Когда возможность свободного слова сведена к минимуму, важно любое незапятнанное высказывание, которое станет приговором российскому режиму, считает Анна Наринская после прочтения сборника речей Томаса Манна.Среди книг, вошедших практически во вcе рекомендательные списки для посетителей московской книжной ярмарки Non/fiction, которая завершилась 8 декабря 2024 года, значится «Слушай, Германия!»: сборник текстов, с которыми Томас Манн из эмиграции по радио обращался к жителям Германии.
Эта книга вышла в петербургском «Издательстве Ивана Лимбаха», она прекрасно переведена и составлена Игорем Эбаноидзе — переводчиком и исследователем творчества Манна. В нее входят не только, собственно, манновские радиоколонки, но и отзывы на них оставшихся в Германии писателей: Вальтера фон Моло и Франка Тисса. Тисс — гневный оппонент Манна, формулирует в своем письме практически все возможные претензии к воззваниям знаменитого эмигранта: от комфортной безопасности, из которой он пишет, до невозможности издалека понять, какие страдания пережили те, кто, не поддерживая режим, остался в Германии.
В отличном, ярко написанном предисловии, Игорь Эбаноидзе неприкрыто вписывает манновский голос восьмидесятилетней давности в сегодняшнюю российскую ситуацию, делает это на опережение, не давая читателям защититься тем, что это было давно, да и обстоятельства были другими, и вообще «пока у нас нет Освенцима, это еще не фашизм… «.
Самоуспокоение — главное противоречие интеллектуальной жизни при режиме
В ответ на эту обобщенную самоуспокоительную реплику Эбаноидзе цитирует эссе Умберто Эко «Вечный фашизм», где как признаки этого состояния общества приводятся культ традиционных ценностей, одержимость теориями заговора против твоей страны и культ героической смерти (узнаваемо, да?). С брезгливостью, которую нельзя не разделить, он цитирует современных российских политологов, утверждающих, что гитлеровский режим до поры до времени был очень даже конструктивным, фюрер просто не смог вовремя остановиться. Значит, иронически комментирует Эбаноидзе, концлагерь Освенцим, построенный в 1940-м — это, разумеется, плохо, зато учрежденный еще в 1933-м концлагерь Дахау — вполне себе приличное исправительное заведение.
То есть, перед нами честная и своевременная книга, без обиняков опрокидывающая «то время в наше», но оставляющая (это важно) читателю место и воздух для собственной интерпретации и собственного отношения.
При этом эта книга — переведенная сегодня на русский язык и официально продаваемая в сегодняшней России — оказывается квинтэссенцией, практически наглядным примером важнейшего противоречия современной русской интеллектуальной жизни. Во всяком случае того, как эта жизнь видится изнутри и снаружи.
«Может быть, это и суеверие, — говорит Манн, — но у меня такое чувство, что книги, которые вообще могли быть напечатаны в Германии с 1933 по 1945 год, решительно ничего не стоят, и лучше их не брать в руки. От них неотделим запах крови и позора. Их следовало бы все пустить в макулатуру».
Место появления книги уничтожает ее суть?
Так что, если совершить тот перенос «того времени и места» в «это время и место», который делает автор предисловия и который, будем честны, не может не сделать каждый здравомыслящий читатель, это значит, что от этой книги, конкретно от книги под названием «Слушай, Германия!», которую мы держим в руках, неотделим запах крови и позора? От этой правдивой и честно сделанной книги, которая при этом продается на ярмарке, где (как, впрочем, и любых местах продажи книг в России) запрещены издания с ЛГБТ-тематикой, куда не допущены книги писателей, занесенных режимом в списки «экстремистов», на ярмарке где, как мне рассказали, до открытия вдоль рядов проходятся люди в штатском, требуя убрать нежелательные издания?
В своей статье Игорь Эбаноидзе комментирует этот (про «кровь и позор») пассаж Манна, как индивидуальное высказывание, не предлагающее окончательный «приговор», а демонстрирующее личное, действительно «суеверное», отношение автора. Но все же Манн тут предлагается как некий высший моральный ориентир, так что отмахнуться от его отношения читателю невозможно, то есть, невозможно совсем не думать — а не аннигилирует ли место появления и продажи книги ее суть?
Путинизм отравляет все
Вопрос — каков, в конечном счете, результат появления «противоположных режиму» проектов внутри контекста режима — обсуждается в течение всех почти уже трех лет после начала большой войны и ужесточения репрессий. К слову сказать, одна из главных защитниц «независимой и честной работы внутри» — Женя Беркович. В марте 2023 года, в один из моих последних визитов в Россию, у нас с ней, в перерыве репетиций ее спектакля, построенного на антивоенных стихах, был длинный разговор об этом. Женя горячо говорила о том, что вот эта уверенность, что «путинизм все отравляет, в том числе даже сделанные на его территории антипутинские заявления», — это и есть самая что ни на есть зависимость от путинизма.
Меньше, чем через два месяца, Женя и драматург Света Петрийчук оказались за решеткой — в прямом смысле за свое искусство. В отличие от предыдущих этапов «театрального дела», когда неугодных властям авторов, например, Кирилла Серебренникова, пытались притянуть по хозяйственной части, тут уже было решено не церемониться. Культурное высказывание в России наказуемо — свидетельствует дело Беркович и Петрийчук, а вслед за ним — самые разные откровенные цензурные запреты и ограничения.
Казалось бы, еще недавно мы бурно обсуждали «легитимизирует ли появление оппозиционно настроенного кинокритика на Первом канале контент этого канала в принципе, включая фейк-сюжет о «распятом украинцами мальчике?». Сегодня такие споры безнадежно устарели: ни Первый, ни какой другой канал, да и вообще практически никакие медийные институции никого оппозиционного к себе не пускают. Возможность свободного слова сведена к минимуму и этот минимум сужается, стягивается, схлопывается с каждым днем. И вот — высказывание на этом минимальном пространстве — можно ли его считать незамаранным, чистым, если пропаганда обступает со всех сторон, если контекст куда заметнее, чем это точечное высказывание?
«Слушай, Германия!» Манна в сегодняшней России
У радиотекстов Томаса Манна есть одно удивительное качество (впрочем, менее поражающее, когда вспоминаешь, какого уровня он писатель): с их категоричностью можно не соглашаться, на их тон нравственного превосходства можно раздражаться (особенно если не удержаться и «нагуглить» фотографии калифорнийской виллы, на которой он их писал), но невозможно с ними совсем не считаться. Просто отмахнуться и плюнуть — не получается. К ним возвращаешься, прокручиваешь в голове.
Даже чаще, чем отрывок о «запахе крови и позора», я вспоминаю другой фрагмент, интонационно и тематически к нему примыкающий. Он посвящен постановке в нацистской Германии бетховенского «Фиделио» — оперы, где сюжет разворачивается вокруг судьбы борца с тираном, брошенного без суда и следствия в тюрьму. Манн и тут вполне последовательно считает, что было бы честнее, если бы этого спектакля не было. Но уж если он все-таки идет, то единственная адекватная реакция тут, пишет он: «Слушая «Фиделио» в Германии Гиммлера, закрыть лицо ладонями и ринуться вон из зала».
Книжка «Слушай Германия!», изданная и продаваемая сегодня в России, вызывает (где ее, осознавая это, ни читай) практически такую эмоцию.
Так что очень нужная книжка, что бы там ее автор не считал про «кровь и позор».
Автор: Анна Наринская, журналист, документалист, куратор выставок, научный сотрудник IWM (Institut für die Wissenschaften vom Menschen) в Вене.
Комментарий выражает личное мнение автора. Оно может не совпадать с мнением русской редакции и Deutsche Welle в целом