Новый фильм Сергея Лозницы «Два прокурора» показали в основном конкурсе Каннского кинофестиваля. О колониальном наследии, идентичности и концептуализации истории режиссер рассказал в интервью DW.Сергей Лозница — постоянный участник престижных кинофестивалей. Лозница известен тем, что снимает кино разного формата: в его фильмографии есть собранные из архивных материалов картины, документальные и игровые ленты. Его новая работа «Два прокурора» — драма, основанная на одноименной повести Георгия Демидова, репрессированного ученого, написавшего о своем опыте в трудовых лагерях.
«Два прокурора» рассказывают о вчеравшем выпускнике юридического факультета Корневе (его сыграл уехавший из России актер Александр Кузнецов), которого назначают в тюрьму на должность надзирателя над ее сотрудниками. Чудом к мужчине попадает письмо заключенного, бывшего прокурора Степняка (играет Александр Филиппенко), рассказавшего в записке о пытках. Корнев понимает, что ему придется столкнуться со страшной силой ради достижения справедливости, но он верит в советскую правду.
DW: Мне кажется, что в кинематографе плохо разработана тема сталинских репрессий, будто нет языка и слов, которыми можно говорить о той трагедии. Скажите, как вы поняли, что вы способны на высказывание в игровой форме?
Сергей Лозница: «Два прокурора» — не первый мой проект на эту тему, в 2018 году я снял документальную ленту «Процесс». Я считаю своим долгом рассказывать осталинских репрессиях, самой серьезной трагедии на территории, которая была сначала Российской империей, а затем Советским Союзом. Конечно, существует серьезная литература — Александр Солженицын, Варлам Шаламов и множество документальных книг, — но нет массовой, общественной рефлексии. Я могу назвать лишь несколько игровых картин: «Хрусталев, машину!» (режиссера Алексея Германа. — Ред.) и «Кома» Нийоле Адоменайте. Вы ее, наверное, не видели.
— Нет, но я бы от себя добавил полудокументальный фильм «Пепел и доломит» Томы Селивановой, кино показали в прошлом году на фестивале в Роттердаме.
— Это должны быть игровые картины. Есть, например, еще сериал у Глеба Панфилова «В круге первом» и «Холодное лето пятьдесят третьего…». На этом — все, всего четыре произведения.
— А как же «Капитан Волкогонов бежал» Наташи Меркуловой и Алексея Чупова?
— Не совсем, потому что у Меркуловой и Чупова — все вокруг да около, с элементом фантазии.
О моем «Процессе» знает не так много людей, а он посвящен Делу Промпартии и является первой частью диптиха вместе с «Двумя прокурорами». Обе картины показывают две стороны одних событий: в «Процессе» уважаемые люди, министры, профессора и ученые, которые занимали высокие посты в руководстве, обвиняют себя и друг друга в том, что они совершали диверсии против советской власти и готовили вторжение Франции в страну. Самый главный вопрос был в том, почему эти люди себя оговаривали. «Два прокурора» отчасти дают свой ответ, объясняют, как работала система. Если будет возможность, я буду и дальше продолжать снимать кино на эту тему.
Я не перестаю повторять: не было суда над преступлениями советских режимов. Ни в России, ни в Украине, ни в одном государстве, которое образовалось после распада СССР. Почему бы не провести в Украине суд и не выяснить, как это все совершалось, как создавался Голодомор, кто принимал участие? Вы знаете, что в Украину вводили части, созданные в Средней Азии?
— Нет. Зачем?
— Чтобы военные не понимали украинскую речь. Мы не знаем, кто стоял во главе всего. Сейчас говорят, что Москва, Сталин, что это были русские. Нужно провести суд и понять, кто на самом деле принимал участие и чьими руками это делалось. Важно осудить сам факт и явление, преступления советской власти не имеют срока давности. Есть много книг, но никакой государственной рефлексии. 15 мая в Москве открыли барельеф со Сталиным на станции метро Таганская, он был разрушен в 1960-е годы. Люди ходят по станции, фотографируются — это отсутствие знания истории. Будто бы люди заявляют, что они готовы отправиться в ГУЛАГ.
— У вас есть картина 2016 года «Аустерлиц», где вы показываете посетителей концлагерей, как они ведут себя в музеях. В ней есть любопытный кадр, когда мужчина фотографируется у расстрельного столба. Наверное, что-то похожее происходит в наши дни на Таганской. Я не знаю, как обращаться с историей. Кажется, что нужно ее раскопать и разобраться в ней, а с другой стороны — правильно сохранить, «похоронить» и отпустить. Что вы думаете по этому поводу?
— Вы говорите об истории, как об археологии. Археология — это когда факты лежат в закрытых архивах. В нашем случае информация доступна людям, но они к ней не прикасаются. Это лень! Когда кто-то не знает историю своего народа и страны, он обречен на повтор одних и тех же ошибок. Об истории рассуждают, как о чем-то давнем и прошедшем, а я скажу, что мы остановились во времени. 100 лет назад возник вопрос независимости Украины, и он снова повторяется, та же точка. В России, например, была отменена буржуазная революция захватом власти и установлением тоталитаризма, и то же самое произошло в 1990-е. Поэтому я думаю, что мы не сдвинулись никуда. Тот же сталинизм в России, те же войны — куда это все придет, не очень понятно. Почитайте историков Стефана Машкевича и Даниилу Яневского, почитайте о 1917-1921 годах в Украине, там будет огромное количество отражений сегодняшних событий.
— В вопросе интерпретации истории очень важна оптика — под каким углом мы ее рассматриваем. Для вас, украинского режиссера, может быть, остро стоит вопрос восприятия советского, колонизаторского наследия. Как вы считаете, должны ли включать какие-то части о влиянии России и СССР в учебники об истории Украины?
— Не рассказывать и утаивать о том, что произошло в вашей стране, — это лгать, это сталинские методы. Тогда надо убрать из нашей истории имя Александра Довженко, оставив только его фильм «Землю». Мы обязаны знать все и пытаться понять, по какой причине этот человек разделял такие взгляды. Или, например, Дзига Вертов — истый коммунист. Если не понимать его политические взгляды, то не получится разобраться в его кино. В той же «Колыбельной» он показывает страну, которая вращается вокруг Сталина-бога. Сначала «Колыбельную» успешно показали на фестивале во Франции, а в СССР через два дня после выпуска на экраны кино запретили. Сталин посмотрел фильм и запретил его. Вертов был изумлен и не понимал, в чем же дело. А Сталин увидел в «Колыбели» суть советской системы.
— А в чем ее суть?
— Сталин осознал, что советские люди живут в религиозной стране, верят в живого бога. Это можно увидеть в моем фильме «Прощание со Сталиным». СССР не была атеистической страной. Это вранье, существовала языческая религия. Люди шли прощаться со Сталиным — даже те, кто его ненавидел.
Вопрос колонизации заведет нас в дебри истории, но вообще-то нужно обсудить наследие Великого княжества Литовского. У нас сейчас будто бы нет проблем с Литвой, а Украина была 400 лет ее частью. Вы видите что-то от Литовского княжества в Киеве? Осталось то, что не смогли снести или убрать — могилу князя Скиргайло в Киево-Печерской лавре, на ней написано что-то вроде «Правитель всероссийский, всерусский, всех земель русских, литовских» и так далее.
До того, как в Киев пришли русские, город говорил на польском языке, и с Польшей у большинства людей тоже проблем в Украине нет. Другая колонизация была на Западной Украине: там много лет правила династия Габсбургов. Вы знаете, во Львове жило 60 процентов поляков, 25 процентов евреев и 6 процентов процентов украинцев, а сейчас большинство — украинцы. Люди постоянно меняют место жительства, на территории нынешней Украины было 19 цивилизаций, и мы — одна из них.
— Драма «Два прокурора» — это копродукция шести государств: Литвы, Латвии, Румынии, Нидерландов, Франции и Германии. Так?
— Да, а фильм — украинский, потому в Каннах аффилируют кино по гражданству режиссера.
— Вы жили в разных городах и странах, а потому к вам вопрос: как вы сами себя идентифицируете?
— Мне такие вопросы кажутся странными, потому что я — человек европейской культуры. Я живу в кинематографе, в своих книгах, я живу со своими друзьями по всему миру, со своими идеями. Родина моя — Киев, Украина, я там вырос, там сформировался мой характер. Все остальное — это привнесенное. Если говорить о моей этничности, то у меня есть корни в разных землях: от Норвегии до Греции. Есть скифы, сарматы и тюркские племена.
— Вы упомянули книги, у вас большая коллекция литературы о советских репрессиях, она, наверно, помогла вам в съемках «Двух прокуроров». Можете назвать одно произведение, которое вас шокировало фактами или сюжетом?
— Зачем шокировала? Нужно назвать одну важную книгу: Библию.
— Почему Библию?
— Там история человечества, его прошлое и будущее.
