Фемактивистка Дарья Афанасьева почти три года провела в заключении. В марте она получит в Берлине женскую премию Анны Кляйн. DW поговорила с ней о феминизме в стране.В предвыборное время в Беларуси слышна старая риторика о том, что женщина не может руководить страной. Насколько остро белорусские женщины ощущают, что живут в патриархате — об этом DW спросила у фемактивистки и блогерки Дарьи Афанасьевой. В марте 2024 года Дарья освободилась из колонии после почти трех лет в заключении. 7 марта в Берлине бывшей политической заключенной вместе с еще двумя белорусками Ириной Альховкой и Юлией Мицкевич будет вручена женская премия имени Анны Кляйн. Ее удостаиваются женщины, которые борются за гендерное равноправие.
«Беларусь будто откинуло на 30-40 лет назад»
DW: В ноябре прошлого года Александр Лукашенко сказал, мол, «в Беларуси не дай Бог женщину изберут». Насколько белорусам легко «продать» подобные нарративы?
Дарья Афанасьева: Не думаю, что народ у нас сильно прислушивается к словам Лукашенко, но для многих такой нарратив исходит из стереотипов, которые и в женской, и в мужской гендерной социализации вбрасываются с детства. Беларусь — очень сексистская страна, и мы не развиваемся — мы деградируем. В стране до сих пор действует список запрещенных для женщин профессий, в 2023-м был подписан приказ об ограничении доступа женщин к некоторым специальностям в медвузах, Наталья Качанова публично говорит о том, что роль женщины — в хранении домашнего очага. На 2019-2020 годы пришелся пик нашей солидарности, появлялось много женских инициатив, был хороший кризисный центр для тех, кто страдает от домашнего насилия. Сейчас Беларусь будто откинуло на 30-40 лет назад.
— Как феминизм понимается белоруским обществом? Это все еще борьба женщин за свои права или имеют место какие-то искривленные значения?
— Я бы сказала, большинство в Беларуси считает феминизм злом. Мне писали в комментариях, что феминизм — это терроризм, и меня надо посадить. Я ответила, мол, поздно, я уже сидела.
Если «выходить в поле», видно, что у большинства, особенно у мужчин, неправильное понимание феминизма, и у нас нет площадок, чтобы донести обратное: возможности некоммерческих организаций в Беларуси пресечены, большинство активисток уехали. Есть много хороших источников с матчастью, но сначала темой нужно заинтересоваться, а зачем, если общественное мнение уже сформировано, и намного легче верить в то, что феминизм — это мизандрия, а феминистки — обиженные, толстые, волосатые женщины. Многие женщины у нас тоже считают, что феминизм не нужен, ведь он невыгоден: ты рискуешь, например, не выйти замуж.
«Отношение к женщинам в заключении намного хуже»
— Насколько остро белоруские женщины ощущают, что живут в патриархате?
— Вопрос в том, задумывается ли женщина, что такое патриархат: многие следуют логике, что если не замечать дискриминации, значит, тебя не дискриминируют. Ада Лавлейс была первой программисткой, но когда стало ясно, что работа в IT высокооплачиваемая, программирование стало мужской профессией.
Многие женщины не задумаются, пока не столкнутся с тем, что на собеседованиях им предпочитают мужчин или отказывают в должности из-за детей или перспективы декрета. Некоторые и вовсе решат, что им отказали, просто потому что у них не достаточно профессиональных качеств. Понимать, что тебя дискриминируют, больно, тем более в стране, где ты ничего не можешь с этим сделать. И все же, хоть последние три года я в Беларуси, можно сказать, не жила, потому что сидела в тюрьме, мне кажется, осознанных женщин стало больше.
— Если говорить о правах женщин в контексте политического заключения, на что следует обратить внимание? Принято считать, что здесь больше страдают мужчины: их чаще задерживают, а женщины будто бы освобождаются в первую очередь.
— От того, что мужчин посадили больше, чем женщин, сидеть в тюрьме не легче. И я не увидела, чтобы женщины были в приоритете при освобождении: мужчин среди политических заключенных больше, и выпускают их больше.
Из того, что я знаю, условия для женщин и отношение к ним в заключении намного хуже. То, что творится в женских колониях, я бы назвала фемицидом. Некоторые профессии включены в список запрещенных, потому что женщина, мол, не должна тягать тяжести, но в тюрьме это не работает: они разгружают фуры и металлоконструкции, тягают кирпичи и льдины.
Я задала вопрос администрации, почему женщины сидят в худших условиях, все же, по словам Лукашенко, «мы будущие матери». Мне ответили, что если женщина совершает преступление, это что-то из ряда вон выходящее, а преступления мужчин — что-то привычное, поэтому к ним и относятся легче. То есть если мужчина совершает преступление, ему позволено, что с него взять.
«Мужчины намного чаще получают условно-досрочное освобождение»
— В этом году вам будет вручена женская премия Анны Кляйн. Как вы воспринимаете эту награду?
— Когда предложили мою кандидатуру, я только-только вышла из тюрьмы. Я сказала, мол, делайте, что хотите, только не трогайте меня. Поэтому для меня было большим удивлением, когда мне написали, что я получила награду. Мне пришлось три тысячи раз все переводить, в том числе с помощью ChatGPT, хотя я знаю английский язык, чтобы убедиться, правильно ли я все поняла.
Естественно, это приятно, хотя, как у любой женщины с женской гендерной социализацией, у меня появились мысли, что есть более достойные этой премии, а я только вышла из тюрьмы и еще ничего не сделала. Возможно, это благодарность мне за то, что и в колонии я не сдавалась и рассказывала о правах женщин другим осужденным. У меня большое желание рассказать про женщин, которые сидят в тюрьме за самооборону, то есть за то, что защищали себя и детей, и возможно, премия дополнительно меня смотивирует.
— А что вы делали в заключении в деле феминизма?
— Я отнеслась к своему заключению как к мини-исследованию и искала женщин, которые сидят за нанесение тяжких телесных повреждений и убийство. Я узнавала подробности того, что с ними случилось, и чаще всего это была самооборона. У одной из них — она совершила преступление, чтобы спасти семью, — есть маленький ребенок и она сидит свой срок до конца, а двое ее подельников-мужчин уже дома. Мужчины намного чаще получают условно-досрочное освобождение.
Кроме того, когда мы смотрели телевизор, я обязательно комментировала, если видела абьюз, слатшейминг или газлайтинг. Если слышала что-то в разговоре, могла прийти со своим самоваром и рассказывала про феминизм. Мы, «политические» девочки, встречались и обменивались экспертизой: кто-то рассказывал про современное искусство, кто-то про дизайн, а я рассказывала про феминизм. Правда, большинство из них — интеллигентные образованные женщины, которым про феминизм можно было не рассказывать.
