Один из известнейших прозаиков Германии Даниэль Кельман отказался выпускать роман в РФ, предпочтя эмигрантское издательство Fresh Verlag. DW поговорила с ним о памяти и забвении.Презентация нового романа на книжной ярмарке — дело обычное. Но первое представление русского перевода книги Даниэля Кельмана (Daniel Kehlmann) «Светотень» (Lichtspiel), прошедшая в Берлине 4 апреля на русскоязычной ярмарке Bebelplatz, не имело прецедентов. Дело в том, что книга Кельмана, как сказано в издательской аннотации, — «роман-бестселлер об искусстве и власти, о творце и тоталитаризме, о страхе, соблазне и зле», — вышла в существующем всего пару лет русскоязычном издательстве Fresh Verlag из Дюссельдорфа. Ради этого проекта писатель отказался от работы с одним из крупнейших российских издательств.
Родившийся в 1975 году Кельман — один из известнейших современных авторов в Германии и Австрии. Его вышедший в 2005 году роман «Измеряя мир» (Die Vermessung der Welt) считается одним из крупнейших успехов немецкой литературы после Второй мировой войны — в немецкоязычных странах было продано более 2,3 млн экземпляров, а в 2007 году роман попал на второе место в рейтинге мировых бестселлеров The New York Times.
«Светотень» в переводе Александры Берлиной рассказывает о жизни одного из классиков немецкого кино — австрийского режиссера Георга Вильгельма Пабста, который вернулся из эмиграции в Австрию уже после ее аншлюса (Австрия была включена в состав нацистской Германии в качестве земли 12 марта 1938 года) и с 1939 по 1945 год снимал кино в нацистской Германии. «Трудно не вздрагивать, когда рассуждения творческой богемы, оставшейся в «третьем рейхе», звучат так, будто произносятся сегодня на питерской или московской кухне», — пишет переводчица в послесловии к роману. Даниэль Кельман ответил на вопросы DW.
DW. Как вы пришли к решению издать книгу в небольшом русскоязычном издательстве в Германии и прекратить сотрудничество с крупной российской компанией АСТ? Что этому предшествовало?
Даниэль Кельман: Все началось с моей переводчицы Александры Берлиной. Она сказала, что, к сожалению, не сможет перевести мой роман «Светотень», так как по политическим причинам больше не работает с издательствами в России. По сути все те издательства, которые бы могли выпустить книгу в России, подстраивались под систему и поддерживали бы ее своими налогами. Она не хотела иметь с этим ничего общего и была согласна работать лишь с эмигрантскими издательствами вне России. Так я собственно впервые узнал, что такие издательства существуют, и это напомнило мне о большой истории немецких эмигрантских издательств в 1930-е годы, например, Querido в Амстердаме, где могли публиковаться многие изгнанные из Германии интеллектуалы. И я сказал Александре: «Давай вместе пойдем в одно из таких издательств». Во-первых, естественно, я хотел, чтобы она и дальше меня переводила, но во-вторых, мне просто великолепной показалась такая возможность таким образом поддержать российскую демократическую эмиграцию.
— Герой вашего романа, кинорежиссер Пабст, оказывается в США вскоре после прихода нацистов к власти в Германии. Сцена вечеринки в Голливуде, где австрийские и немецкие эмигранты обсуждают политику и возможность возвращения в «рейх», — удивительная параллель к положению российских эмигрантов в сегодняшней Германии. Меня эта сцена поразила, и переводчица книги Александра Берлина также упоминает ее в послесловии. Вы писали книгу, уже осознавая такую связь, или это случайно совпало?
— Я, к сожалению, не пророк. Написана эта сцена была в 2021 году, когда я еще не знал, что произойдет в России в последующие месяцы. Но я конечно же знал, что немало творческих деятелей во всем мире оказывались именно в такой ситуации — например, в Иране, в Турции и безусловно уже в то время в России. Но то, что мой роман очень скоро окажется особо актуален для России (а в ближайшее время, вполне вероятно, еще и для США) — нет, ничего такого я не предчувствовал и ни в коей мере ничего подобного не хотел.
— Уже самое начало — вымышленный режиссер Франц Вильцек едет передачу на австрийском ТВ, чтобы вспомнить своего коллегу, реально жившего режиссера Пабста, и буквально на ходу забывает, что с ним происходит, — придает всей книге атмосферу сна, потери памяти, разрыва истории. Как вы считаете, история, ее темная сторона, может повториться, а люди ни о чем и не вспомнят? Может, как раз потому, что они забыли события прошлого?
— Боюсь, что да. В Америке всего четырех лет хватило, чтобы большинство избирателей забыли о попытке путча в январе 2021 года, поэтому они снова проголосовали за путчиста и вернули его на президентский пост, тем самым, на мой взгляд, надолго уничтожив свободную Америку не только как реальность, но и как идею. В послевоенных Германии и Австрии все было иначе — сначала была мутная амнезия, люди не хотели ничего знать, о случившемся никто не говорил, все впали в своего рода коллективную деменцию, и только потом, постепенно, в течение десятилетий, правда всплыла на поверхность. Мы часто забываем, что процесс по делу нацистского концлагеря Аушвиц-Биркенау состоялся только в конце 1963 года, и только к 1968 году выросло поколение, которое спросило своих родителей, а что вы собственно делали в годы диктатуры. Все же мы можем надеяться, что забвение не одолеет — правда имеет свою силу. Ее трудно похоронить навсегда, и в конце концов она обычно выходит на свет.
— Поразительная ситуация, напоминающая историю столетней давности, когда после революции в Российской империи в Берлине тоже расцвели русскоязычные издатели, газеты, писатели и поэты, как и сегодня, некоторые из них были врагами московских правителей, а другие их восхваляли. Я задам вам вопрос, который, кажется, украден у эмигранта 1920-х годов. Могут ли литература и искусство спасти мир?
— С каким удовольствием я бы ответил: «Да!» Но я боюсь, что спасение мира — это процесс весьма прозаический, это тяжелая и долгая работа в реальности, а не в фантазиях. Но что литература и искусство действительно могут, так это помочь нам не терять надежду. И когда над миром, кажется, сгустилась мгла, они способны поведать нам те истории, которые обязательно должны быть рассказаны, тем самым помогая нам сохранить память. Вы наверняка знаете историю Анны Ахматовой, которая стояла в длинной очереди перед тюрьмой, чтобы передать немного еды для своего сына-заключенного. Зима, снег. В какой-то момент женщина, стоявшая перед ней, обернулась и сказала: «Кто может описать эти страдания, этот ужас!» И Ахматова спокойно ответила: «Я могу».
— Ваш герой Пабст также был вынужден сотрудничать с пропагандой, когда он в конечном итоге не смог покинуть «третий рейх». Однако современная российская пропаганда оказывает влияние не только на русскоязычных жителей Германии, но и на немцев. Пропагандисты умело используют медиа и соцсети и усиливают поляризацию общества. Власти пытаются противодействовать этому, в том числе ужесточая регулирование соцсетей. Как вы думаете, какой правильный способ противодействия пропаганде? И можно ли преодолеть поляризацию или пора готовиться к новой эпохе «темного просвещения»?
— У меня на это несколько скучный ответ: ЕС должен регулировать алгоритмы, которые управляют социальными сетями. Только Евросоюз обладает достаточными мощностями, чтобы сделать это, особенно сейчас, когда Америка встала на сторону диктатуры и, конечно, больше ничего не предпримет в этом направлении. Мы должны вновь и вновь повторять Еврокомиссии и Европарламенту, что только они могут спасти здравомыслие от шквала лживой пропаганды, управляемой алгоритмами. Я не верю в это выражение — «темное просвещение», его выдумал один невежественный американский блогер, совершенно необразованный в области политического мышления, и его теперь цитируют другие невежи, как будто он какой-то философ. Просвещение диалектично, Адорно и Хоркхаймер дали нам это понять, и мы должны это осознавать. Но оно не «темное». И не следует нам облагораживать глупцов из Кремниевой долины, которые считают себя философами и призывают на трон короля-CEO, потому что ни в Apple, ни в Facebook нет демократии. Не нужно к ним относиться как к взрослым людям и цитировать их, а нужно высмеивать их, где бы мы их ни встретили.