Марион Аккерман рассказала DW о месте берлинских музеев на мировой арене, а также о том, что будет с сотрудничеством с Россией в сфере культуры.Первого июня в крупнейшей культурной организации Германии официально сменится руководство. Пост председателя Фонда прусского культурного наследия впервые займет женщина — Марион Аккерман (Marion Ackermann), под крылом которой окажется весь Музейный остров в Берлине, отмечающий в этом году 200-летний юбилей.
Аккерман на протяжении восьми лет руководила Государственными художественными собраниями Дрездена. Теперь она заступит на место Германа Парцингера (Hermann Parzinger), который возглавлял Фонд прусского культурного наследия с марта 2008 года.
Новый госминистр ФРГ по вопросам культуры и СМИ Вольфрам Ваймер (Wolfram Weimer), особо выделивший вклад Парцингера в масштабные культурные проекты и его умение решать проблемы, отозвался о его преемнице как об эксперте, человеке действия и «умном стратеге». В интервью DW Аккерман рассказала, в чем видит возможность расширения деятельности организации на международной арене и как рассчитывает сделать фонд более конкурентоспособным.
DW: Поздравляем с новой важной должностью! Вы принимаете большое наследие. В какой степени вы продолжите направление господина Парцингера и где хотите проложить новый путь?
Марион Аккерман: Что-то я буду решать уже на месте, вероятно, открою новые направления в вопросе возможного возвращения (предметов, вывезенных в Германию в эпоху колониализма. — Ред.) в другие части света. Продолжится дальнейшее активное исследование происхождения, интенсивная работа по обеспечению доступности коллекций и так далее. Это важная задача, и я верю, что в ближайшие годы деятельность станет еще более динамичной.
Человек всегда «заполняет» должность в том числе через свою личность. Я пришла из музейного сектора, из искусства, и вижу, что это отличается от археологического подхода. Думаю, я очень быстро проявлю творческий подход в руководстве, объединяя людей, пытаясь укрепить бренды через содержимое. И очень сильно — на международном уровне, то есть через глобальное сотрудничество.
— Где вы видите Музейный остров в сравнении с Лувром и Британским музеем?
— Со стороны берлинские музеи всегда воспринимаются на одном уровне с Лувром, Британским музеем, Смитсоновским институтом в США и другими. С точки зрения посещаемости к нам приходит не так много людей. Думаю, над этим еще нужно немного поработать и, возможно, именно поэтому нам следует укрепить наши бренды, а также немного больше и громче заявлять о них. Скажем, не сложный для воспрития бренд как «Фонд прусского культурного наследия», а «берлинский музей», — вот то, что знают во всем мире. Таким образом сейчас, празднуя двухсотлетие Музейного острова, у нас появляется еще один огромный шанс повысить привлекательность.
— Планируете ли вы открыть на Музейном острове международные филиалы, такие как Лувр в Абу-Даби?
— Я следую совершенно иному подходу. Для Парижа и Лондона типично создавать филиалы или отделения в других странах. Но на мой взгляд, берлинский стиль мог бы заключаться в том, что мы во всех международных проектах постоянно выступаем кураторами вместе с гостями, развиваем все на равных условиях, даже с трудностями, даже с риском потерпеть неудачу.
Будь то Нигерия, где в этом году откроется новый музей, Турция, с которой мы тесно связаны благодаря нашим коллекциям, Китай, Саудовская Аравия или другие страны, не особенно простые по своей структуре, я бы хотела принимать участие — с коллекциями, с командами, в том числе в Индии, Сингапуре, и попытаться научиться друг у друга.
Отдельной темой станет Америка, как и возможность поддержки наших коллег там, которые сейчас находятся под давлением.
— Какова ваша позиция по вопросу продолжающихся требований вернуть многочисленные артефакты?
— Очень важно, что в последние годы набрало обороты проактивное исследование происхождения объектов. Должна сказать — у фонда это невероятно хорошо получается. У них потрясающая группа исследователей, что, разумеется, приносит много нового. Существует проект под названием «Законный-незаконный». Речь идет о том, какие раскопки и перевозки в Германию являлись законными или незаконными. Как только мы что-то обнаруживаем, то обязаны представить это открыто и публично.
И тогда возникает вопрос: как с этим быть? Некоторые государства-партнеры совершенно не заинтересованы в физическом возвращении ценностей, но хотят сотрудничать с нами и создавать совместные выставки и проекты. Первый шаг таков: действовать прозрачно, обеспечивать доступ и проводить исследования сообща.
— Вернемся к Музейному острову как бренду. Можете ли вы назвать конкретные примеры того, как вы хотите укрепить этот бренд?
— У нас есть много разных брендов, один из них — Музейный остров. Вторым «Музейным островом» может стать культурный центр Культурфорум. Самым сильным брендом там определенно является Новая национальная галерея, через пару лет к ней добавится музей Berlin Modern. Но это — симбиоз очень известных собраний.
Возникает вопрос: а как насчет исследовательского кампуса Берлин-Далем? Возможно, его удастся сделать более международным, в том числе как площадку совместных исследований, особенно с американскими исследовательскими институтами.
Таким образом, у нас имеются разнообразные «промежуточные бренды» и зонтичный бренд в лице Фонда прусского культурного наследия. Как мы рассказываем об этом на мировом, на международном уровне? Существует ли более понятное английское наименование?
— Как можно привлечь внимание к объектам Музейного острова, оказавшимся в тени более известных экспонатов?
— Думаю, что о коллекциях, особенно тех, которые, возможно, не входят в списки «самых-самых» (такие как Монетный кабинет — это невероятная коллекция просто из-за своего объема), можно рассказывать гораздо больше, а еще связать их с молодыми посетителями.
В Дрездене у меня был прекрасный опыт. Например, Монетные кабинеты, где собраны и памятные медали, которые по сути являются политическими памятниками важных исторических ситуаций, — им можно уделять гораздо больше внимания.
— Как можно вдохновить молодежь заняться медальерным искусством? Звучит довольно сухо.
— Одним из примеров является тот факт, что в медальерном искусстве уже создаются памятные медали о пандемии. Некоторые рассказывают о диссидентах в Чехии. Некоторые — о разрушении города Дамаск. Злободневные, крайне политические, как памятник в миниатюре. Тема монет очень актуальна, потому что деньги исчезают, и что это на самом деле означает в нашем меняющемся мире?
Это только один пример, но есть и другие. Собрания скульптур часто переживают более трудные времена, чем собрания картин. Думаю, и там нужно переосмыслить формы коммуникации. В Музее Боде произошла замечательная история: они сотрудничают с клиникой Charité, и там (в музее. — Ред.) можно практически медитировать среди скульптур. Сотрудничество также сосредоточено на программах психического здоровья. Это большая проблема для общества: с начала пандемии число людей с такими проблемами выросло в четыре раза. Благодаря сотрудничеству с медиками у нас есть возможность внести некоторый вклад нашими средствами — искусством.
— Молодежь часто проводит время на Музейном острове из-за приятной атмосферы. Как можно привлечь ее в музей?
— Думаю — хорошо, что они там есть. Это культурный центр Берлина, и я думаю, если начать с пространства между ним и другими районами, уже будет сделан очень важный шаг.
Если «нагрузить» это пространство смыслом, как в случае с баром в колоннаде, который пользуется огромным успехом, а затем построить мосты, чтобы люди чаще ходили в музеи, то такой подход сработает и здесь.
— В чем вы видите главную задачу Музейного острова в плане исследований?
— Музейный остров — это, в некотором роде, очень романтичное место. Мы говорим, что это маленькая Венеция, построенная на сваях. Это действительно великолепное место, но там также проводятся очень интенсивные исследования, что с самого начала было частью его ДНК.
Музеи были основаны отчасти как витрины для коллекций и как очень важные научно-исследовательские институты. Это по-прежнему будет очень важной задачей, и, конечно, это также привлекает международных исследователей. Множество исследователей приезжают сюда, чтобы работать с подлинниками.
— Возможно ли еще сотрудничество с российскими культурными институтами или деятелями культуры?
— У нас с Германом Парцингером есть общий опыт: мы оба вели активную деятельность в России и очень далеко продвинулись. Открылись двери для возможной репатриации произведений искусства, которые оставались там со времен Второй мировой войны — в Берлин, в Дрезден или другие места. Но затем началась война, и теперь это стало невозможным.
Многие наши коллеги с тех пор уехали (из России. — Ред.), некоторые — в Берлин, а другим не продлили контракты. Теперь они на пенсии и продолжают исследования. Я сохранила личные контакты со всеми, так что осталась верной людям, которых я так ценю.
Но на официальном уровне все форматы приостановлены. Больше мы ничего не можем сделать.
— Ощущаете ли вы утечку мозгов из России, о которой вы упомянули? Приезжают ли деятели культуры из России в Берлин, и какое место они здесь находят?
— Сейчас здесь много людей из России, особенно деятелей искусства. Некоторые приехали недавно, потому что были введены еще более строгие меры (в отношении культурной сферы в России. — Ред.). В музеях и частных организациях прошли обыски, и многие посчитали: так больше нельзя.
Разумеется, часто возникают трудности, когда приехавшие из России люди встречаются или даже работают вместе с украинскими коллегами. Я пережила много очень эмоциональных моментов, в том числе за годы работы в Дрездене, но также и очень трогательных моментов, потому что на уровне человечности открыто говорилось: вы тоже бежали, это не ваша вина.
Поэтому, конечно, многое напоминает ситуацию, которую немцы пережили в 1930-х и 1940-х. Важно, чтобы люди держались вместе, и чтобы ни к кому не относились предвзято.
— Вы рассказали о своем дрезденском проекте «Мечты о свободе. Романтизм в России и Германии». Чувствуете ли вы неприятное послевкусие, когда вспоминаете эту выставку сейчас, спустя четыре года? Рухнули ли эти мечты о свободе?
— Название уже тогда было очень политизированным. Его выбрали люди, критиковавшие систему и работавшие в музее, и оно уже содержало скрытый смысл.
Конечно, были сделаны исторические отсылки к восстанию декабристов и к Реставрации в Германии. Российская сторона намеренно выбрала Даниэля Либескинда (в качестве проектировщика экспозиционного пространства. — Ред.), поскольку он был политически активным архитектором.
Все, что мы делали, было хорошо и правильно и навсегда останется в нашей памяти и, я уверена, в памяти многих людей. Выставка собрала невероятное количество посетителей, особенно в Москве, и я думаю, что мы должны продолжать заниматься искусством. У нас всегда есть возможность, помимо текущей политики, отталкиваться от культур, от связей, охватывающих столетия, и каким-то образом не дать этой нити оборваться.
Все кураторы команды, которые создавали вместе с нами «Мечты о свободе» в Москве и Дрездене, сейчас работают в Государственных художественных собраниях Дрездена — как российские, так и украинские.
— Попытаетесь ли вы в своей новой роли достучаться до «людей, брошенных в России на произвол судьбы», через «культурные каналы»?
— Я остаюсь с ними на связи, я забочусь и о тех, кому пришлось уехать. Особенно остро вопрос стоит с теми, кто приехал в Берлин. Я спрашиваю, как им можно помочь. Они просто замечательные люди и коллеги, и, разумеется, хочется, чтобы они снова каким-то образом включились в работу.
Они также формируют свою собственную сеть. Конечно, сейчас они находятся в изгнании, а Берлин многое делает для этих людей; он фактически стал пристанищем для множества беженцев со всего мира.
Надо сказать, что для многих представителей ЛГБТ-сообщества также есть причины уехать из России и других стран. Они говорят, что Берлин по-прежнему является местом свободы, и это просто приятно осознавать.
— Какие у вас пожелания относительно своей работы и Музейного острова?
— Надеюсь, мы не всегда будем фокусироваться на финансовом дефиците и испытывать финансовые трудности, а сможем просто использовать богатство, которое есть в нашем распоряжении, — эти невероятные коллекции, эти невероятно замечательные команды — и с огромной радостью создать здесь насыщенную программу, по-настоящему обращаясь к берлинскому сообществу.
Надеюсь также, что в собраниях появится еще больше деятелей искусства, что они будут действовать и думать вместе с нами. Что из взаимодействия со старыми коллекциями возникнет новое великое искусство, и что с нашим обещанием глобального сотрудничества мы станем очень важным партнером для многих людей из других стран.
