«Тупая бессмысленная жестокость». Как люди с зависимостями спасались из заточения в подмосковном рехабе

В августе этого года силовики ворвались в коттедж в Мытищах, где размещался частный реабилитационный центр «Вектор жизни». Там насильно удерживали людей, зависимых от алкоголя и наркотиков. Это один из редких случаев, когда работа подобного центра в России закончилась уголовным делом. Деятельность таких центром в стране никак не регулируется государством. Би-би-си рассказывает историю спасения пациентов «Вектора жизни» — к этому во многом привел возникший в рехабе роман.

Имена всех бывших реабилитантов центра «Вектор жизни» и их близких изменены

Москвичка Ирина никогда не сталкивалась с проблемой наркозависимости, пока на наркотики не подсела ее 25-летняя дочь Яна. В январе этого года она решила отправить ее в реабилитационный центр.

«Не то чтобы мы постоянно что-то читали про реабилитационные центры для наркозависимых. Мы бросились что-то искать, и наш знакомый связался с каким-то психиатром, который посоветовал этот центр в Мытищах. Сказал, что он очень хороший, элитный, что он нам выбьет скидку — не 80 тысяч рублей в месяц, а 60. Теперь я уже понимаю, что тот психиатр был агентом этого центра», — рассказывает Ирина.

Сайт центра «Вектор жизни» внушил ей доверие. Сейчас он уже не работает, но остался в кэше. Центр предлагал реабилитацию по программе «12 шагов» — немедикаментозный метод, используемый при лечении алкоголизма и наркомании по всему миру. Пациентам обещали «просторные палаты», «регулярные занятия спортом», «сбалансированное питание», «круглосуточную медпомощь» и «спокойную обстановку» вдали от города.

На сайте была опубликована лицензия на оказание медуслуг, выданная Минздравом России. Близких зависимых людей предупреждали о мошенниках: «Много случаев, когда родственники пытаются решить проблему с помощью всяких шарлатанов». В «Векторе жизни» все иначе, уверяли на сайте: «Наша организация специализируется на комплексном лечении зависимости и разработке по-настоящему эффективных методик».

«И мы туда поехали. На первый взгляд, это просто дом, похожий на пионерлагерь для зависимых людей, — описывает Ирина большой трехэтажный коттедж в деревне Грибки в Мытищах, где располагался центр „Вектор жизни“. — Впечатление они произвели нормальное, и Яна осталась там».

По словам Яны, решение лечь в ребцентр не было полностью добровольным, на этом настояли родители, но в конечном итоге она уже и сама была готова ехать: «Я очень долго употребляла наркотики, в последнее время — мефедрон и другие соли, и в конце это было совсем тяжело для всех».

В центре ей сначала дали на подпись документы: договор с директором АНО «Вектор жизни» Артемом Нефедовым о прохождении курса социальной реабилитации и два приложения к нему — правила поведения в центре и правила контактов с родственниками. Своей подписью Яна дала «добровольное согласие на ограничение некоторых личных прав».

Позвонить близким пациентам «Вектора жизни» разрешалось только через три недели после начала реабилитации, если за ними не будет нарушений. Ограничение в общении — распространенная практика для ребцентров. «И это понятно. Потому что человек приходит в себя, и в этот момент может сильно манипулировать родственниками. Многие сдаются и забирают его [из ребцентра], и он снова начинает употреблять», — объясняет Ирина, пересказывая слова сотрудников центра.

Через положенные три недели Ирина и Яна впервые созвонились. «Она [Яна] начала говорить, как там все ужасно и кошмарно. Что какого-то мальчика на ее глазах сбросили с лестницы. Что она очень похудела, что их очень плохо кормят, не дают спать. Теперь меня, говорит, за этот звонок накажут, забирай меня отсюда срочно», — вспоминает Ирина.

По правилам центра звонок с близкими длился не более 10 минут и проходил в присутствии сотрудника центра — консультанта по реабилитации. Сразу после звонка Яны он перезвонил Ирине и сказал не верить словам дочери. «Она специально манипулирует, у нее сейчас отходняк от наркотика, не обращайте внимания, все они так делают», — пересказывает она его слова.

В какой-то момент ей позвонил директор «Вектора жизни» Артем Нефедов и сказал, что он — психолог, специалист по когнитивно-поведенческой терапии и готов заниматься с Яной по два раза в неделю за 30 тысяч рублей в месяц. Ирина уже платила за реабилитацию Яны 60 тысяч рублей в месяц, и эта сумма должна была покрыть все услуги, напомнила она ему. «Ну вы хотите, чтобы ваша дочь поправилась?» — вспоминает его слова Ирина.

«Естественно, это была манипуляция. Если надо добавить 30 тысяч, чтобы моя дочь поправилась… Это несоизмеримо, — продолжает она. — И я стала ему лично на его карту переводить по 30 тысяч рублей. И по версии, которой он меня кормил, он с ней два раза в неделю занимался».

С Яной они после первого разговора стали созваниваться раз в неделю — чаще запрещали правила. На условия в центре она больше не жаловалась. На звонки консультантам ограничений не было, поэтому Ирина звонила им каждый день, чтобы узнать, как дочь. Те ее хвалили, говорили, что ей лучше и лучше, но «она пока не избавилась от желания продолжить употреблять», вспоминает Ирина.

«Они мне это говорили на протяжении трех месяцев, а я все не могла понять, откуда такое упорство, — рассказывает она. — Она же не хотела употреблять, когда ехала в реабилитацию, почему сейчас она все время в протесте к выздоровлению?»

Во время одного из звонков она спросила дочь: «Ну как твои занятия с Артемом Андреевичем?». «А какие у нас с ним занятия?» — переспросила та и уточнила, что Нефедов не психолог, а руководитель центра. «Конечно, он психолог, — пересказывает Ирина слова консультанта, позвонившего ей сразу после разговора с дочерью. — Яна ничего не понимает. Они такие манипуляторы, они все время врут-врут-врут».

«И ты уже ничего не понимаешь. Ребенку ты не доверяешь, потому что ребенок натворил дел и действительно врал. Тебе хочется кому-то верить, и ты начинаешь верить этим консультантам. Они же тебя уверяют, что все хорошо», — вспоминает Ирина.

Но все же у нее появились сомнения, и она решила проверить висевший на сайте сертификат Нефедова. Там было указано, что он член Ассоциации когнитивно-поведенческой терапии (КПТ). Она написала письмо в Ассоциацию, и ей ответили, что такого человека не знают. Президент Ассоциации КПТ Дмитрий Ковпак подтвердил Би-би-си, что такого члена у них нет.

Примерно в это же время Ирина поехала в «Вектор жизни» увидеть Яну — спустя три месяца после начала реабилитации им, наконец, разрешили встретиться. Ирину отвели в построенную рядом с коттеджем баню, туда же скоро вошла Яна. Всю встречу с ними сидела консультантка. Яна ни на что не жаловалась, но Ирина заметила, как сильно у нее осунулось лицо. В какой-то момент, когда консультантка отвернулась, Яна сунула матери конверт, и та, не задавая вопросов, догадалась его быстро спрятать.

В конверте были сложены восемь вырванных из блокнота листов бумаги, исписанных аккуратным почерком Яны. Читать ее письмо (есть у Би-би-си) Ирина начала уже дома. «Мам, я знаю, что совершила огромную ошибку в жизни, связавшись с наркотиками, — писала дочь. — Я действительно хочу все исправить, пройти программу [„12 шагов“]. Но это место — обман и промывка мозгов родным зависимых людей».

Яна жаловалась на условия содержания в центре: реабилитанты живут впроголодь, из еды — дешевые сосиски с макаронами, каши на воде, а свежих овощей нет в принципе. Иногда разрешают поесть «личку», то есть продукты, которые прислали близкие, но «консулы называют нас крысами и свиньями, когда кто-то утаскивает конфету». В душ водят дважды в неделю, причем горячей воды часто не бывает, и приходится мыться и стирать одежду ледяной водой, причем на все это дают 15 минут.

Программа «12 шагов», писала дочь, «сама по себе могла бы помочь», но вместо нее в центре занимаются «тупой и бессмысленной жестокостью» и устанавливают «множество правил, которые никак не связаны ни с программой, ни с чем-то человеческим». По ее словам, по шесть часов их всей группой заставляют переписывать текст одной и той же книги о зависимости, а потом часами читать ее по кругу снова и снова. Один раз после такого «пятеро человек к вечеру были на грани нервного срыва, и нас за это заставили отжиматься и приседать». Были отдельные мероприятия, на которых всю группу «заставляли улыбаться и плясать на камеру», а фото потом отправляли их близким для отчетности.

Система запретов и наказаний за их нарушение в центре была обширной. «Сегодня мне не разрешили съесть яблоко, потому что я не написала заявление на разрешение его попросить», — говорилось в письме. За малейшую провинность могли лишить «лички» или перекуров, за проступок одного — наказать всю группу. Один из видов наказания назывался «интервенцией» — когда провинившегося заставляют неделю сидеть на табуретке, не разрешая ни с кем разговаривать, курить, ходить, вставать. Есть во время интервенции давали только пресную еду, в туалет отпускали раз в несколько часов, покинуть табуретку разрешали только ночью на время сна.

«Вас, родственников, делают идиотами. Они умело играют на вашем чувстве боли и страха за детей-торчков. С вас сдирают кучи денег, и никому здесь не оказывается никакой помощи. Все построено так, чтобы отсюда не забирали как можно дольше. Все, что здесь происходит, — это тупо мошенничество. <…> Я понимаю, что словам наркомана верить сложно, но мне очень нужна твоя помощь, чтобы отсюда выбраться», — говорилось в письме.

Теперь Ирина поняла, почему дочь перестала жаловаться на условия в центре по телефону после первого звонка — она старалась хорошо себя вести, чтобы ей разрешили встретиться с матерью. «Я изо всех сил делала морду кирпичом и играла в цирк „выздоровление“ ради этой чертовой встречи», — писала дочь. В «Векторе жизни», по ее словам, на тот момент находились около 30 человек, многие из которых «не видели родных по полгода, потому что не так быстро поняли, как нужно действовать, чтобы был хоть один шанс сказать правду и выбраться».

У Ирины после прочтения письма «встали волосы дыбом от ужаса», вспоминает она, но оно только подтвердило уже имевшиеся у нее сомнения относительно качества реабилитации, которую проходила дочь. И единственная причина, по которой Ирина не забрала Яну из «Вектора жизни» в тот же день, — она искала для нее другой реабилитационный центр.

На следующий день, когда Ирина приехала в «Вектор жизни», Яне сначала не сказали, что ее забирают. Ее отвели в кабинет и заставили подписать отказ от претензий к центру и на камеру его зачитать, вспоминает она и добавляет: «Я была в таком ужасе, что подумала, если сейчас этого не сделаю, то останусь здесь просто навечно».

После выписки они заехали ненадолго домой, а потом Ирина сразу отвезла Яну в другой ребцентр. Перед этим Яна передала ей номера телефонов матерей двух других реабилитантов — женщины, с которой она подружилась, и парня, над которым, по ее словам, в центре особенно издевались, и попросила Ирину позвонить им и убедить забрать из «Вектора жизни» своих детей.

Бывшие пациенты «Вектора жизни», опрошенные Би-би-си, считают, что глава центра Артем Нефедов специально находил людей с деньгами, готовыми долго платить за реабилитацию.

47-летняя Вера, та женщина, с которой подружилась Яна, провела в центре восемь месяцев. До реабилитации она работала в Управлении делами президента России (Би-би-си удалось подтвердить это независимо). Как и в случае Яны, центр «Вектор жизни» матери Веры посоветовал ее психолог. «У нас было много ребят, кто до этого ходил к психологам и психиатрам. Я думаю, у Нефедова много таких [психологов], которые получали свой процент», — предполагает Вера.

В отличие от Яны, Вера рассказывает, что вообще не собиралась ложиться в рехаб. По ее словам, она «периодически выпивала, когда надо было выключить голову», и ее маме это «естественно, не нравилось». В очередной раз, когда Вера пришла с работы, выпила и уснула, ее мать (та жила отдельно от Веры, но периодически к ней заходила и имела свой ключ от ее квартиры) вызвала сотрудников «Вектора жизни» к ней домой, которые, как рассказывает Вера, ей «что-то вкололи»: «Я просыпаюсь и вижу, что надо мной стоят мама и два чужих человека и пытаются меня забрать. Очнулась я уже в рехабе».

46-летний Игорь показывает скриншоты из банковских приложений с поступлениями зарплаты за 2021 и 2022 годы. До того как попасть в «Вектор жизни» он занимал высокую должность в одном из российских банков и получал около полумиллиона рублей в месяц. Игорь употреблял мефедрон, и его, как и Веру, на реабилитацию в «Вектор жизни» принудительно отправила мать. По его словам, его тоже увезли из дома вызванные матерью сотрудники центра, предварительно что-то вколов, а в себя он пришел уже в «Векторе жизни».

Маме Игоря сначала обещали, что реабилитация продлится девять месяцев, но в итоге он провел там почти два года. За это время центр несколько раз менял адреса — когда Игоря туда привезли, центр находился в Троицке, а в коттедж в Мытищах их вместе с другими реабилитантами перевезли к концу прошлого года. «Я знаю, что у меня были проблемы с наркотической зависимостью, но она была не такой усугубленной, — уверен Игорь. — Такая помощь мне была не нужна».

Проснувшись после укола, который ему сделали сотрудники центра, он увидел лежащую на полу девушку, с ног до головы замотанную в канцелярский скотч, рассказывает Игорь: «Рот у нее был открыт, и в него вставляли трубочку, чтобы она могла через нее пить». После того, как он возмутился происходящим и вместе с остальными сдирал с девушки скотч, ему самому связали руки, вспоминает он.

Девушка, о который идет речь, не захотела разговаривать с Би-би-си, но его слова подтверждает другой реабилитант, 25-летний Антон, который оказался в центре по настоянию мамы из-за злоупотребления алкоголем. Он рассказывает, что видел, как людей в центре связывали скотчем, но с ним самим этого не происходило: «У нас был парень, которого с силой кидали на пол, связывали, чтоб он не дергался, и так далее. За то, что он не хотел выполнять приказы и устраивал революцию».

Консультантами по зависимости в реабилитационных центрах часто становятся люди без специального образования, употреблявшие раньше и выздоровевшие. Так было и в «Векторе жизни» — шестеро консультантов работали по двое и сменяли друг друга после недельных дежурств. Это были единственные сотрудники центра, кто постоянно находился с реабилитантами, — директор центра Нефедов приезжал несколько раз в неделю.

«Консультанты, они же тоже бывшие зависимые, они должны понимать, с чем имеют дело, не относиться жестоко к людям, ведь они прошли через то же самое. Но эти люди были страшными», — говорит Яна.

Антон и несколько других собеседников Би-би-си описывают консультантов как людей с «садистскими наклонностями». Сам он, по его словам, просидел 11 дней на «интервенции», то есть в углу на табуретке, а других, по его воспоминаниям, в качестве наказания обливали прилюдно холодной водой.

Об «интервенциях» на стуле вспоминают практически все собеседники Би-би-си, проходившие реабилитацию в «Векторе жизни». В том числе 42-летний спортивный тренер Егор. «Ты сидишь на стуле, никто не может с тобой разговаривать, и ты еще должен на этом стуле сидеть и писать, что ты почувствовал, сидя на стуле, и какой ты идиот, — рассказывает он. — Там взрослые мужики реально плакали, потому что, ну, это издевательство. По-другому не скажешь».

Из практикуемых в «Векторе жизни» активностей Антон вспоминает игру в «кочки»: «С утра до поздней ночи ходите за руки с первого этажа на третий и обратно. На ступеньки наклеены листы бумаги, а на них нарисованы силуэты ступней. Если кто-то наступит мимо силуэта, то все заново. И это все делается в носках весь день. „Для вашего сплочения“ — так нам это консультанты объясняли».

В коттедже, где располагался центр «Вектор жизни», как в психоневрологических интернатах, были сняты все ручки с окон, а дверь запиралась на замок, чтобы никто не мог сбежать, вспоминают реабилитанты. «Декабрь, январь, февраль и март мы вообще почти на улицу не выходили, — вспоминает Вера. — Я там начала курить на нервной почве, а курили мы в гараже пристроенном. Причем, какое это было курение, нам только полторы минуты разрешали там быть».

19-летняя Алиса долго планировала побег: «Думала об этом, думала, недели две-три: как я побегу, как перелезу через забор». Как-то раз, когда их повели в баню, она надела на себя все самые теплые вещи, какие у нее были, и на обратном пути, когда их уже заводили в дом, развернулась и побежала во двор, вспоминает она. Через забор она перелезть так и не успела — поскользнулась и упала на землю: «Поворачиваю голову, а там уже бегут консультанты, хватают меня — и обратно в дом».

Алиса говорит, что оказалась в рехабе из-за «курительных веществ и алкоголя». Во время реабилитации у нее были встречи с родителями, но на всех них присутствовал консультант, и только когда она провожала их до машины, то пыталась как-то намекнуть на условия в центре, но это, по ее словам, ни к чему не приводило: «На последней встрече я вообще напрямую все сказала, как мне тут плохо, что тут происходит. А они ответили, мол, что все пройдет, пройдет и это. Я сразу в слезы».

Чтобы хоть как-то улучшить для себя условия в центре, Алиса начала спать с одним из консультантов, рассказывает она: «Я про себя скажу, я не буду говорить про других. Не скажу, что это было насильно, вообще нет. Я в этом просто видела способ выжить. Находясь в таких отношениях с консультантом, мне было проще находиться там».

Благодаря сексу с сотрудником центра Алиса могла «поесть, покурить», перечисляет она. «Я ночью, когда приходила к консультанту, могла сладкого чаю попить. Съесть конфетки, что мне родители привезли», — объясняет Алиса.

Иногда в центр приезжал врач-психиатр и выписывал пациентам «сильнодействующие препараты, которые им были не нужны», рассказывает Яна: «Нам давали какие-то капельки, от которых мы вырубались. Не говорили, какие».

«Первые две недели меня так сильно кололи, что я буквально без сознания была. А первые три дня вообще плохо помню», — говорит Алиса.

Несколько бывших пациентов «Вектора жизни» рассказали Би-би-си, что их близкие, как и мать Яны, платили Нефедову за психологические консультации, которых по факту не было.

«Мои родители ему, оказывается, платили по 3-4 тысячи рублей за встречу, по две встречи еженедельно. За девять месяцев мы с ним поговорили раза 3-4. На встречах можно было кофе попить, сигаретку покурить. Он просто спрашивал, как дела, но больше ничего не происходило», — рассказывает Алиса.

Никакой медицинской помощи в центре не оказывали, говорят собеседники Би-би-си, только несколько раз, в самых крайних случаях, туда вызывали «скорую», но самих реабилитантов на время ее приезда загоняли на третий этаж и запрещали издавать какие-либо звуки, пока врачи не уедут.

«У нас был один парень, он серого цвета всегда был и часто падал в обморок, но „скорую“ ему не вызывали и к врачу не возили», — рассказывает Вера. «У меня, когда только привезли, давление скакнуло до 210, они даже скорую не вызвали. Как-то выхожу утром на зарядку и все, просто падаю в обморок», — рассказывает 37-летний Петр. Он много пил и в «Вектор жизни» его, как он говорит, обманом вынудил лечь отец.

Приехал в центр он с серьезными проблемами со здоровьем. Рядом с глазом у него рос жировик, из-за которого все сильнее и сильнее опухал глаз. Еще до начала реабилитации он ходил в больницу, там назначили дату операции по удалению жировика, но Петр оказался в «Векторе жизни». По его словам, сотрудники центра звонили его отцу и уговаривали отменить операцию в больнице, убеждали, что смогут сделать ее в центре своими силами. И отец в итоге согласился, вспоминает Петр.

«Мы изначально планировали, что его привезут в больницу, и он оттуда позвонит, кому надо, чтоб нас вытащили, — вспоминает Антон. — Видимо Нефедов это просек».

В «Векторе жизни» на тот момент был хирург, который тоже проходил там реабилитацию от алкоголизма. «Ему купили инструменты медицинские, обезболивающие, и он прям в центре мне делал операцию», — рассказывает Петр. Это подтверждают и другие пациенты, находившиеся там на тот момент. Собеседники Би-би-си считают, что в больницу реабилитантов не отвозили, чтобы те не смогли сбежать и рассказать кому-то о происходящем в центре.

Хирург, который делал Петру операцию, как единственный профессиональный врач в центре, ходил к консультантам и убеждал их увезти кого-то в больницу, если им было совсем плохо, вспоминает Петр: «Верку один раз в больницу увезли, у нее что-то серьезное было, она даже встать не могла. Он неделю с ней сидел, ходил к консультантам, говорил, что все, ей **** (совсем плохо), надо „скорую“. И ее в итоге увезли».

В результате Вера смогла вытащить из «Вектора жизни» нескольких человек, в том числе хирурга, когда ее увезли в больницу, она связалась с его братом, и тот его забрал из центра, вспоминает Петр. «А потом, — продолжает он, — Верку мать обратно сдала, и она к нам вернулась».

«Маме промыли мозги, что мне надо продолжить лечение. Снова приехали сотрудники [центра], сделали укол и увезли», — объясняет это Вера.

Новый ребцентр, куда Ирина увезла Яну из «Вектора жизни», визуально ничем от него не отличался. Тоже загородный коттедж с небольшим участком вокруг, только не в Мытищах, а в Балашихе. Но Ирина решила рискнуть. Они договорились с дочерью, что если в новом центре ей будет так же плохо, то она во время созвона (звонки тут тоже первое время были запрещены) скажет ей какое-то кодовое слово. Но оно не понадобилось.

«Когда мы созвонились, она мне сказала: „Мама, ты не представляешь, тут совсем все по-другому, мне здесь очень нравится, я начну выздоравливать. Я уже пишу первый шаг (в программе „12 шагов“, — Би-би-си), меня очень хвалят». В общем, она была в полном восторге. И я поняла, что все, слава богу, попали в нормальное место», — говорит Ирина.

Она выполнила просьбу дочери и позвонила по тем номерам, которые та ей дала, матерям Веры и еще одного парня из «Вектора жизни», которого, по ее словам, постоянно наказывали «интервенцией». Мама Веры, пожилая женщина за 70, ее выслушала, прочитала письмо Яны, но сказала, что не будет забирать дочь из центра, вспоминает Ирина: «Она начала говорить, что они так настрадались [с Верой], и что ей, в общем, все равно, издеваются над ними или нет, главное, что она где-то лежит и не пьет вообще. И такие родители тоже есть, потому что такие люди, честно говоря, — это огромное страдание».

Вторая мама выслушала Ирину, пришла в ужас от письма Яны, но тоже сначала не стала забирать сына из центра. «Я поняла, что Яна все-таки не дошла до той стадии, до того дна, до которого дошли другие люди, которых отправили в реабилитацию, — говорит Ирина. — Мама этого мальчика мне рассказала, что он, когда был в состоянии наркотического опьянения, разгромил полквартиры. И что она боится за жизнь его младшей сестры, потому что он, когда был в невменяемом состоянии, приводил домой странных людей и крушил все вокруг. Она мне говорит: „Я и за него боюсь, и за нее. И не знаю, что мне делать“».

В итоге она все же забрала сына из «Вектора жизни» и перевела в ребцентр, где уже была Яна, но только через пару месяцев после их разговора с Ириной. Такое решение она приняла после того, как приехала на встречу с сыном и увидела, что у него на нервной почве начался псориаз. С Би-би-си она общаться отказалась, сославшись на то, что ей эмоционально тяжело об этом говорить.

В начале августа этого года Ирине неожиданно позвонила мама Веры. «Она звонит и говорит: „А мы сегодня всю ночь не спали! У них в центре был рейд, и мы потом Веру забирали из полиции“», — вспоминает Ирина. По ее словам, Вера попросила потом телефон Яны, чтоб связаться с ней и другими ребятами, которые на тот момент уже выписались из «Вектора жизни»: «И они поехали все вместе писать заявления».

В конце 2023 года на реабилитации в «Векторе жизни» из-за алкоголя оказался высокопоставленный сотрудник ГУМВД Москвы Василий. С Би-би-си он общаться отказался, но у Би-би-си есть документы, подтверждающие его пост. «У нас был мужик, он в прошлом работал в ментовке, и нам всем об этом рассказывал. Но мы ему даже не верили, потому что, ну кто вообще такое допустил тогда, что ты тут сидишь», — рассказывает Яна.

По словам Веры, Василия отправила в рехаб бывшая жена, и ему тоже делали укол, прежде чем его туда увезти, а провел он там в общей сложности год. За этот год у них с Верой возникли романтические чувства друг к другу, и когда он вышел, то пообещал ей, что вытащит и ее тоже.

«Мы с опаской к нему относились, потому что было непонятно вообще, чему можно верить, — рассказывает Яна. — Но в итоге он как-то смог оттуда выбраться и ради нее [Веры] добился того, что менты туда приехали через месяц после того, как он вышел».

«Он у нас спросил как-то: „Ребята, если обыск будет, вы заявления ментам писать будете? — вспоминает Петр. — Мы такие: „Конечно, будем!“ И потом к нам ОМОН приехал».

Сначала перед Новым годом из центра выписался тренер Егор. По его словам, мама забрала его после того, как увидела его зеленый цвет лица. «У меня было там желание разнести все, и я физически мог бы это сделать. Но я решил пойти законным путем, и надеюсь, что Артем Нефедов будет отвечать по закону».

Освободившись, он не сразу пошел в полицию, а стал ждать остальных. «Я ждал, когда выйдут еще люди, и мы вместе обратимся, и, собственно, устроим уже им конкретную жопу. Потому что, ну, один в поле не воин». К лету из центра выписались бывший сотрудник банка Игорь и экс-полицейский Василий, и они обратились в органы втроем.

Рейд в центре силовики провели не сразу после этого. «Даже со связями [Василия] все получилось только через месяц. А если без связей, то как? Потому что только так у нас все работает в России», — говорит бывшая сотрудница Управделами президента Вера.

По ее словам, летом еще до рейда реабилитантам удалось самим один раз позвонить в местный отдел полиции, и в центр пришел участковый. «Но все как-то сразу поняли, что он „свой“. У нас в центре было пятеро наркозависимых, и участковый пришел, начал говорить, мол, „вот, вы такое благое дело делаете, надо побольше таких домов, наркоманы — это твари“», — вспоминает Вера. По ее словам, участковый приходил из одного из местных отделений полиции, но она не знает, из какого именно. Аналогичное мнение об участковом сложилось еще у нескольких собеседников Би-би-си.

В первых числах августа в центр «Вектор жизни» ворвался ОМОН.

«Это было очень круто, — вспоминает Алиса. — Было шесть утра, и мне как будто снилось, что кто-то ломится в дверь. И потом проснулась от криков в коридоре».

«Я проснулся в шесть утра, потому что услышал внизу какие-то звуки. Подумал, что это опять того пацана скотчем связывают, что опять буянит он. Выхожу, открываю дверь, а на меня ОМОН бежит», — вспоминает Антон.

«Они у нас начали спрашивать: „У вас все нормально? Вам помощь нужна?“ А мы такие: „Да нет, все в порядке“», — говорит Алиса.

По словам Антона, когда силовики спросили у реабилитантов, кто из них находится в центре против своей воли, руки почти никто не поднял. «Я ничего не сказал, потому что боялся, что это опять какие-то связанные с Нефедовым силовики. И все опять останется, как есть. И все боялись, что мы поднимем руки и останемся в итоге там, и нас еще всех на интервенцию отправят потом за это», — говорит он.

В итоге, по его словам, он согласился написать заявление на Нефедова и других сотрудников только после того, как силовики его заверили, что он сможет уйти из центра.

После рейда несовершеннолетних пациентов (в «Векторе жизни» были люди от 14 до 70 лет, рассказали собеседники Би-би-си) забрали родители, а остальные поехали сначала в полицию, а затем в Управление Следственного комитета по Московской области. По словам Петра, заявления на Нефедова и сотрудников «Вектора жизни» согласились написать как минимум десять человек.

После рейда в «Векторе жизни» управление СК по Московской области возбудило уголовное дело по статье 127 Уголовного кодекса («Незаконное лишение свободы»), наказание по этой статьей — до пяти лет колонии. Фигурантами дела стали директор «Вектора жизни» Артем Нефедов, а также двое работавших в центре консультантов — 29-летний Антон и 36-летний Заур. После задержания их отпустили под подписку о невыезде.

Уже после возбуждения дела несколько человек рассказали Би-би-си, что Нефедов звонил их близким — уговаривал забрать заявление и обещал выплатить денежные компенсации. По словам Петра, в итоге некоторые после этого действительно забрали свои заявления, но сам он так делать не хочет. Не хочет забирать заявление и Игорь, которому, по его словам, тоже звонил Нефедов.

Вера больше не работает в управделами президента. Юрист по образованию, она первая среди других освобожденных из центра пациентов написала заявление на руководство центра. Вера и Василий живут теперь вместе.

Артем Нефедов не ответил на предложение корреспондента Би-би-си поговорить и заблокировал его. Несколько бывших консультантов центра «Вектор жизни» отказались от комментариев.

В частной медицине в сфере психического здоровья есть крупные организации, которые включают в себя и стационары, и амбулаторные службы. А есть относительно маленькие клиники, у которых нет своих стационаров, и они сотрудничают с такими же небольшими реабилитационными центрами, у которых нет своих амбулаторных служб, объясняет эту систему психиатр и нарколог Николай Коренский. Он гендиректор небольшой клиники «МайПсиХелс», которая таким образом сотрудничала в том числе с ребцентром Нефедова.

По его словам, он сотрудничал с «Вектором жизни» Нефедова и направлял туда своих пациентов в 2021-2022, когда центр находился в Троицке. На тот момент, по его словам, этот центр считался относительно комфортабельным, и он направлял туда тех пациентов, чьи родственники просили о более комфортных условиях для них.

Потом, по его словам, он прекратил сотрудничество. Одной из причин стали жалобы одной его пациентки — она, когда он приехал ее навестить, передала ему записку с жалобами на условия содержания, говорит Коренский. Жалобы, по его словам, касались антисанитарии. На момент, когда «Вектор жизни» в 2023 году переехал в деревню Грибки в Мытищах, Коренский туда уже пациентов не направлял, и до него доходили слухи, что там «все не очень».

В российском законодательстве нет понятия реабилитационного центра, и критерии, по которым могла бы регламентироваться его работа, тоже никак не определены, говорит психолог и член общественного совета по реабилитации при МВД России Александр Савицкий: «Поэтому каждый делает что-то свое. Можно взять несколько книг [по терапии зависимостей], снять домик и сказать, что это реабилитационный центр. Больше почти ничего для этого не требуется, никакого лицензирования как не было, так и нет».

По факту реабилитационный центр может открыть любой человек, никакого специального образования и навыков для этого не нужно, говорит юрист Арсений Левинсон.

В 2023 году российские власти предприняли попытку урегулировать прохождение реабилитации больных с зависимостями: Минздрав и Минтруд утвердили совместный приказ о порядке прохождения больными наркоманией медицинской и социальной реабилитации.

Он предполагает, что социальную реабилитацию человек может пройти в «организации социального обслуживания» после прохождения лечения в государственном стационаре. В порядке прописаны некоторые критерии таких организаций: перечень сотрудников, которые должны в них работать, и их инфраструктура. Согласно приказу, в «организации социального обслуживания» могут быть помещения для индивидуальных и групповых занятий, библиотека, зал для занятий на тренажерах, учебные классы и студии, трудовые мастерские.

«Но понятно, что все эти коттеджи, которые создаются по каким-нибудь ИП или АНО всем этим требованиям не отвечают. И, конечно, деятельность всех этих центров не соответствует этому приказу и находится в серой зоне за рамками закона», — говорит Левинсон.

Организации социального обслуживания не подчинены Минздраву и не могут оказывать медицинские услуги — для этого нужна специальная лицензия. «Какой-либо медицинской деятельности, назначения лекарств, уколов, капель и этого всего в социальной реабилитации быть не может», — говорит юрист. Практику вызова на дом так называемых «мотивационных бригад» — когда сотрудники центров приезжают домой к человеку и увозят его на реабилитацию принудительно, предварительно сделав укол, Левинсон тоже называет незаконной.

Требованиям, установленным порядком прохождения социальной реабилитации, не соответствуют подавляющее большинство частных центров, но какая-либо проверка со стороны государства фактически отсутствует, говорит Левинсон: «По факту это регулирование есть на бумаге, но в реальности какой-либо деятельности Роспотребнадзора или ведомственного контроля со стороны Минтруда нет. Потому что государству особо нет дела до этого, и нет политической воли это урегулировать и создать какие-то более-менее человеческие условия для прохождения этой реабилитации», — говорит Левинсон.

«Конечно, именно недоверие к государству и государственной наркологии, боязнь постановки на наркологический учет, на который ставят пациентов государственных наркодиспансеров, и следующая за ним стигма приводит к тому, что такие частные центры, иногда пыточные, где никакой помощи не оказывается, пользуются такой популярностью», — говорит юрист.

Редактор: Ольга Шамина