Патриотические песни, угрозы и извинения на камеру. Как война поставила на поток унижение несогласных россиян

В середине марта соцсети облетело видео, на котором полицейские заставляют посетителей московского бара подпевать песне группы «Любэ». Через день после этого силовики разогнали презентацию в другом московском клубе и тоже издевались над присутствующими. Это — лишь два громких примера того, что социальные антропологи называют «ритуалами вины и позора». Би-би-си рассказывает, как после начала войны российские силовики все чаще прибегают к подобным практикам унижения и запугивания.

В начале апреля 2022 года Михаил Сухоручкин прочитал новости об убийствах мирных жителей в Буче, которые произошли в этом городке под Киевом во время оккупации российскими войсками, и понял: он должен сделать хотя бы что-то. Тогда 18-летний москвич жил в Калининграде — он учился на первом курсе Балтийского федерального университета.

В ночь на 6 апреля Сухоручкин вышел из дома и пошел искать место для антивоенного граффити. Студенту приглянулся район памятника 1200 гвардейцам, который часто называют первым монументом в честь советских военных — участников Второй мировой (стелу открыли еще осенью 1945 года).

«Я подумал, что на самом памятнике рисовать не стоит, некрасиво», — рассказывает Михаил. Он обогнул мемориал и заприметил стену, на которой и решил рисовать. На ней студент быстро оставил надпись, в которой уравнял Путина и войну, и пошел домой.

Через два дня поздним вечером в квартиру, где жил Сухоручкин, позвонили. Звонившие представлялись доставкой, и Михаил открыл дверь. На пороге ждал ОМОН. Силовики положили юношу лицом в пол. Вскоре к ним присоединился следователь: он принес ордер на обыск и постановление о возбуждении уголовного дела. В квартиру пришли понятые.

После обыска юношу повезли в отдел полиции по Ленинградскому району Калининграда. Михаил быстро решил, что отпираться бесполезно: при обыске силовики нашли достаточно свидетельств, указывающих на то, что граффити в городе рисовал именно он: «Я очень не хотел в СИЗО. Еще до начала допроса я подумал, что пойду на сделку со следователем, что, возможно, он в этом случае отпустит меня под подписку о невыезде или домашний арест. Я думал, что буду пытаться оспорить все уже в суде».

Чтобы обезопасить себя, Михаил решил сделать все, чтобы сотрудники отдела полиции решили, что угрозы для них он не представляет: признал, что оставил надпись о Путине, сделал вид, что подписывает документы не читая (хотя на самом деле пытался их прочесть), согласился на адвоката по назначению и даже согласился прийти на следующий день по повестке для «следственных действий».

Закончив допрос, следователь забрал у Михаила паспорт и вышел из кабинета. Затем туда зашли трое мужчин — двоих из них звали Леонид и Константин. Они предупредили, что в полиции не работают, поэтому на соблюдение процедур обращения с задержанными им «плевать».

Последовательность дальнейших событий юноша до сих пор вспоминает с трудом: «Один из них сел в кресло следователя. Он сказал: «Ты хоть понимаешь, что ты сделал? Снимай очки. Сейчас тебя п***** (бить) будем. Нам безразлично, что ты говоришь, все равно п**** будем».

Михаил говорит, что называть происходящее с ним «избиением» он бы не стал — если бы хотели, ему бы навредили куда сильнее, уверен он. И все же мужчина, продолжая угрожать, наносил стоящему у стены студенту «удары открытой ладонью по шее, кулаком по плечам и в живот».

Сухоручкин решил, что, «если будет придерживаться своей линии», его не отпустят из отделения никогда: «Я пытался создать впечатление, что я сотрудничаю и одновременно с этим — что я не понимаю того, что они со мной делают, чтобы дать им впечатление, что они контролируют ситуацию полностью».

Юноша начал повторять «штампы российской пропаганды». В процессе он несколько раз начинал плакать. Тогда мужчины в помещении достали видеокамеру. «Это было очень странно. Никаких конкретных слов вроде «смотри в камеру и говори то-то» произнесено не было. Но когда я сломался и начал говорить тезисами пропаганды и они достали камеры… Знаете теорию общественного договора? Это был момент очень искаженного взаимного понимания. Я понял, чего они хотят от меня».

С первой попытки записать видео с извинениями не вышло — Михаил «сорвался в слезы». В процессе один из силовиков — Константин — притворился «хорошим копом», попросил других мужчин выйти из кабинета, предложил Михаилу попробовать еще раз и вновь включил камеру.

Получившееся видео до сих пор доступно в одном из «патриотических» телеграм-каналов — его выложили через несколько дней после допроса. На нем растрепанный Михаил, держа руки за спиной, прижимается к стене. Голос за кадром говорит «поехали». После этого студент, запинаясь, называет себя «идиотом» и говорит, что раскаивается «в совершении акта вандализма»: «Я обладаю маленьким количеством жизненного опыта и поглощал информацию из скомпрометированных и недостоверных источников». Студент обещает вступить в патриотические организации и говорит о поддержке действий Путина «против нацизма» в Украине.

После записи ролика Михаила решили отпустить домой. Константин напомнил ему, что на следующий день он должен прийти по повестке, и почему-то попросил студента принести 13 гвоздик. Тот вспомнил, что еще во время допроса следователь упомянул, что делом заинтересовались «региональные новости». «Я предположил, что, возможно, меня заставят положить эти гвоздики к памятнику и повторить слова, которые я сказал, на камеру. Чтобы я собственными руками продолжал продвигать нарратив, что я не верю в либерально-демократические ценности и я просто дурачок».

Студент решил, что не может позволить себе ни новых извинений, ни дальнейшего общения с силовиками: «Я понял, что либо буду вынужден продолжать врать, либо, если я изменю позицию, я опять встречусь с этими людьми». Покупать гвоздики Михаил не стал. В ночь на 9 апреля он пешком вышел из Калининграда (купить билеты на автобус или самолет он не мог, паспорт остался у следователя) и через три дня дошел до границы с Польшей.

В этот момент студента потеряли и силовики, и адвокат, и мама: она живет в Москве с младшими детьми. Проект «Север.Реалии» (признан в России «иностранным агентом») писал, что мать Сухоручкина три дня не знала, где ее сын. Она с ужасом посмотрела ролик с извинениям Михаила и сразу поняла, что на видео он «напуган страшно».

Тем временем Михаил сдался польским пограничникам и запросил политическое убежище. Сейчас он живет во Франции.

То, что произошло с Михаилом Сухоручкиным, в социальной антропологии называется ритуалом вины и позора. В данном случае речь идет о внесудебных воздействиях, которые нужны силовикам, когда наказать по закону не за что — или такое наказание кажется недостаточным. Би-би-си подробно писала еще в 2021 году, как к тому времени эта практика распространилась во многих частях России.

Культуру извинений на камеру принято связывать с Северным Кавказом и особенно с Чечней. Первым по-настоящему резонансным случаем публичного раскаяния стала история, произошедшая с сотрудницей реабилитационного центра Айшат Инаевой в декабре 2015 года — та обвинила главу республики Рамзана Кадырова в «показухе» и потом была вынуждена лично просить у него извинения. На самом же деле этот жанр распространен и за пределами Чечни.

За последние годы извиняться на камеру российские силовики заставляли за участие в протестных митингах, коррупцию, стрельбу на свадьбе, распространение фейков о коронавирусе и даже за шутки. В России законность такой практики не оценивалась. В 2021 году организация «Правовая инициатива» (признана властями России «иноагентом») предложила оценить этот феномен Европейскому суду по правам человека (ЕСПЧ), подав жалобу в интересах жителя Ингушетии, которого заставили извиняться за слова родственника. Решение по ней еще не принято, сообщили правозащитники Би-би-си.

«У этих ритуалов вины и позора есть две функции: первое — конкретного человека унизить, второе — послать сигнал обществу. Продемонстрировать, что Петя Иванов поступил очень неправильно, не будьте как Петя Иванов», — объяснила Би-би-си антрополог Александра Архипова.

После начала полномасштабного российского вторжения в Украину силовики стали прибегать к таким «ритуалам» особенно часто. Вот только несколько случаев. В мае прошлого года в соцсетях появились видео, на которых жители оккупированных украинских территорий извиняются перед российской армией (участница одного из них говорила, что прошла курс «денацификации»).

В Томской области разбросавшего антивоенные стикеры перед мэрией мужчину заставили извиниться на видео и сказать, что «российские войска борются с фашизмом в Украине и все правильно делают».

В Крыму в интернет выложили извинения тату-мастера, которая по заказу клиента сделала ему татуировку «Крым — это Украина». Записать ролик с публичным раскаянием пришлось и преподавателю из Первоуральска, которого оштрафовали за «дискредитацию вооруженных сил» после поста с фото в украинской вышиванке.

Те же ритуалы унижения дважды имели место в Москве за всего одни мартовские выходные: вечером в пятницу 17 марта полиция пришла в бары Underdog и La Virgen и заставила команду бара и посетителей петь песню «Березы» группы «Любэ». Как рассказали потом посетители, петь пришлось под угрозой применения электрошокера. Перед этим сотрудники силовых структур заставили одну из посетительниц написать на двери заведения букву «Z», ставшую официальным символом начатой Россией войны.

А в воскресенье 19 марта силовики устроили рейд во время презентации комиксов художницы Саши Скочиленко, которая почти год находится в СИЗО по делу о «военных фейках». Они положили присутствовавших в «Открытом пространстве» лицом в пол, но в итоге никому ничего не предъявили. Только друг Скочиленко Алексей Белозеров получил административный протокол за торговлю книгами без разрешения.

Действовали полицейские именно что внесудебно. Как рассказал Белозеров, один из силовиков обзывал его «петухом» и отвел в пустой автозак, где несколько раз ударил. «Просто ему не понравилось, что у меня цветные волосы и я как-то не так разговариваю», — предположил Белозеров в разговоре с Би-би-си.

Досталось от полицейских и Кэссиди: это транснебинарная персона, которая просит обращаться к ней в женском роде. «Я выгляжу не очень формально: у меня фиолетовые волосы, пирсинг был. Ко мне подошли спросить: ты парень или девушка? Я сказала, что я парень: мне казалось, что так безопаснее, — вспоминает она. — Гомофобных выпадов было очень много. Узнали, что я учусь в педвузе, и говорили: «Ты педагог, ты что, с детьми работать будешь?» Спрашивали: «Что у тебя кольца в носу?» Я говорю: «А что у вас маска на лице?»

Гостей презентации положили на пол лицом вниз. «Меня периодически подпинывали ногами, пока ходили, но может, это случайно получалось», — вспоминает Кэссиди.

Она была свидетельницей насилия полицейского по отношению к Алексею Белозерову: «Когда нас вели в автозак, сотрудник начал агрессировать на Алексея. Я встала между ними, меня очень агрессивно отвели, и когда завели в автозак, сотрудник начал нападать на меня: типа, ты что, петух! Ударил в живот, но несильно».

Кэссиди вспоминает слова полицейского: «Мы с вами что хотим сделаем, и нам ничего не будет».

«Я чувствовала себя в их власти, — признается Кэссиди. — Это меня сильно травмировало. У меня тревожность в принципе была, я ее лечу, она исчезла. А теперь я постоянно оглядываюсь на охранников, полицейских, постоянно думаю, что мне что-то подкинут, подсунут, что об этом узнают в вузе, узнают родители. Когда я вышла из отделения, я очень сильно боялась идти к метро одна».

Алексей Белозеров заметил, что на доску объявлений в помещении, где шла презентация комиксов Саши Скочиленко, силовики повесили листки с надписями: «Украина в составе России», «Московская полиция самая лучшая».

Вокруг идущей сейчас войны организуется петля насилия, объясняет антрополог Александра Архипова: «Люди начинают совершать насилие, потому что кругом его тоже совершают. И если, условно, в отделении милиции 10 сотрудников и из них семь бьют задержанных, пытают и унижают их, то остальные три тоже будут так делать. И поскольку правоохранители знают, что это ненаказуемо, то они в эту петлю попадают и выйти из нее уже не могут». Поэтому любые войны приводят к вспышкам насилия в обществе, добавляет она.

У ритуалов вины и позора есть задача просто унизить, а есть задача заставить извиниться — причем не перед обществом, а перед начальством, рассуждает Архипова. Заставлять делать то, что сам человек бы делать не стал — например, петь патриотические песни, называть себя идиотом, хвалить российскую армию — это тоже форма унижения.

На следующий день после визитов полиции в бары Underdog и La Virgen их владельцы извинились перед силовиками, «которым пришлось участвовать в данных мероприятиях из-за нас и тратить своё время».

Обращение опубликовал их адвокат Константин Ерохин. «Мне пишут, что мы прогнулись, мы извинялись. Я считаю, что для меня главное — человеческая жизнь и здоровье», — сказал он Би-би-си.

«Правоохранители перестают пониматься как группа людей, которая работает на налоги населения и должна их защищать, — комментирует этот случай Архипова. — Они воспринимаются как опричники, как особая группа, подчиняющаяся царю».

О приходе силовиков в московские бары рассказали на телеканале «Россия-24» — в том числе показали снятое самими полицейскими видео: в баре играет песня «Отчего так в России березы шумят», а полицейский в черной маске кричит посетителям: «Вытягиваем, вытягиваем!» «Под прессингом сотрудники бара сразу встали на путь патриотизма», — с ухмылкой говорит ведущая телеэфира и добавляет, что за перевод денег ВСУ владельцам бара грозит уголовное наказание.

Сообщалось, что силовики пришли «из-за подозрения, что заведения могут быть причастны к финансированию ВСУ». Эти подозрения, повторенные на госТВ, особенно возмутили адвоката владельцев баров. «С ФСБ у нас полное взаимопонимание. Если бы что-то было, нас бы посадили в тюрьму еще в июле, — говорит адвокат Ерохин. — А вот СМИ так преподносят информацию, и люди один на один остаются с разъяренным обществом».

То, что записанные силовиками видео всплывают в СМИ и интернете — далеко не случайно, считает антрополог Александра Архипова. Публичность — важная часть унижения.

«Была классическая тоталитарная система — сталинская. Современные информационные автократии работают не так, — говорит Архипова. — Их задача — не по-тихому уничтожить большие группы людей, как это делал товарищ Сталин. Их задача — напугать остальных, чтобы сидели тихо».

Механизма для массовых репрессий в России просто нет, добавляет она. Но напугать людей нужно, поэтому ритуалы вины и позора распространяются так широко. В этом случае на усиление страха непроизвольно работают даже независимые СМИ, которые распространяют истории об очередном вынужденном извинении.

Такое поведение полицейских — это довольно естественная практика демонстрации иерархии власти, сказала Би-би-си психолог Полина Солдатова: «Это способ показать, что ты доминируешь, что у тебя есть право это делать. В последнее время, конечно, [такие случаи] могли возрастать, потому что чувства безнаказанности у силовых структур становится больше. Это связано с тем, как общество меняется: те, у кого больше власти, формируют [новые] правила, и у некоторых классов общества появляется больше прав эту власть демонстрировать».

«Тут проблема в том, что если градус [насилия] повышается постепенно, у человека адаптация происходит. На самом деле человек готов адаптироваться к чему угодно, и это самое горькое здесь», — добавляет психолог.

Иллюстрации Дениса Королева

Чтобы продолжать получать новости Би-би-си, подпишитесь на наши каналы: