В окопах Донбасса, где каждую секунду может ждать смерть. Как ВСУ сдерживают российское наступление

Корреспондент Би-би-си Квентин Соммервиль передает из окопов Донбасса, где после ожесточенных атак армии РФ украинские войска уступили только 10 метров. Репортаж был написан на английском языке, оригинал можно прочитать здесь.

На подступах к небольшому украинскому селу Великая Новоселка лесополоса сначала прерывается, а затем исчезает по мере приближения к позициям российских войск.

Дима, украинский пехотинец из 1-й отдельной танковой бригады, осторожно идет по тропинке, вытоптанной армейскими ботинками среди первых весенних цветов. Впереди — нулевая линия, или последний окоп на передовой. Отсюда до россиян всего 700 метров.

Севернее, в районе Бахмута, украинские войска теряют территорию. Но тут, на юге Донецкой области, танки ВСУ и пехота стоят твердо.

Дима говорит, что несмотря на многие месяцы ожесточенных российских наступлений, его бригада отступила меньше, чем на 10 метров. По его словам, силы РФ понесли тяжелые потери.

Вокруг все разбито — окопы находятся прямо на виду у российских наблюдательных пунктов, они просматриваются дронами-разведчиками. Этот фронт всегда остается под недремлющим оком россиян, которые ждут любой возможности пойти в наступление.

Мы проходим по окопам — и весенних цветов становится все меньше. Их заменяет грязь и воронки от взрывов. На земле полно противопехотных мин и неразорвавшихся снарядов. Деревья, на которых так и не появились листья после зимы, теперь разломаны и расщеплены. «Здесь недавно был танковый бой, — говорит Дима. — Мы их отбросили».

Один из солдат в окопах практически беззвучно отбрасывает лопатой мягкую красноватую землю. Из соседнего села доносятся автоматные очереди.

«В селе часто были бои. Иногда там все горело. Туда сбрасывали фосфор — или я даже не знаю что», — объясняет Дима — высокий, под два метра, солдат со светло-голубыми глазами, которые выглядят еще светлее, потому что их оттеняют черные круги. На его плече висит автомат Калашникова, а в свой бронежилет он засунул ложку, открывалку для консервов и небольшие плоскогубцы.

Если выйти из окопа, опасность здесь ждет на каждом шагу. Отвлекшись во время перекура даже на секунду, можно погибнуть от разрыва мины или гранаты. «Обычно они обстреливают каждый день», — говорит Дима, показывая на российские позиции. Недавно его подразделение понесло потери, но их трудно сравнить с числом украинцев, раненых и убитых во время ближних боев в Бахмуте.

Над нашими головами неожиданно раздается свист снаряда, он разрывается слева от нас. Наша группа из шести человек бежит и падает на землю. Диму я больше не вижу, но кто-то другой кричит, что нас начал обстреливать российский танк. Гремит второй взрыв, на меня сыпется земля. На этот раз разрыв произошел ближе, примерно в трех метрах. Я бегу дальше, чтобы укрыться от обстрела, и вижу, что Дима стоит в своем окопе во весь рост.

В траншее есть обшитое деревом укрытие, куда удается втиснуться четырем из нас. Дима закуривает — и поблизости гремит еще один взрыв.

«У них просто бесконечный запас снарядов, — говорит он. — У них полные склады. Могут весь день стрелять, и снаряды у них не закончатся. А мы? У нас в этом году снарядов больше нет. Так что мы создаем разные штурмовые бригады, нам дают танки. Думаю, что с ними мы победим. Мы же казаки, то есть отважные ребята. Мы можем это сделать».

Когда их позиции атакуют, объясняет Дима, солдаты прячутся в окопах и землянках, пока один из них остается наблюдать на посту, чтобы засечь наступающую пехоту или дроны.

Он говорит, что уже научился справляться со страхом. «Первые несколько раз было страшно. Когда только приехал. А сейчас все это как-то легче. Я стал как камень. Но, конечно, есть какие-то страхи, да они у всех есть».

Рядом разрывается еще один снаряд, который сбивает Дмитрия с ног. «Вот это был неплохой», — говорит он, качая головой и отряхиваясь от земли.

Диме всего 22 года, он вырос в индустриальном городе Кременчуг в центре Украины. До войны он работал на нефтехимическом предприятии — и так же, как многие его сослуживцы, только недавно начал самостоятельную жизнь. Когда я спросил его, что он говорит о войне своей семье, он отвечает: «У меня семьи пока нет. Есть мама, больше никого пока». Дважды в день он звонит домой — утром и вечером. «Она много не знает, я ей не все рассказываю», — признается Дима. Тут его голос немного дрожит.

Солдаты спорят между собой о том, из какого именно оружия стреляют россияне. По украинским позициям могут работать танки, минометы или гранатометы — либо же все три вида вместе. В нашу землянку входит покрытый фронтовой грязью бородатый военный и начинает крутить в воздухе указательным пальцем. Это значит, что над нами кружит российский беспилотник. Мы не знаем, есть ли на нем оружие — или это наблюдательный дрон. Нам остается только ждать, пока не закончится обстрел или пока не стемнеет.

Я покидаю эту позицию вскоре после заката солнца. Украинские танки начинают ответный обстрел российских позиций, а в окопах размещаются новые солдаты ВСУ. В сумерках мне приходится постоянно думать, куда я ставлю ноги, — по дороге к позиции мы видели противопехотные мины.

Главная роль здесь принадлежит танкам и артиллерии — каждый день в этом районе действуют украинские танки Т-64 «Булат». «Танкисты — как старшие братья пехоты, — говорит командир танка Сергей. — Когда пехоту обижают, приходят танкисты. Но проблема в том, что мы не всегда можем прийти».

1-я отдельная танковая бригада — одно из самых титулованных подразделений украинской армии. Ее командующий — полковник Леонид Хода с нетерпением ждет прибытия западных танков, в том числе британских Challenger-2, и он уже отправил группу своих военных в Германию — учиться использованию немецких танков Leopard.

У врага совершенно другие цели, говорит он: «Мы защищаем наше государство, нашу землю, наших родственников, у нас другая мотивация. А им уже деваться некуда. Их руководство, их партия говорит «ни шагу назад». Отступить — это значит тюрьма или расстрел. Поэтому они идут вперед, как овцы на убой».

В феврале российские силы пытались прорвать фронт в 30 километрах отсюда. Если бы этот смелый шаг им удался, под угрозой оказалась бы вся неоккупированная часть Донецкой области. Но в итоге наступление закончилось катастрофой — погибли сотни российских военных, несколько десятков танков были потеряны, практически вся бронетанковая бригада армии РФ прекратила существование.

Вспоминая одну из февральских атак под Угледаром, до которого отсюда только 13 километров, полковник Хода называет ее «актом отчаяния». По его словам вражеская бригада тогда была разбита, «но сейчас они начали менять тактику».

Большая часть Донбасса — довольно суровое место, сформированное индустриальной эпохой. Его главная особенность — огромные заброшенные заводы и монументальные терриконы. Но здесь все выглядит иначе: Великая Новоселка, которую защищают подчиненные полковника Ходы, — небольшой поселок городского типа, где до войны была современная школа, аккуратная пожарная станция и трехэтажный детский сад. Все это теперь заброшено и повреждено войной.

Военный водитель, который везет нас в поселок, делает крутой вираж, чтобы не врезаться в торчащую посреди дороги мину. Неподалеку разрывается российский снаряд, вздымая в небо большой столб земли. За окном нашей машины проносятся небольшие дома и коттеджи — и даже сейчас видно, что до войны люди здесь жили довольно богато.

Население Великой Новоселки составляло 10 тыс. человек, но сейчас тут осталось меньше 200 жителей. «Тут теперь выживают только мыши, кошки и собаки. Но они тоже от обстрелов прячутся», — говорит военный в нашей машине.

В одном из бомбоубежищ мы встречаемся с Ириной Бабкиной — местной учительницей фортепиано, которая пытается поддерживать в поселке жизнь. Эта женщина с ярко-рыжими волосами говорит, что отсюда не уедет. Она помогает ухаживать за некоторыми из нескольких десятков людей, которые живут в холодном и мокром убежище.

Она говорит, что чувства, которые она испытывает в связи с произошедшим, близки к скорби. «Раньше тут было так красиво, — рассказывает Ирина. — А сейчас очень грустно. Грустно думать, как было раньше и грустно от того, как все сейчас».

Эта грусть и скорбь становятся еще сильнее, когда в поселке разрываются российские снаряды. В едва освещенном убежище, которое отапливается печкой-буржуйкой, я слышу женский голос. Это 74-летняя Мария Васильевна, которая обращается к нам, сидя на кровати.

Представляя нас, Ирина успевает шепнуть мне на ухо: «Ей трудно говорить, ее мужа недавно убило осколками».

Мария пожимает мне руки и со словами «вы совсем замерзли» начинает растирать мои ладони.

Ее муж Сергей, которому тоже было 74 года, тяжело болел и был слишком слаб, чтобы идти в убежище. Он оставался дома даже во время российского обстрела, когда по всему району падали бомбы.

Тихим голосом она рассказывает: «Ночью он истек кровью. Я была здесь, а он — дома. Утром пришла — и его уже не было. Похоронили его — и все». Они были женаты 54 года.

Напоследок Ирина показывает мне поселковую школу. В ее выкрашенных сиреневой краской коридорах полно обломков, стекла вылетели от российских обстрелов. Но на крючках все еще висят детские пальто, а на полках остаются игрушки, сделанные детьми на Рождество.

Над светло-синей батареей висит фотография — школьная футбольная команда празднует победу. Изображенное на ней футбольное поле можно увидеть прямо за окном — только теперь оно испещрено воронками, а турники искорежены взрывами. Из асфальта на детской площадке торчит хвост неразорвавшейся российской ракеты.

В коридоре стоит фортепиано, и Ирина садится за него, чтобы поиграть. Но из этого ничего не выходит — инструмент слишком поврежден. Теперь у нее не осталось ни нот, ни учеников. Последние школьники в феврале были насильно эвакуированы полицией, среди них была и дочь Ирины.

«Слышны только снаряды, — говорит она. — Школа разрушена, инструменты разбиты, но это ничего. Мы все восстановим, музыка будет снова звучать. И детский смех тоже».

Именно это и связывает местных жителей — как гражданских, так и военных. Воля к сопротивлению — это главное оружие в арсенале Украины. И для выживания страны оно имеет такое же большое значение, как танки или окопы.