти русскую армию от истребления. Примерно 200 тысяч русских солдат против 600 тысяч наполеоновских. И Барклай де Толли понимал: если он потеряет свою армию, будет потеряна и вся Россия».
Кем был Барклай де Толли? Русским? Балтийским немцем? «В царской России 19-го века он воспринимался как верный подданный царя. Он оставался балтийским немцем, был протестантом, что для русских людей было необычно. Дома общался только на немецком. В 1812 году его даже обвиняли в шпионаже, потому что он разговаривал со своими командирами на немецком, — отмечает Герхард Бауэр. — Обвинения были совершенной чушью, но в напряженной атмосфере 1812 года они сыграли свою роль — и главным поставили Кутузова».
Падения и взлеты российского полководца — об этом тоже рассказывает «кабинетная экспозиция» в Дрездене. В русской армии довольно долго сохранялась традиция рекрутировать командующих среднего звена среди жителей нынешних балтийских государств. Многие из них оставались на нижних должностях долгие годы. Барклай де Толли в битве при Прейсиш-Эйлау, одной из самых кровавых, был тяжело ранен, почти потерял руку, но царь, увидя его отвагу, послал ему своего личного врача. И с этого момента между ними установилась связь. Получается, благодаря ранению Барклай де Толли получил шанс на дальнейшее продвижение по службе.
Большая диорама показывает Бородинское сражение, в котором Барклай де Толли принимал участие вместе с Багратионом. Имела ли тактика Барклая де Толли, стратегия отступления, за которую его так часто критиковали, гуманистскую основу? Хотел ли он спасти жизни солдат?
«Нет, Барклай был прагматиком, для него было важно сохранить армию, конечно, держа потери насколько возможно минимальными. Он не размышлял категориями «гуманно» или «негуманно». Перед ним стояла задача: армия должна была оставаться боеспособной. И он с самого начала пытался донести до царя, что до тех пора армия готова к бою и ей обеспечено подкрепление, можно победить Наполеона. Это привело к тому, что он все больше отступал со своей армией, а это все больше становилось непопулярным в окружении царя и в армии. И когда он сдал Смоленск, что не имело большого стратегического значения, но стало символическим, было принято решение о назначении Кутузова. Барклая де Толли, конечно, это сильно задело. И он даже якобы искал свою смерть в Бородинском сражении, но, как мы знаем, он вышел из него живым. После этого он вскоре оставил пост военного министра», — рассказывает научный руководитель музея.
Барклай де Толли знал о слабости русской армии и, выбрав тактику отступления, навлек на себя немилость. Как же российскому полководцу с «миграционными корнями» удалось вернуть доверие? «Мы не знаем, как он себя чувствовал после того, как ушел из армии, думаю, это были ужасные месяцы, но, когда Кутузов умер, он довольно быстро возглавил 3-ю Западную армию, а потом был назначен главнокомандующим союзных войск — русских и прусских. Это было продвижение по службе. Думаю, он понимал, что царь таким образом возместил ему ущерб за опыт последних месяцев. Когда ему выпадал шанс, он умел им воспользоваться. Он, например, был против нападения на Дрезден, так как понимал, что наполеоновская армия превосходит русскую и прусскую, и он дождался момента в августе 1813 года. И в тот раз у него все получилось. В битве под Лейпцигом наполеоновская армия была окружена, это стало началом конца наполеоновского режима», — рассказывает Герхард Бауэр.
Барклай де Толли хотел краха Наполеона
Одним из самых интересных документов научный директор называет меморандум, который Барклай де Толли написал вовремя перемирия летом 1813 года, где он размышляет, как поступать дальше. Барклай де Толли формулирует такой постулат: «Наполеон должен потерпеть крах» (отсюда название выставки «Napoleon muss untergehen»). Барклай де Толли был уверен: если оставить Наполеону хоть немного воздуха, он обязательно воспользуется моментом. Поэтому Наполеон должен был потерпеть крах, и для этого нужно было приложить все усилия.
Имея за плечами печальный опыт, в конце письма он делает заключение о том, как наиболее эффективно вести войну: держа князей подальше от поля сражения (родственники русского царя вечно вмешивались в военные дела, и подобное было характерно для всех монархий в Европе). «Он сам предлагает, что меня ужаснуло, своего рода военную диктатуру. Он явно был уверен в том, что войну должны вести генералы», — отмечает собеседник DW.
Барклай де Толли — фигура, о которой продолжают спорить
Один из последних экспонатов на выставке — скульптурный монумент, который был установлен в Риге в 1913 году и копию которого в центре Риги демонтировали в ночь на 31 октября 2024 года как символ русского империализма. Как подчеркивает собеседник DW, в намерения музея «не входило навязать кому-то память о Барклае». «В России он сначала ушел на второй план из-за Кутузова. В Первой и Второй мировых войнах российская и немецкая пропаганда то и дело использовали его фигуру. В советском фильме о Кутузове 1943 года он представлен чуть ли не как нацистская угроза. То, что он сейчас, в актуальном контексте, опять стал спорной фигурой, мы можем только воспринимать как факт, но не комментировать. В Латвии он — персона нон-грата, в Эстонии — герой. Сам Барклай де Толли всегда называл себя лифляндцем — по области происхождения (от Лифляндии — исторической области на территории современных Латвии и Эстонии — Ред.). И, наверное, он и предположить не мог, что на своей исторической родине он одновременно будет и опорочен, и возведен в ранг героя», — говорит научный руководитель дрезденского музея.
Героем Барклая де Толли считает и российский президент Владимир Путин. В 2023 году он назвал его выдающимся военачальником — наравне с полководцем Михаилом Кутузовым. Научного директора Военно-исторического музея в Дрездене это совсем не удивляет. «Это вписывается в общую картину. Из истории берется то, что подходит. И это не только российский феномен, это и в Германии происходит. Если смотреть глазами россиянина на 19-й век, то Барклай де Толли должен быть почитаем. Без него Россия проиграла бы войну 1812 года».
Интерес к этой выставке, конечно, нельзя сравнить с ажиотажем вокруг экспозиции о главном романтике Германии, художнике Каспаре Давиде Фридрихе (Caspar David Friedrich), с которой тоже ознакомилась корреспондентка DW. «Мы не рассчитываем на то, что наша выставка станет блокбастером, — признается научный руководитель музея. — Но эти документы — просто сокровище. Я благодарен судьбе и случаю, что появилась возможность познакомиться с этой исторической фигурой поближе».