Стендап-артистка Саша Гуща шутит про жизнь с инвалидностью, свое задержание на женских протестах и переезд в Литву. DW поговорила с ней про черный юмор, развитие белорусского стендапа и смех над собой.В университете белоруска Саша Гуща писала дипломную работу про черный юмор, а сейчас сама активно практикует его со сцены. После переезда в Литву она стала выступать в англоязычном стендапе, где делится личными историями о жизни с инвалидностью, задержании на протестах в Беларуси, эмиграции в Литву.
Младенцем Саша сильно пострадала при пожаре — так, что обуглились пальцы рук, лицо, кости черепа. После в ее жизни было долгое лечение, много восстановительных операций и — обидных комментариев. Сейчас Саша сама шутит об этом со сцены, называя себя, например, чемпионкой Беларуси в «камень-ножницы-бумага».
«Когда я выхожу и рассказываю свою историю, то контролирую весь негатив и сознательно приглашаю зал смеяться не надо мной, а вместе со мной», — говорит Саша. Про принятие и смех над собой, расцвет белорусского стендапа и желание не только развлекать — в интервью DW.
«Я проделала большую работу над собой и принятием себя»
DW: Когда и как в вашей жизни появился стендап?
Саша Гуща: В 2020 году я ушла в добровольный локдаун, поэтому много времени проводила в интернете. На YouTube я нашла и пересмотрела выступления западных комиков с инвалидностью. Это как будто раскрыло мои глаза на то, что комиков с инвалидностью уже очень много, они существуют и люди к ним открыты.
После переезда в Вильнюс в 2022 году я подумала, что живу в новом обществе и надо заводить новые знакомства. Я узнала про открытые микрофоны и решила попробовать. Это было в июне 2022 года.
— Как вы придумываете и пишете свои выступления?
— Как правило, у меня есть две категории материала. Первая основывается на личном опыте. Для меня очень важно, чтобы в моих выступлениях был посыл. Поэтому я стараюсь черпать вдохновение для материала из своих историй про жизнь с инвалидностью, про примеры дискриминации, мой ЛГБТ-опыт, опыт протестов, про Беларусь и эмиграцию. Особое место в моем сердце и памяти всегда занимают случаи, когда после выступлений подходит кто-то из зала и благодарит за то, что я говорю на эти темы. «Я и не представлял, что люди с инвалидностью сталкиваются с подобным», — сказали мне однажды.
А вторая категория — это распространенный подход, который используют многие комики: комментировать текущие события. Мне нравится фраза о том, что сейчас мы живем в такое время, что жизнь тебе дает или хорошие воспоминания, или материал для стендапа. Его столько, что можно, как говорится, обмазаться в несколько слоев. Просто открываешь ленту новостей и смотришь, что плохого произошло. Для меня это удачный период, потому что моя основная сфера — черный юмор.
— А как вы себя чувствуете, когда люди смеются над шутками, в которых вы смеетесь над собой?
— Превосходно. На самом деле, для меня это терапевтический опыт. В процессе самого выступления происходит своего рода исцеление. В целом для меня это показатель того, что я проделала большую работу над собой и принятием себя.
В детстве я была очень чувствительна к ситуациям, когда кто-то надо мной смеялся, я часто сталкивалась с дискриминацией. Всегда было очень травматично и обидно, когда надо мной издевались. С тех пор я прошла большой путь, и мне стало намного проще смеяться над собой.
Плюс я научилась воспринимать себя не так серьезно. Я понимаю, что я тоже смешной человек и делаю много дурацких вещей, над которыми можно и нужно посмеяться.
Вдобавок к этому я очень уважаю стендап как площадку для обсуждения личного опыта. Когда я выхожу на сцену и рассказываю свои истории, я контролирую весь негатив и сознательно приглашаю зал смеяться не просто надо мной, а вместе со мной. То есть я даю индульгенцию на это. Это придает много уверенности.
«Важно, чтобы черный юмор не скатился в набор высмеиваний»
— О чем вы сами никогда не стали бы шутить?
— Я стараюсь очень бережно относиться к шуткам на тему любой дискриминации и опыта, с которым сама лично не сталкивалась. На своем примере знаю, как часто люди, в том числе комики, видят чужой жизненный опыт и обесценивают его, говорят, что это какая-то ерунда только потому, что они его не понимают. Я не хочу быть одной из них.
То, о чем приемлемо шутить в обществе, говорит многое о его культуре и ценностях. Бывает, комик выходит на сцену и просто выдает кучу оскорблений. Его за это критикуют, а он начинает жаловаться, что его отменяют, ведь это якобы его работа — провоцировать зрителя. Нет, важно, чтобы черный юмор не скатился в набор высмеиваний, не стал обычной дискриминацией.
— В Литве вы выступаете на английском, что кажется задачей с большой звездочкой. Как вы натренировали эту способность?
— Для меня шутить и разговаривать на английском языке в какой-то степени даже проще, чем на белорусском, который является моим родным языком. Просто в силу того, что я работаю в IT и английский — мой основной профессиональный инструмент.
Учить его я начала лет в шесть-семь, когда мы с мамой впервые оказались в США на операции. В каком-то смысле я должна ее поблагодарить за это, поскольку тогда она сказала, что уже стара для того, чтобы осваивать что-то новое и учить язык. Так я стала маминым личным переводчиком. С детства я потребляла много контента на английском языке, и он стал для меня очень комфортным.
«Политический юмор часто является реакцией общества на угнетение»
— Беларусь и белорусы с 2020 года живут в непрекращающемся политическом кризисе, белорусского стендапа и юмора при этом становится только больше. Почему так происходит?
— Черный, табуированный юмор расцветает в первую очередь во времена трагедий, нестабильности, каких-то глобальных испытаний. Например, политический юмор часто является реакцией общества на угнетение, нестабильность. Поэтому я совершенно не удивлена, что сейчас мы это наблюдаем. Некоторые считают, что мрачный юмор помогает обесценить статус власть имущих и тех, кто принимает дискриминационные решения. Другие убеждены, что он на самом деле не эффективен.
— Вы в эмиграции уже три года. Переезд обычно многое обнуляет. Как вы чувствуете себя в эмиграции сейчас, спустя время?
— На самом деле, я очень довольна своим выбором, рада, что решила переехать именно в Вильнюс. Мне очень повезло, потому что здесь достаточно большая и активная диаспора белорусов: сразу после переезда я нашла знакомых и друзей, которых знала еще в прошлой жизни.
Плюс Литва, на самом деле, во многом похожа на Беларусь: нет ощущения, что я уехала слишком далеко в какой-то кардинально другой климат или менталитет. В последнее время я много задумываюсь о том, что я здесь уже больше трех лет, спрашиваю себя, что делать со своей жизнью дальше: обосновываться здесь или ехать куда-то дальше? Пока не знаю, но мысли такие посещают.
— В одном из интервью вы говорили, что у вас была обида на общество в Беларуси, которое довольно жестоко относится к тем, кто выглядит или живет по-другому, но 2020-й на это ощущение повлиял. А как сейчас? Сохранилась ли вера в белорусское общество?
— Трудный вопрос, на самом деле. В 2020-м мое представление о потенциале белорусского народа к борьбе, жажде перемен очень сильно поменялось в лучшую сторону. К сожалению, мой восторг немножко угас, потому что тогда у нас была большая цель, один общий враг, против которого мы всей толпой выходили и стояли плечом к плечу. Сейчас, когда некоторые из нас пытаются заниматься деятельностью в диаспорах, многое, к сожалению, вылезает наружу. Есть много моментов, в которых приходится сталкиваться с суровой реальностью, что не все люди, которые составляют оппозицию против режима Лукашенко, разделяют гуманистические идеалы и ценности. Среди них хватает и сексистов, и гомофобов, и расистов, адептов вражды и разных проблемных идеологий. Это, конечно, расстраивает. Но все равно хочется верить, что потенциал никуда не делся.
